Берсеркер - Фред Саберхаген

В настоящий момент процессия закончила спускаться по лестнице и достигла входа в помещение, где находился берсеркер. Первым в зал вошел верховный жрец Андреас, облаченный по такому случаю в красное и черное. Бело-пурпурное одеяние цветов Торуна он снял и оставил наверху, в Храме Торуна. Одежда, в которой верховный жрец явился поклониться единственному почитаемому им богу, была густо испачкана несмываемыми бурыми пятнами засохшей крови.

Следом за Андреасом вошли Гус де ла Торре и Челеста Серветус, наряженные в белое и украшенные гирляндами из живых цветов. Впрочем, руки у них были связаны за спиной, а цветам вскоре предстояло быть сброшенными на пол и там умереть. Последними оказались четыре жреца Внутреннего Круга. Они тоже сегодня были одеты в красно-черное, и их одежды были точно так же испачканы кровью, как и наряд верховного жреца.

Андреас и остальные четыре человека, проводящие жертвоприношение, как обычно, для начала пали ниц и принялись возносить молитвы, а жертвы тем временем нерешительно оглядывались по сторонам — тоже как обычно, — и страх в них все возрастал. Берсеркер давно уже заметил, что слова и действия этих ритуалов мало изменились за долгие годы Охотника и даже за стандартные века, лишь постепенно становились все более проработанными. Некоторое время берсеркер молчал. Он давно понял, что чем меньше он говорит во время церемонии жертвоприношения, тем лучше. Это не просто уменьшало риск смутить и разочаровать своих почитателей, сказав что-либо, не сочетающееся с их непостижимой психологией. Чем реже берсеркер что-либо изрекал, тем выше люди ценили его слова.

Теперь двое жрецов взялись за музыкальные инструменты, и к песнопениям присоединился барабанный бой и завывания рожка. Музыка создавала и видоизменяла ритм альфа-волн мозга, а также ритмы других биологических процессов, протекающих в человеческом организме.

— Гус, помоги! Помоги мне! О боже, нет! Нет, не-е-ет!

Это закричала самка. Она наконец-то осознала, для чего предназначен покрытый потеками крови алтарь, стоящий посреди комнаты, и, видимо, сообразила, зачем их сюда привели. В это же мгновение двое жрецов, не занятых игрой на музыкальных инструментах, сорвали с нее гирлянды, потом одежду и приковали ее к камню. Берсеркер спокойно наблюдал, не придут ли самке на помощь Гус или Боже (кто бы там они ни были), хотя, исходя из его опыта — он слышал 17 261 подобную просьбу, — такое было практически невозможно.

Самка была надежно привязана к алтарю, и никакая помощь к ней не пришла. Она продолжала кричать, пока Андреас не взял острый нож и не извлек из живого тела органы, связанные с воспроизводством жизни и выкармливанием потомства. Жрец бросил эти органы к подножию постамента, на котором располагался берсеркер, демонстрируя тем самым символическую и реальную победу Смерти над самими источниками Жизни. Затем брюшину самки вскрыли еще глубже и удалили из тела центральный насос, перегоняющий кровь, после чего самка почти мгновенно прекратила функционировать.

Теперь пришло время поместить на алтарь вторую жертву.

— Нет! Послушайте, друзья, я с вами! Нет, нет, не меня! Подождите, дайте мне сказать! Это ошибка! Я хочу присоединиться к вам!

Затем последовал исполненный отчаяния бессловесный крик: ноги самца подломились, и жрецы, быстро раздев жертву, швырнули его на камень.

Интересно, почему организм-самец продолжает так яростно сопротивляться? Разве он не понимает, что шансы на успешное завершение этой борьбы ничтожно малы? Наконец самца приковали к камню.

— Я буду помогать вам! Я сделаю все, что вы захотите! А-а-а! Нет! Не трогайте меня!

Новый крик — это у самца удалили орган воспроизводства и бросили поверх окровавленной груды органов, принадлежавших самке. Потом верховный жрец, умело орудуя острым ножом, рассек ткани брюшины и поднес богу Смерти сердце самца, все еще продолжавшее пульсировать.

— Это хорошо, я доволен, — сказал берсеркер пятерым счастливым, испачканным кровью мужчинам, которые теперь неподвижно стояли перед ним. И барабан, и рожок, и голоса умолкли. В комнате воцарилась тишина. Пятеро, которые все еще несли бремя жизни, переходили сейчас в состояние эмоциональной релаксации.

— Я доволен, — повторил берсеркер. — Теперь идите и приготовьте космический корабль к перелету сюда, чтобы можно было начать подсоединять мои электрические цепи к его системе управления. Только сделав это, мы сможем начать переделывать двигатели.

