Глаза ребёнка - Ричард Паттерсон

— Полагаю, это так.

Мгновение подумав, Кэролайн тихо спросила:

— В том числе мистер Ариас, правда? Человек с природным даром к шантажу.

— Протестую, — заявил Салинас. — Ответ на этот вопрос может быть только гипотетическим.

— Поддерживаю, — произнес судья Лернер и обратился к Кэролайн: — Адвокат, по-моему, все и так поняли, что вы хотите сказать.

Мастерс с вежливой улыбкой поклонилась судье.

— Мы переменим предмет разговора, Ваша честь. — И, повернувшись к Слокаму, спросила: — Если абстрагироваться от вашей нездоровой страсти к «жареным» фактам, вроде тех, что предоставил ваш источник, ведь вы рисковали жизнью, решившись на подобную публикацию? Я правильно понимаю?

Слокам в недоумении уставился на нее.

— Мне не очень ясна суть вопроса.

— Ну как же? Учитывая, каким страшным голосом говорил с вами по телефону мистер Паже, неужели вы не опасались за личную безопасность?

Джек скрестил руки на животе.

— Я этого не утверждал. Сказал только, что он был разгневан.

— И вы не испугались, что мистер Паже разделается с вами? — с притворным восхищением в голосе поинтересовалась адвокат. — Вы смелый человек, мистер Слокам. Скажите, у вас были основания полагать, что мистер Паже предрасположен к насилию?

— Я не знаю.

— Да или нет, — не отступала Кэролайн.

Слокам, помолчав, ответил:

— Нет. Конкретных оснований у меня не было.

— А вам известно мнение мистера Паже по поводу насилия в нашем обществе? В том числе его мнение относительно контроля над огнестрельным оружием?

Очередная пауза.

— Да.

— А вы случайно не присутствовали на выступлении мистера Паже перед Калифорнийской ассоциацией главных редакторов, которое состоялось вскоре после того несчастного случая, когда некий выживший из ума отец семейства расстрелял семерых детей в детском садике?

— Да, присутствовал.

Кэролайн обратилась к судье Лернеру:

— Ваша честь, мне хотелось бы показать свидетелю видеозапись этого выступления — это всего минут десять, — а затем задать несколько коротких вопросов.

Салинас поднялся с места.

— Протестую, Ваша честь. Это судебный процесс, а не политическая сходка. И речь мистера Паже, которую он произнес, исходя из своекорыстных интересов, не имеет никакого доказательного значения.

— Вздор. Выступление имело место задолго до смерти мистера Ариаса. Полагаю, что то искреннее отвращение, которое мистер Паже питает к оружию, а также к насилию, весьма убедительно показывает, мог он застрелить мистера Ариаса или нет. — С этими словами она повернулась к Джеку. — Кроме того, это поможет нам понять, были ли у данного свидетеля — который столь усердствовал, представляя свою реакцию на справедливое возмущение мистера Паже едва ли не актом журналистского героизма, — были ли у него малейшие основания полагать, что образ жизни мистера Паже не согласуется с теми убеждениями, которые он излагал публично.

Лернер задумчиво приложил палец к губам.

— Необычный сегодня денек, — рассеянно пробормотал он и добавил: — Запускайте пленку, мисс Мастерс.

Зал погрузился в полумрак, и на телевизионном экране замелькали черно-белые полосы; присяжные сидели с сосредоточенными лицами, словно зрители в кинотеатре.

— Что ты об этом скажешь? — шепнула адвокат.

— Скажу вот что, — отозвался Крис. — Этому парню конец. Но это еще не все. Теперь его пресловутый «источник» представляет серьезную проблему для обвинения. Я не могу поверить, что Виктор этого не осознает.

В темноте Кэролайн повернулась к нему.

— Думаю, он все прекрасно понимает, Крис. Здесь идет какая-то тонкая игра. Подозреваю, что Виктор подставил Маккинли по причине, которая не имеет отношения ни к тебе, ни к этому делу.

Внезапно взгляд Паже приковало его собственное изображение на экране — изображение человека, страстно излагающего свои убеждения. В тот день были зверски убиты несколько детей.

«У меня нет никакого оружия, — услышал Паже свои слова. — Кроме как в армии, я никогда не стрелял. Возможно, поэтому мне нетрудно заметить, что в Америке стрелковое оружие в основном применяют те, кто грабит бакалейные лавки или совершает преступления на бытовой почве…»

Голос его дрожал от гнева; Паже с болью вспоминал, что он чувствовал в тот день. Но теперь, слушая самого себя, Крис испытывал скорее горечь, чем гнев. Горечь оттого, что погибли дети; оттого, что сейчас он не мог сказать, что думает. Горечь оттого, что сейчас все его страстные слова нужны были ему одному, дабы смыть позор обвинения в убийстве человека.

