Башня ласточки - Анджей Сапковский

– Я говорил тебе, – рычал Бонарт, пришпоривая гнедого, – что ты моя! Что я сделаю с тобой все, что захочу! Что никто мне не помешает! Ни люди, ни боги, ни дьяволы, ни демоны! Ни волшебные башни! Ты моя, ведьмачка!

Подковы гнедой лошади зацокали по ледяной глади. Туман вдруг заклубился, закипел под ударами вихря, свалившегося неведомо откуда. Гнедой заржал и заплясал, оскалив зубы. Бонарт откинулся в седле, натянул поводья изо всей силы, потому что лошадь прямо-таки сбесилась, мотала головой, топала, скользила по льду.

Впереди, между ним и берегом, на котором стояла Цири, танцевал на льду снежно-белый единорог, вставал на дыбы, принимая позу, знакомую по гербовым щитам.

– Со мной такие фокусы не проходят! – рявкнул охотник, сдерживая лошадь. – Меня чарами не возьмешь! Я догоню тебя, Цирилла! На этот раз я тебя убью! Ведьмачка! Ты – моя!

Туман снова пошел клубами. Закипел, принял странные очертания. Эти очертания становились все более четкими. Наездники! Кошмарные фигуры призрачных наездников. Бонарт вытаращил глаза.

На скелетах коней сидели скелеты наездников, одетых в проржавевшие латы и кольчуги, обрывки плащей, погнутые и исковерканные шлемы с буйволиными рогами, остатками султанов из страусовых и павлиньих перьев. Из-под обрезов шлемов глаза привидений светились синеватым пламенем. Полоскались разодранные полотнища знамен.

В голове демонической кавалькады мчался вооруженный призрак с короной на черепе, с нашейником, бьющимся о проржавевшую кирасу.

Прочь! – загудело в голове Бонарта. – Прочь отсюда, смертный! Она не твоя! Она наша! Прочь!

В одном нельзя было отказать Бонарту: в отваге. Он не испугался призраков. Он переборол страх, не запаниковал. Но его конь оказался не таким храбрым. Гнедой жеребец встал на дыбы, заплясал, словно в балете, на задних ногах, дико заржал, рванулся и подскочил. Под ударами его подков лед с ужасающим скрежетом треснул, плиты встали отвесно, вырвалась вода. Жеребец завизжал, ударил о край льда передними копытами, разломил его. Бонарт вырвал ноги из стремян, спрыгнул на лед. Слишком поздно.

Вода сомкнулась над его головой. В ушах загудело и зазвенело словно в колокольне. Легкие готовы были вот-вот разорваться.

Ему повезло. Его перемешивающие воду ноги нащупали что-то – вероятно, идущего ко дну коня. Он оттолкнулся, вынырнул, отплевываясь и сопя. Ухватился за край образовавшейся полыньи. Не поддаваясь панике, выхватил нож, вбил его в лед, вытянул себя. Он лежал, тяжело дыша, с него с плеском стекала вода.

Озеро, лед, заснеженные склоны, белый глазурованный еловый лес – все вдруг залил неестественный мертвенный свет. Бонарт с огромным трудом поднялся на колени. Темно-синее небо над горизонтом запылало ослепительной короной, светящимся куполом, из которого вдруг выросли огненные столбы и спирали, вырвались пляшущие колонны и вихри света. На небосклоне повисли переливающиеся, подвижные, быстро меняющие форму ленты и полотнища.

Бонарт захрипел. Ему показалось, что на горло падет стальной обруч гарроты.

Там, где только что был лишь голый холмик и груда камней, вздымалась башня.

Величественная, стрельчатая и изящная, черная, гладкая, блестящая, словно высеченная из цельной глыбы базальта. Огонь мерцал в немногочисленных окнах, в зубчатых остриях вершины горела aurora borealis.

Он видел девушку, повернувшуюся к нему в седле. Видел ее горящие глаза и уродующий лицо шрам, пересекающий щеку. Видел, как девушка подгоняет вороную кобылу, как не спеша въезжает в черный провал, под каменный свод входа. Как исчезает. Aurora borealis вспыхнула ослепительными водоворотами огней.

Когда Бонарт снова стал видеть, башни уже не было. Был покрытый снегом холмик, груда камней, засохшие, черные стебли травы.

Ползая на коленях по льду, в луже стекающей с него воды, охотник за наградами жутко закричал. Жутко и дико. Воздев руки к небу, не вставая с колен, он кричал, выл, богохульствовал и проклинал – людей, богов и демонов. Эхо его крика катилось по поросшим елями склонам, неслось по замерзшему зеркалу озера Тарн Мира.

То, что она увидела внутри башни, в первый момент напомнило ей Каэр Морхен – такой же длинный коридор за аркадами, точно такое же бесконечное пространство уходящих вдаль то ли колонн, то ли скульптур. Было непонятно, каким образом эта бездна может умещаться в стройном обелиске башни. Но ведь Цири знала, что бессмысленно пытаться анализировать – ибо башня эта выросла из ничего, возникла там, где ее раньше не было. В такой башне могло быть все, что угодно, и ничему не следовало удивляться. Она оглянулась, не веря, что Бонарт осмелится и войдет следом. Но предпочитала удостовериться.

Аркада, через которую она въехала, сияла неестественным светом.

Копыта Кэльпи зазвенели по полу, под копытами что-то захрустело. Черепа, берцовые кости, грудные клетки, бедренные, тазовые кости. Она ехала по гигантскому склепу. «Каэр Морхен, – вспомнила она. – Умерших следует предавать земле… Как же давно это было… Тогда я еще верила в нечто подобное… В величие смерти, в почтение к умершим… А смерть – это просто-напросто смерть. И умерший – всего-навсего хладный труп. Не имеет значения, где лежат, где превращаются в прах его кости».

Она въехала во мрак под аркадами, между колоннами и статуями. Тьма заколебалась как дым, уши наполнились настойчивыми шепотками, вздохами, тихими стенаниями. Впереди неожиданно вспыхнул свет, распахнулись гигантские двери. Они раскрывались одни за другими. Двери. Бесчисленное множество дверей с тяжелыми створками беззвучно раскрывалось перед нею. Кэльпи шла, звеня подковами по каменному полу.

Геометрия окружающих стен, арок и колонн нарушилась так внезапно и резко, что Цири почувствовала головокружение. Ей показалось, что она внутри какой-то невероятной многогранной глыбы, какого-то гигантского октаэдра.

Двери продолжали раскрываться. Но уже не указывали одного-единственного направления. Они открывались в бесконечное множество направлений и возможностей. И Цири начала видеть.

Черноволосая женщина ведет за руку пепельноволосую девочку. Девочка трусит, боится света, боится усиливающихся во тьме шепотков, ее пугает звон подков, который она слышит. Черноволосая женщина с искрящейся бриллиантами звездой на шее тоже боится. Но не показывает виду. Она ведет девочку дальше. К ее предназначению. Кэльпи идет. Следующие двери.

Иоля Вторая и Эурнэйд в кожушках, с узелками, шагают по замерзшему, покрытому снегом тракту. Небо – темно-синее.

Следующие двери.

Иоля Первая стоит на коленях перед алтарем. Рядом с нею матушка Нэннеке. Обе смотрят, лица их искажены гримасами ужаса. Что они видят? Прошлое или будущее? Правду или ложь?