— Мы приведем корабль к тебе сегодня или завтра, о Смерть, — сказал Андреас. — Как только мы убедимся, что Лачейз может безопасно летать на нем, мы тут же опустим корабль в котлован. Завтра мы также принесем тебе новое человеческое жертвоприношение.

— Это хорошо. — Тут берсеркеру на ум пришла возможная проблема. — Много ли ваших людей проявляют любопытство по отношению к кораблю? Не возникло ли каких-нибудь беспорядков из-за его присутствия?

— Кое-кто действительно проявляет любопытство, о Смерть, но я справлюсь с этим. Сегодня во второй половине дня произойдет событие, после которого люди не смогут ни думать, ни разговаривать ни о чем другом. Торун выйдет в город и продемонстрирует свою силу.

Берсеркер попытался рассчитать возможные результаты такого события, но обнаружил, что не может провести этот расчет успешно — оставалось слишком много неизвестных факторов.

— В прошлом ты с большой осторожностью относился к возможности вывести Торуна напоказ.

— Лорд Смерть, народ не станет воспринимать как бога существо, которого ежедневно можно увидеть на улицах. Но теперь Торуну в любом случае осталось недолго существовать. Пройдет самое большее тридцатая часть жизни старого человека, и людям этого мира не понадобится больше никакой бог — никакой, кроме Тебя.

Берсеркер решил в данном вопросе положиться на своего слугу-доброжила. До сих пор он никогда не подводил своего бога.

— Пусть будет так, верный Андреас. Продолжай служить Смерти, как ты считаешь наилучшим.

Андреас низко поклонился. Затем люди начали ритуал ухода, включавший в том числе и уборку помещения после учиненного беспорядка.

Берсеркер машинально подсчитал, что сегодня прибавились еще две смерти. Это было хорошим достижением, хотя и скромным. Но, как всегда, на торжественное жертвоприношение было впустую потрачено много времени и энергии, и это было плохо.

Берсеркер никогда не просил, чтобы его тешили болью и ужасом жертв. Убийство, примитивное, но бесконечное убийство, длящееся до тех пор, пока существует жизнь, — вот все, чего он желал. Он не рвался причинять боль. В конце концов боль была всего лишь одним из проявлений жизни и, следовательно, тоже являлась злом.

Берсеркер допускал пытки лишь потому, что причинение боли доставляло удовлетворение людям, которые ему служат. 

 Глава 12

Два финалиста турнира Торуна все еще продолжали сидеть под городскими воротами.

— Томас, почему с нами так обращаются? Нами же просто пренебрегают! Заставляют сидеть здесь, словно каких-нибудь бродячих торговцев, музыкантов или актеров, не оказывают никаких почестей. Разве мы не стали почти что равными богам? Или это просто такое последнее испытание?

— Мой несмышленый высокородный друг... — сочувственно произнес Томас и умолк на некоторое время. — Ты что, действительно думаешь, что здесь обитают боги?

— Я... — Фарлей никак не мог заставить себя присесть и отдохнуть. Вот и сейчас он переступал с ноги на ногу, одолеваемый мучительными мыслями. — Помоги мне, Торун! Я не знаю...

Его признание в сомнениях некоторое время висело в воздухе, распространяясь все шире и шире. Фарлею эти секунды показались вечностью, но Торун — насколько мог понять молодой человек — так и не стал ничего предпринимать.

— Эй, вы, там! — неожиданно взорвался Фарлей, обращаясь к жрецам, которые продолжали глазеть на воинов с городских стен. Те удивленно уставились на юношу. Жрец Йелгир некоторое время назад ушел в город, сказав, что он скоро вернется.

— Что? — с некоторой неловкостью откликнулся один из жрецов.

— Мы товарищи богов или кто? А вы как нас встречаете? Лерос об этом еще узнает, и верховный жрец тоже!

Тут Фарлей замолчал, так же неожиданно, как и начал этот разговор, и его гнев угас так же быстро, как вспыхнул.

— Томас, — прошептал он. — Ты слышал, что я только что сказал? Не «Торун еще узнает об этом», а «верховный жрец еще узнает». Теперь я знаю, во что на самом деле верю. — Во взгляде юноши снова вспыхнул гнев, но на этот раз более сдержанный и горький. — Но зачем тогда я здесь?

Возмущенное выступление Фарлея произвело достаточное впечатление на жрецов, потому что один из них начал говорить нечто успокаивающее, хоть и не извиняющееся. Но Фарлей его не слушал. По-прежнему обращаясь к Томасу, он спросил: