Наталья Гончарова - Вадим Старк

Итак, секундантом Пушкина стал Соллогуб, после недавнего разговора совершенно успокоенный насчет последствий писем. Однако 16 ноября за праздничным обедом у Карамзиных в честь дня рождения хозяйки Екатерины Андреевны во время веселого застолья Пушкин неожиданно нагнулся к Соллогубу, сидевшему с ним рядом, и скороговоркой произнес: «Ступайте завтра к д’Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет материальной части дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснения не соглашайтесь». Затем он продолжал шутить как ни в чем не бывало. Остолбеневший от неожиданности и решительности Пушкина, заключенной в его тоне, Соллогуб не посмел возражать. Вечером того же дня он отправился на большой раут к австрийскому послу графу Фикельмону, надеясь встретить там секретаря французского посольства. Одной из первых он увидел Екатерину Николаевну Гончарову, не заметить которую было просто невозможно: она выделялась своим белым платьем, тогда как все присутствовавшие дамы были в черном ввиду объявленного при дворе траура по случаю смерти французского короля Карла X. С ней любезничал Дантес. Наталья Николаевна на раут не приехала, а Пушкин, прибывший поздно и казавшийся встревоженным, прежде всего запретил свояченице беседовать с Дантесом, а ему высказал несколько весьма грубых слов. Соллогуб, незнакомый с д’Аршиаком, тем не менее выразительно с ним переглянулся. Он подошел к Дантесу и спросил его, что он за человек. «Я человек честный и надеюсь это скоро доказать», — был ответ. При этом Дантес уверял Соллогуба, «что не понимает, что от него Пушкин хочет; что он поневоле будет с ним стреляться, если будет к тому принужден; но никаких ссор и скандалов не желает».

Соллогуб на следующее утро отправился на Мойку, чтобы поговорить с Пушкиным, но встретил ту же непреклонность, что и накануне вечером. Ему ничего не оставалось, как пойти к д’Аршиаку, жившему неподалеку, на параллельной Мойке Миллионной улице, в доме французского посольства. К его удивлению, тот принял его с полным пониманием ситуации и ее возможных последствий, сказал, что не спал всю ночь, ибо, даже не будучи русским, он понимает, какое значение Пушкин имеет для России. Затем секунданты приступили к делу, рассмотрев имевшиеся по нему документы: экземпляр анонимного диплома, вызов Пушкина Дантесу, записку Геккерена с просьбой отложить дуэль на две недели и собственноручную записку Пушкина о том, что он берет назад свой вызов на основании слухов, что Дантес женится на Екатерине Николаевне Гончаровой. Соллогуб был поражен — он только теперь узнал о вероятной свадьбе и понял, отчего у Фикельмонов Екатерина Гончарова была в белом платье. По мысли Соллогуба, Пушкин «в лице Дантеса искал или смерти, или расправы с целым светским обществом». Но эти мысли пришли ему в голову много позднее, а в тот момент он стал искать возможности предотвратить дуэль вместе с д’Аршиаком, сказавшим ему: «Вот положение дела. Вчера кончился двухнедельный срок, и я был у г. Пушкина с извещением, что мой друг Дантес готов к его услугам. Вы понимаете, что Дантес желает жениться, но не может жениться иначе, как если г. Пушкин откажется просто от своего вызова без всякого объяснения, не упоминая о городских слухах. Г. Дантес не может допустить, чтоб о нем говорили, что он был принужден жениться, и женился во избежание поединка. Уговорите г. Пушкина безусловно отказаться от вызова. Я вам ручаюсь, что Дантес женится, и мы предотвратим, может быть, большое несчастие».

