Путь к золотому дракону. Трилогия - Быкова Мария Алексеевна

Рихтер даже не обернулся.

Мы вошли во двор Академии. Там, по счастью, все оставалось прежним, не считая огромной клумбы, на которой буйно цвели алые тюльпаны. Во взгляде верблюда появилась ностальгия.

— И не думай, — шепотом предупредила я.

Верблюд всей мордой выразил презрение.

— Я хотел бы сказать вам… — начал было Жоффруа, но Эгмонт перебил его:

— Магистр Ле Флок, я хотел бы заметить, что резиденция КОВЕНа находится в другом месте. Полагаю, вам не нужен провожатый.

«И начальное ускорение», — без труда додумала я. И чего Эгмонт так взъелся, спрашивается? В конце концов, Жоффруа — выпускник нашей Академии…

«Начальное ускорение — это замечательная мысль, хозяин!» — читалось в прекрасных глазах принца верблюжьего племени.

— Отнюдь, — спокойно ответил араньенец. — Видите ли, у меня небольшое дело к магистру Буковцу. Он мой научный руководитель, и я хотел посоветоваться с ним насчет последней части моей диссертации. Я собираюсь соискать кандидатскую степень.

Он повернулся ко мне и осторожно взял за руку.

— Итак, мадемуазель, я не прощаюсь. Помнится, вы упоминали, что желали бы посетить Дворец оперы и балета?

Ни о чем подобном лично мне не помнилось, но я кивнула — исключительно назло верблюдовладельцу. А вообще, с каждой минутой магистр Ле Флок нравился мне все больше. Дворец оперы и балета? А почему нет? Девушка я или кто? За всеми ухаживают, вот и меня наконец-то пригласили в приличное, заметим, место!

— Магистр Ле Флок, — мрачно сообщил Эгмонт, — адептке Ясице надлежит сейчас думать о несданной сессии, а не о походах в увеселительные заведения. Это я вам как ее декан говорю!

Араньенец отмахнулся от него как от назойливой мухи.

— Ваша лучшая адептка не может не сдать сессии, Рихтер, уж я-то это знаю! И поверьте, Ядвига, жизнь не состоит из одних только лекций! — «Верно, — подумала я, — есть еще и практикумы». — За мной давно оставляют отдельную ложу в опере, так что я обещаю вам билеты на все премьеры этого сезона. До скорой встречи, мадемуазель!

Бросив на меня последний взгляд, магистр Ле Флок откланялся и поспешил навстречу директору Буковцу. Я посмотрела ему вслед и обернулась к Эгмонту.

— Кстати, я что-то запамятовала — а где у нас верблюжатня?

— Где я скажу, там и будет, — отрезал маг.

Тут до меня дошло, почему у него такое отвратительное настроение. Конечно, будешь тут недовольным, когда Сигурд уехал! Вот он и верблюда купил — верблюд не Сигурд, но некоторую пустоту заполнить может. И я совсем было собралась хлопнуть Эгмонта по плечу и сказать, что на ближайших выходных мы непременно побываем в Арре, что я его прекрасно понимаю и совсем не злюсь, что мне тоже не хватает Сигурда… но не успела. Главная элементаль услужливо распахнула двери, и на мраморной лестнице появились магистры Шэнди Дэни и Эльвира Ламмерлэйк.

Еще через минуту во дворе стало тесно от магов. Эгмонт смеялся, что-то говорил насчет расписания и отработок, а я постояла-постояла и осторожно выбралась из толпы. Адептке нечего делать среди преподавателей. А верблюд как-нибудь и сам разберется.

Меня ждали друзья. Ну, наверное, ждали.

На самый худой конец, у меня есть элементаль.

Теплым летним вечером, когда над горизонтом плыла романтическая розовая заря, а в саду сладко пахло виноградом, во двор поместья ди Бертолли вкатил роскошный лакированный фаэтон. Его влекли четыре гнедых коня, украшенных розетками из желтой бумаги и пышными султанами в тон. Выглянувшая на шум Злата Бржезовая оценила и розетки, и лошадок, и саму карету, — но более всего ее заинтересовал герб, нарисованный на обеих дверцах. Герб был подозрительно знакомый, но у Златы была очень коротенькая память.

За это, отметим в скобках, ее ценили отдельно.

Карета остановилась, подняв тучу мелкой пыли. Лакей мигом отворил дверцу и помог выбраться наружу весьма представительной даме в желтом шелковом платье. Дама была, скажем так, среднего возраста и обладала золотистой кожей, роскошными иссиня-черными волосами, пышными формами и просто отвратительными манерами. Едва ступив на черно-белые плитки двора, она по-хозяйски огляделась кругом, потрогала расцветающий бутон на ползучей розе, оплетавшей колонну, хмыкнула, передернула плечами и решительно направилась к террасе.

