Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский

дряхлеют воля и разум. Я знал, что тюрбан великого визиря нужен тебе лишь для того, чтобы прикрывать свою лысину.

Халиль в долгу не остался.

– Жаль, что, даровав столь дерзкий язык, Всевышний обделил тебя во всем остальном, – язвительно промолвил он. – Ты ничем не лучше своего неотесанного отца, который всю жизнь копался в грязи, тогда как мои предки поколениями служили дому Османов на самых высоких должностях!

– Какое мне дело до твоих предков, – отмахнулся от него Заганос. – Люди не выбирают себе отцов и, в конечном счете, гораздо больше стоит тот, кто добился всего сам, не имея за спиной ни денег, ни знатной родни.

Мехмед беспристрастно наблюдал за спором двух высших сановников империи. И хотя ссора грозила перерасти в настоящую драку, повелитель не спешил останавливать их, полностью погруженный в свои собственные мысли.

Неизвестно чем могло все это закончиться, если бы на поляне вдруг не появился Хасан – новый ага придворного караула. Это был огромного роста и весьма грозного вида воин, с длинными черными усами и абсолютно бесцветными рыбьими глазами. Во время бунта, который поднял Казанджи Доган, он оказался одним из немногих, кто остался верен молодому султану. При его содействии были найдены и наказаны остальные зачинщики беспорядков, и вскоре Мехмед предложил молодому янычару место, освободившееся после гибели мятежного Ферхат-бея. Столь молниеносная карьера никому не известного аскера вызывала злобу и зависть у многих придворных, но никто не смел противиться воле падишаха, столь скорого на расправу с несогласными.

– Повелитель, наши дозорные схватили иноземца, который на своей прохудившейся лодке хотел пристать к берегу, – прогремел Хасан, голос у янычара был под стать росту. – Он знает наш язык и уверяет, что бежал из Константинополя, дабы встретиться с вами. Вот что мы нашли у него.

Хасан приблизился и положил перед Мехмедом потрепанную кожаную сумку. В это время двое других янычар вывели на поляну рыжебородого мужчину в рваном дорожном плаще. Лицо и руки его были перемазаны сажей. Больше всего он походил на какого-то бродягу, однако опытный глаз Халиля сразу заприметил довольно дорогие сапоги, которые были недоступны простолюдину.

Мехмед тем временем внимательно изучал содержимое кожаной сумки, которая была набита пачками исписанной бумаги. Проявив любопытство, султан взял один из свитков с чертежами и рисунками и принялся изучать его. Судя по всему, Мехмеда крайне заинтересовало увиденное, потому как через некоторое время, отложив бумаги в сторону, он приказал подвести к себе их владельца.

– Кто ты такой? И почему желал меня видеть?

Рыжебородый упал на колени и, коснувшись земли у самых ног Мехмеда, произнес на ломаном турецком языке:

– Меня зовут Урбан и я несчастнейший из смертных.

– Ты грек?

– Я венгр и прибыл в эти края, дабы лучшим образом применить свои знания, которые накапливал годами. Но коварные ромеи обманули меня – я был вынужден бежать и скрываться от их мести. Слава богу, твои люди нашли меня быстрее мстительных греков.

– Эти чертежи принадлежат тебе? – быстро спросил Мехмед, указывая на свитки. – Или ты их украл?

– Это плод моих многолетних трудов, повелитель, – вновь склонил голову венгр.

Мехмед некоторое время молчал, рассматривая чертежи и недоверчиво поглядывая на иноземца, но потом, лицо его прояснилось, и он проговорил:

– Что ж, присаживайся и отведай наших кушаний. Ты, наверное, устал, проделав такой опасный путь.

Венгр поблагодарил султана и подполз к ковру, на котором были расставлены всевозможные яства, но есть ничего не стал, только осушил кубок с водой, принесенный ему слугами. После этого Мехмед стал подробно расспрашивать Урбана о его пребывании в Константинополе и о том, какую работу поручил ему император. Венгр отвечал охотно и, судя по всему, правдиво. Выходило так, что император Константин повелел ему отлить несколько бронзовых пушек для городских стен, но, получив первый результат, отказался платить жалование и запретил ему покидать город. Тогда Урбан завел дружбу с одним из итальянских капитанов, который под покровом ночи провел его на свое судно. Переправившись в безопасную Галату[91] он на последние деньги купил хлипенькую лодку, на которой и добрался сюда.

Рассказ Урбана впечатлил Мехмеда, и султан одобрительно произнес:

– Раз император решил удерживать тебя в городе силой, значит, ты и вправду представляешь большую ценность. Я не до конца разобрался в твоих чертежах, поэтому скажи, в чем твой главный секрет?

– Мой секрет в нескольких слагаемых, государь, – с почтением ответил рыжебородый венгр. – И все они основаны на сложных расчетах, которыми я сейчас не хотел бы утомлять твой слух. Скажу только, что в литье пушек я добился гораздо больших успехов, чем многие другие.

Мехмед пристально взглянул на инженера и произнес, чеканя каждую фразу:

– А способен ли ты отлить пушку такого размера, которая была бы способна сравнять с землей неприступные стены Константинополя?

Халиль, как и все остальные напряженно ждал ответа, понимая, что, быть может, именно он определит дальнейшие действия молодого султана.

Урбан задумчиво провел рукой по своей огненно-рыжей бороде и заявил:

– Мне удалось изучить укрепления города, и я уверяю тебя, великий султан, что с помощью моей пушки ты обратишь в прах не только стены Константинополя, но и стены самого Вавилона!

При этих словах янтарные глаза Мехмеда ликующе заблестели. Урбан заметил это одним из первых и, видимо, решив, что взял на себя слишком большую ответственность, поспешно добавил:

– Государь, ты, конечно, должен понимать, что я всего лишь скромный инженер, а не пушкарь. Всю работу по изготовлению орудия я с радостью возьму на себя, но стрелять из него я не умею.

Услышав это, Мехмед наклонился к венгру и, крепко схватил того за плечи:

– Достаточно и того, что ты сумеешь создать для меня такую пушку! Позже, научишь моих людей обращаться с ней!

Султан подозвал к себе Хасана и приказал обеспечить Урбана едой, новой одеждой и незамедлительно выплатить ему пятьдесят золотых дукатов, а затем отправить в артиллерийский корпус. Когда довольный венгр ушел, султан вновь окликнул агу караульной стражи и негромко произнес:

– Этот чужеземец слишком прыток. Проследи за тем, чтобы он никуда не убежал.

Хасан кивнул и тоже скрылся с глаз. Тогда Мехмед вернулся к своим сотрапезникам. Он был явно ободрен посулами чужеземного инженера, однако приобретенная с годами подозрительность не давала ему покоя и султан вновь погрузился в какие-то мрачные размышления. Полагая, что мысли Мехмеда полностью совпадают с его собственными, Халиль решил открыто выразить свое беспокойство.

– Не стоит нам доверять этому венгру, – проговорил визирь, теребя кончик бороды. – Может статься, что враги подослали его к нам специально.

– Разве