Соллогуб понимал, что ему предложен самый удобный выход, но он не был уполномочен Пушкиным вступать в какие-либо переговоры. Из лучших побуждений Соллогуб, по сути, и так нарушил волю Пушкина, даже не приступив к обсуждению условий дуэли. Он пошел дальше, отправившись вместе с д’Аршиаком к Дантесу. Дантес не принимал участия в обсуждении, доверив всё своему секунданту. Наконец Соллогуб по долгом размышлении написал Пушкину записку: «Я был, согласно вашему желанию, у г. д’Аршиака, чтобы условиться о времени и месте. Мы остановились на субботе, так как в пятницу я не могу быть свободен, в стороне Пар-голова, ранним утром, на 10 шагов расстояния. Г. д’Аршиак добавил мне конфиденциально, что барон Геккерен окончательно решил объявить о своем брачном намерении, но, удерживаемый опасением показаться желающим избежать дуэли, он может сделать это только тогда, когда между вами всё будет кончено, и вы засвидетельствуете словесно передо мной или г. д’Аршиаком, что вы не приписываете его брака расчетам, недостойным благородного человека. Не имея от вас полномочия согласиться на то, что я одобряю от всего сердца, я прошу вас, во имя вашей семьи, согласиться на это предложение, которое примирит все стороны. Нечего говорить о том, что д’Аршиак и я ручаемся за Геккерена. Будьте добры дать ответ тотчас».

Д’Аршиак прочел эту записку, написанную по-французски, не показывая ее Дантесу, несмотря на его требование, и возвратил Соллогубу со словами: «Я согласен. Пошлите». Соллогуб велел кучеру отвезти записку на Мойку, туда, где он был утром, забыв, что на Мойке он заезжал еще и к своему отцу. Так что записка попала в руки к последнему; он хотя и не распечатал ее, но был встревожен, догадавшись, что речь идет о дуэли, но тем не менее отправил записку по назначению. Это недоразумение заняло лишнее время, так что Соллогуб прождал ответа около двух часов. Наконец кучер доставил ответ Пушкина: «Я не колеблюсь написать то, что я могу заявить словесно. Я вызвал г. Ж. Геккерена на дуэль, и он принял ее, не входя ни в какие объяснения. Я прошу господ свидетелей этого дела соблаговолить рассматривать этот вызов, как не существовавший, осведомившись по слухам, что г. Ж. Геккерен решил объявить свое решение жениться на m-lle Гончаровой после дуэли. Я не имею никакого основания приписывать его решение соображениям, недостойным благородного человека. Я прошу вас, граф, воспользоваться этим письмом по вашему усмотрению».

Прочтя записку, Соллогуб передал ее д’Аршиаку, который, познакомившись с ней и не давая ее Дантесу, сказал: «Этого достаточно». Конечно же секунданты предпочли бы, чтобы в письме вовсе не было речи о сватовстве, но Пушкин тем не менее ввернул упоминание о нем; однако поскольку он сделал требуемую оговорку, то им пришлось счесть это достаточным. Дальнейшие события стали разворачиваться стремительно в сторону предстоящей свадьбы, заменившей дуэль. Дантес тут же обратился к Соллогубу: «Ступайте к г. Пушкину и поблагодарите его, что он согласен кончить нашу ссору. Я надеюсь, что мы будем видаться как братья».

Поздравив Дантеса, Соллогуб вместе с д’Аршиаком отправился к Пушкину. Когда они прибыли на Мойку, всё семейство, в том числе Наталья Николаевна, сидело за обедом. Пушкин вышел к секундантам бледный и выслушал благодарность Дантеса, переданную д’Аршиаком, который при этом добавил: «С моей стороны я позволил себе обещать, что вы будете обходиться со своим зятем как со знакомым». Несмотря на то что д’Аршиак не стал говорить о братском обращении между противниками, ограничившись формулой «знакомые», Пушкин воскликнул запальчиво: «Напрасно! Никогда этого не будет. Никогда между домом Пушкина и домом Дантеса ничего общего быть не может». Увидев, как грустно переглянулись его собеседники, почувствовавшие в этих словах продолжение ссоры, добавил успокоительно: «Впрочем, я признал и готов признать, что г. Дантес действовал как честный человек». «Больше мне и не нужно», — подхватил д’Аршиак и поспешно удалился.