Злата отпрянула от окна и замерла в грациозной позе, пытаясь понять, не позвать ли синьора ди Бертолли. Но ей нравилось самой встречать гостей, и танцовщица, натянув длинные перчатки, поспешила выйти на террасу.

Когда Злата выпорхнула из двери, к даме уже присоединились две ее дочери — помельче и посмуглее — и орава слуг, продолжающая вылезать из второй кареты. Деревенского вида особа в полосатом платье и огромном чепце укачивала младенца — мальчик то был или девочка, Злата не поняла, ибо из вороха кружев виднелась только упитанная розовощекая мордашка, выражавшая крайнее недовольство жизнью. Дочери обмахивались одинаковыми веерами и с деланым равнодушием рассматривали дом. Зато слуги, кто побойчее, уже окружили мраморного льва и восхищенно тыкали в скульптуру грязными пальцами.

Двор невероятно быстро терял привычный лоск, и Злата поспешила вмешаться.

— Чем могу быть полезна пани? — суховато спросила она, застегивая миниатюрную пуговку на левой перчатке.

Дама повернулась к ней, колыхнув бюстом, и смерила Злату нехорошим взглядом с головы до ног.

— Это дом синьора ди Бертолли? — осведомилась она глубоким оперным контральто.

— Это поместье богатейшего магната пана Мароу ди Бертолли! — с достоинством ответствовала Злата.

Но собеседница уже утратила к ней всяческий интерес. В черных глазах ее вспыхнул боевой огонь, и, обернувшись, танцовщица увидела на террасе самого хозяина дома. Мароу ди Бертолли, в домашнем халате, колпаке и шлепанцах с загнутыми носами, казался растерянным до невозможности.

— Лючия, дорогая… — только и пролепетал он.

Злата прищурилась.

— Это что еще за Лючия, любимый? — проворковала она, поправляя жемчужную сережку. — Я чего-то не понимаю, или…

Она еще продолжала говорить, но вдруг перестала слышать собственный голос. Все пространство террасы заполнило контральто синьоры Лючии, по сравнению с которым голос первой оперной примы показался бы жалким писком ослабевшей от долгого голодания мышки.

— Это что еще за финтифлюшка?! — гремела она, указывая на съежившуюся от неожиданности Злату. Так царица Навсикая в опере «Иоланда» обличала своего аманта во лжи. — Ах, Мароу, ах, мерзавец! Твоя жена и дети пухнут с голоду, над кланом ди Бертолли смеются от Мраморной бухты до Тихой — а ты тут жируешь со всякими профурсетками?! Говорила мне мама: «Лючита, детка, этот человек загубит тебе жизнь!» Ты пустишь семью по миру, оставив меня в одной юбке! С кем еще ты изменял своей супруге, коей клялся в верности и любви перед алтарем?!

— Папаша, вы мерзавец! — выпевали дочери одинаковыми колоратурными сопрано.

И даже младенец, поддерживая их длительными воплями, вопил исключительно громко и музыкально, ни на шаг не отступая от заданного метра и такта.

— Джулия, успокой Ромео! — на мгновение отвлеклась дама.

Синьор ди Бертолли торопливо выдохнул и стер со лба пот.

— Он хочет кушать! — непререкаемо заявила кормилица в полосатом.

— Так покорми его!

— Прямо здесь, синьора?

— Лючия, любовь моя…

— Ах, как смеешь ты называть меня по имени?! — Голос синьоры ди Бертолли взмыл к трагическим высотам и тут же опустился до патетического шепота: — Мароу, предатель! Как рвалась к тебе моя душа, а ныне…

— Мы спешили! — хором исполнили дочери. — Мы так торопились, папаша!

— И что явилось нашим взорам?

Тихо-тихо, на носочках, Злата Бржезовая прокралась обратно в дом. Пока во дворе a Kapella звучал божественный голос синьоры ди Бертолли, она шмыгнула в свои покои, накрепко заперла за собой дверь и достала из-под кровати маленький, но вместительный баульчик. Будучи девушкой предусмотрительной, Злата понимала, что в мире ничто не вечно, и заранее продумала возможные пути отхода. Конечно, даже она не могла предположить, что у ее обожаемого Мароу имеется законная супруга, но… что с того? Злата хорошо знала жизнь, и этого было достаточно.