История Византийских императоров. От Льва III Исавра до Михаила III - Алексей Михайлович Величко

(730–754), Константин II (754–766), Никита I (766–780), «предводители ереси при Исаврах, наставники погибели»; Феодот Каситера (815–821), Антоний I (821–837), Иоанн VII Грамматик (837–841), «друг другу предавшие зло и сменившие друг друга». Вслед за ними анафематствуются участники иконоборческого Собора 754 г., сравниваемого с синедрионом, «возмутившиеся против честных икон». А затем следует... славословие царям! Причем оно обращено не в адрес императора Михаила III и св. Феодоры — их славословят дальше, а всем императорам Византии без указания конкретных имен.

А в первое воскресенье Великого Поста, 11 марта 843 г., Отцы Собора вместе с императрицей совершили всенощное песнопение в храме Святой Софии и торжественно объявили о восстановлении иконопочитания[660]. Так был установлен праздник «Торжества Православия», отмечаемый с тех пор Кафолической Церковью каждое первое воскресенье Великого Поста. После этого состоялась интронизация св. Мефодия.

Однако до полного спокойствия было еще далеко. Начались «чистки» столичного и восточного клира, и хотя точного числа архиереев-иконоборцев, освобожденных от кафедр, не сохранилось, можно легко догадаться, что оно было значительным. Шли годы, а незримая граница в определении «своих» и «чужих» продолжала сохраняться. В одном из писем патриарх св. Мефодий горько сожалеет, что оставил на кафедрах многих иконоборцев, поскольку те при встрече с епископами-иконофилами пытаются сделать горделивый вид и всегда бросают какую-нибудь укоризну. Пришлось испытать на себе патриаршую немилость и монахам Студийского монастыря. Они изначально требовали полной смены всего иконоборческого епископата и остались очень недовольные тем, что их не послушались. Студиты к тому времени стали олицетворением внутрицерковной оппозиции, нередко игнорировавшей священноначалие, и имевшей к тому же сильные связи в армянской верхушке византийского общества. В своем ригоризме они не желали понять мягкость св. Мефодия по отношению к иконоборцам и начали распускать сплетни, будто патриарх за деньги (!) сохраняет еретикам-епископам их сан и епархии. Подумав и «вспомнив», студиты стали уверять, что такой же практики придерживался и патриарх св. Никифор. Нюанс, однако, заключался в том, что св. Мефодий начинал свою карьеру при патриархе св. Никифоре, архидиаконом которого был. И, конечно, он не потерпел умаления чести своего учителя и благодетеля[661].

Первое время патриарх терпел, но, видимо, распространяемые ими слухи стали сильно досаждать св. Мефодию, поскольку он составил против студитов Собор, на котором подверг их всех отлучению от Церкви. Даже в завещании патриарха содержалось правило о том, что студийские монахи могут вступить в общение с Церковью только при условии анафематствования ими всего написанного против патриархов св. Тарасия и св. Никифора[662].

В это время Иоанн Грамматик попытался поднять мятеж против иконопочитания, за что был сослан в монастырь Клидон на Босфоре. Пребывая там, он приказал своему слуге (все же императрица сохранила за экс-патриархом некоторые преимущества, положенные тому по бывшему сану) снять висевшую в его келье икону и выколоть глаза святому, изображенному на ней. Узнав об этом, св. Феодора велела высечь Иоанна бичом и дать несколько ударов палками. Но и этого оказалось мало: сговорившись со своими сторонниками, Грамматик направил царице послание, в котором ложно обвинил св. Мефодия в прелюбодеянии с одной женщиной. О «потерпевшей» сведений почти не сохранилось. Достоверно известно только то, что ее единственный сын Мефодий в будущем станет митрополитом Смирны и известным церковным писателем.

Начался суд. В середину залы вывели «потерпевшую», к которой св. Мефодий ласково обратился с вопросом, поинтересовавшись ее делами. Тут поднялся невообразимый шум, и патриарх, испугавшись, что, найдя его виновным, иконоборцы попытаются опорочить и остальных иконофилов, при всех приподнял край рясы и продемонстрировал свой детородный орган, вызывавший удивление необычным видом. Ошеломленным зрителям он пояснил, что некогда, еще юношей пребывая в Риме, сильно мучился от блудных соблазнов. Тогда, воздев руки к Небу, он начал молиться святому апостолу Петру о заступничестве от страстей. Спустя некоторое время утомленный молодой монах уснул, во сне к нему явился сам св. Петр и дотронулся рукой до детородного члена, после чего тот стал совершенно неспособным к плотским утехам. «Свободен ты теперь от страстей, Мефодий», — произнес Апостол.

Теперь уже обвинителям пришлось выступать в роли обвиняемых. Рассерженный Мануил, один из опекунов малолетнего Михаила III, пригрозил лишить женщину жизни, если та не раскроет всей правды. И тогда «потерпевшая» открылась, что ее банально подкупили сторонники Грамматика. Царские слуги направились в ее дом и нашли там сундук с золотом, который был ей передан в качестве платы за лжесвидетельство. В таких ситуациях по каноническим правилам (например, по 51-й главе XVII титула «Эклоги») обвиняемый должен был претерпеть те же наказания, что и ложно обвиненное им лицо. Но по заступничеству доброго св. Мефодия царица освободила лжесвидетелей от наказания, обязав единственно ежегодно в день «Торжества Православия» шествовать Крестным ходом по улицам от церкви Богоматери во Влахернах до храма Святой Софии[663].

По существу, это была последняя активная попытка иконоборцев захватить ускользающую из их рук стратегическую инициативу. Очистившись от ереси, Восточная церковь вышла прекрасно-обновленной. Повсеместно в храмах появлялись иконы, расписывали церкви, мир и благоденствие царили повсюду.

Но в самом лагере победителей не было, к сожалению, полного единства. Идейный конфликт между царской властью и клиром, открывшийся на Соборе 843 г., нет-нет да и вспыхивал вновь. Прошло некоторое время, и однажды, отмечая во дворце в Кариане, сооруженном императором Феофилом для дочерей, праздник «Торжества Православия», св. Феодора пригласила нескольких мучеников за веру, чьи лица и лбы были искалечены в годы царствования ее мужа. Подали сладости, но благочестивая женщина внезапно замолчала, не отрывая своего взгляда от сидящих напротив нее монахов, а затем заплакала. На вопрос: «Что стряслось?» — императрица ответила: «Поражаюсь я вашему терпению и жестокости вашего мучителя». Однако добрую тональность этой сцены неожиданно перечеркнули слова одного из монахов — блаженного Феофана, без всякого стеснения произнесшего: «О надписи на наших лицах мы рассудим с мужем твоим и царем на неподкупном суде Божьем».

Конечно, это было верхом неприличия и некорректности по отношению к царице, перед которой сама Церковь считала себя обязанной установившимся миром. Быть приглашенным на царский пир в день великого праздника и дерзить императрице, кто себе ранее мог такое позволить!? Св. Феодора не удержалась: «И это ваше обещание, ваше письменное согласие! Вы не только его не прощаете, но еще и на суд требуете!» Предотвратил нежелательное развитие событий патриарх св. Мефодий, поднявшийся со своего кресла. «Нет, царица, — сказал он, — твердо наше слово, не обращай внимания на пренебрежение этих людей»[664]. По счастью, никаких последствий эта сцена не имела,