Паже повернулся в сторону жюри. В полумраке присяжные являли собой призрачную череду фигур, словно сошедших с барельефа: Мариан Селлер, сочувственно наклонившая голову; Луиза Марин, жадно внимающая каждому слову. Кэролайн рядом с Паже не сводила глаз с экрана.

— Ты так и не стал политиком, — пробормотала она. — Об этом остается только жалеть.

Паже был искренне признателен ей; она дала возможность присяжным услышать его другой голос, отличный от того, каким он звучал на пленке с записью его допроса Монком. Кристофер понял: как бы все ни повернулось в дальнейшем, эта дата запомнится как день поражения Салинаса.

Когда экран погас и зажегся свет, все увидели, что Кэролайн Мастерс стоит, вперившись тяжелым взглядом в Слокама.

Присяжные, затаив дыхание, ждали, что она скажет дальше.

— Что же, — наконец нарушила она молчание. — Уверена, всем теперь понятно, как вы усердствовали, чтобы избавить нас от кандидатуры мистера Паже. А сейчас, если не возражаете, несколько вопросов.

14

— Нам надо поговорить, — предложил Паже Кэролайн.

— О чем?

— Об этом свидетеле, которого Виктор собирается заслушать завтра. А кроме того, о версии, что мы представим присяжным.

Они находились в кабине лифта, направляющегося в подземный гараж. По договоренности с судьей Лернером репортеры не были допущены к ним. Кэролайн, сжимая в руке портфельчик с документами, стояла, прислонившись к стене кабинки; на губах ее блуждала загадочная улыбка.

— Что касается нашей версии, — произнесла она, — то у нас богатейший выбор. Для начала необходимо знать, намерен ли ты давать показания.

Паже невольно улыбнулся; Кэролайн обладала необычайно острым умом, и он был уверен, что адвокат просчитала все возможные варианты — до мельчайших нюансов. И она прекрасно понимала: ее заключительное слово будет зависеть от того, что скажет последний свидетель Салинаса.

— Мне просто не хочется, чтобы ты попала впросак, — пробормотал Крис.

— Кристофер, — Кэролайн вздохнула с нарочитым облегчением, словно у нее гора с плеч свалилась, — что бы я делала без твоей помощи.

Она так искусно изображала хрупкую женственность, что Паже рассмеялся:

— Видел бы тебя сейчас мистер Слокам: несчастную женщину, несущую нелегкий груз своих профессиональных обязанностей.

Лицо Мастерс исказила гримаса.

— Этот тип произвел на меня не самое приятное впечатление.

— Это было заметно, — сказал Паже.

В следующее мгновение двери лифта открылись.

Они подошли к машине.

— Ну хорошо, — произнесла Кэролайн. — Куда же мы направимся?

— Мне надо на часок заглянуть домой — посмотреть, как там Карло. Ему приходится нелегко. — Паже занял место справа и, когда женщина села за руль, добавил: — Я бы с удовольствием пригласил тебя поужинать с нами, но мне не хочется вести эти разговоры при нем. По ряду причин.

Кэролайн понимающе кивнула.

— Мне все равно надо принять душ, — сказала она, включая зажигание. — Может, придешь ко мне? Так было бы проще — по крайней мере, для меня.

Паже посмотрел на нее, не в силах скрыть удивления; Кэролайн так ревностно охраняла свою частную жизнь от посторонних глаз, что Крис и представить не мог оказаться когда-нибудь у нее дома.

— Я не возражаю, — ответил он. — Скажи только, как к тебе доехать.

Жилище Кэролайн Мастерс представляло собой удобный пентхаус на крыше четырехэтажного здания в районе Телеграф-Хилл. Войдя, Паже заметил, что женщина, одетая в серые шерстяные брюки и черный свитер, выглядит немного смущенной. Но уже в следующее мгновение его внимание привлекла открывавшаяся взору через огромное, во всю стену, окно величественная панорама города: яркий силуэт моста через залив и горящие огнями небоскребы финансовых кварталов, где они оба работали, — здание «Трансамерика Пирамид», четыре башни Эмбаркадеро-центра, ступенями возвышавшиеся на фоне кромешной тьмы сливавшегося с ночным небом залива. Паже внезапно поразило, как редко в последние дни он видел свет Божий.

— Красиво, — вырвалось у него.