Дорога Короля - Мартин Гринберг

Она сорвала желтую хризантему и стебелек особой, «охотничьей» травки, росшей в укромном уголке сада. А вернувшись в дом, обнаружила, что Старая Сова уже накормила огонь, кочергой перемешав головни и подбросив в камин дров, и повесила над огнем котелок с водой. Девушка бросила туда принесенные растения.

— О ты, дающий покой и тепло, охраняющий нас от зимнего мрака и стужи… — Старая Сова всегда обращалась к огню обыденным тоном, словно беседуя со старым другом. И произнося слова молитвы, пальцем попробовала воду в котелке. — О, помощник и друг, питающий плоть и душу, будь бдителен, смотри в оба, не позволяй ни одной случайной искре взлететь над очагом, пока солнце не сменит тебя на посту…

Свет пламени скользнул по морщинистому лицу Старой Совы, желтым сверкнули ее пронзительные темные глаза, а седина стала цвета слоновой кости.

«Завтра вечером, — думала Юная Луна, — ее уже здесь не будет. Я останусь одна…»

Она с трудом могла в это поверить, да и понимала, что так оно и будет, лишь разумом, точнее той его частью, где хранились еще неизведанные, неопробованные ею вещи и понятия. Все остальное в ней — душа, мысли, сердце, даже руки и ноги — признавать необходимость этой разлуки не желало.

Старая Сова сбрызнула пламя водой из котелка, и там, где упали капли, поднялся легкий парок. Затем она передала котелок Луне, и та накормила огонь сорванными цветами.

Уважительно выждав, Юная Луна сказала упрямым тоном:

— Вот вода. — Это было продолжение их давнего спора. — А дрова в очаге когда-то были деревьями, выросшими на земле и питавшимися водой. Сам же огонь накормлен дровами и водой. Таковы четыре основные стихии. И разделить их невозможно!

— Но сейчас наступил час огня, и именно его мы в этот час почитаем особо. А в иные соответствующие часы мы почитаем остальные стихии. И если ты вздумаешь нечто подобное говорить прилюдно, ни один образованный человек в деревне с тобой разговаривать не станет. — Старая Сова взяла у Луны котелок и сильно сжала ее мокрые пальцы в своей ладони. — Пойми, сорнячок мой милый, тысячелистник мой дорогой! Ты уже не дитя. А когда я уйду, ты станешь совсем взрослой — в глазах других людей по крайней мере. И то, что в устах ребенка люди воспринимают как глупость, в устах взрослой женщины превращается в святотатство, в злобу или в безумие. Делай дело так, как считаешь нужным, но держи рот на замке и собственных воззрений постарайся вслух не высказывать. А огонь держи все-таки подальше от воды и землю — подальше от воздуха.

— Но ведь…

— А теперь вылей воду и ступай спать.

Юная Луна снова вышла в сад и одним движением выплеснула воду из котелка — на юг, потому что магический отвар был посвящен огню. Она еще немного постояла на холоде, чувствуя в душе невыносимую тяжесть, которая была куда сильнее грусти, страшнее любых слез. Луна старалась дышать как можно глубже, надеясь заморозить эту душевную боль и выдохнуть ее из себя. Пусть наружу вылетят даже мельчайшие ее осколки! Вот только ни холод, ни ветер над этой болью оказались не властны.

— Я бы, конечно, хотела стать взрослой, — прошептала Луна. — Но предпочла бы навечно остаться ребенком здесь с тобой, чем быть взрослой — без тебя.

Звук собственного голоса и понимание того, что эти слова истинны, сделали то, чего не смог холод. Ужасная тяжесть в ее душе словно дала трещину, а потом растаяла и излилась в горьких слезах. Постепенно царивший в саду порядок подействовал на нее успокаивающе; круглые клумбы и рабатки[6] вдоль дорожек, разбитые Старой Совой и засаженные ее любимыми цветами, заставили высохнуть ручьем лившиеся слезы, а добрый прохладный ветерок вытер их следы с ее лица.

На заре, когда первые солнечные лучи робко коснулись верхушек деревьев, Старая Сова пристроила на спину заплечный мешок и решительно спустилась с крыльца, разрешив Юной Луне проводить ее только до калитки. В зыбком утреннем тумане Старая Сова казалась девушке единственным реально существующим человеком — коренастая, уверенная, в поношенном шерстяном плаще диковатого лилового цвета; ее темные с сильной проседью волосы были заправлены под зеленую шляпу с обвисшими, как у какого-нибудь пьянчуги, полями.

— По-моему, зря ты надела эту шляпу, — улыбнулась Луна, изо всех сил борясь с застрявшим в горле комком слез. — Ты в ней на баклажан похожа.

— Ничего. Мне она нравится! И вообще — я уже старуха, так что имею полное право одеваться по собственному вкусу.

Сейчас она уйдет… Что же сказать ей на прощанье, кроме обычных слов, которых непростительно мало, которыми никак не выразить то, что рвется из души?

— Когда ты вернешься?

— Когда его найду. Или когда узнаю, что это невозможно.

— Ты всегда учила меня: не стоит и пытаться доказать недоказуемое.

— Ну, вообще-то есть некоторые способы… — Старая Сова искоса глянула на нее. — С их помощью можно порой и недоказуемое доказать.

Юная Луна поежилась: солнце еще почти не грело. А Старая Сова подмигнула ей, легонько ущипнула за подбородок и вышла за калитку. Аккуратно закрыв ее за собой, она, не оглядываясь, стала спускаться по склону холма. А Луна смотрела ей вслед — такой нелепой в своем зелено-лиловом одеянии, такой простой и сильной… А потом деревья совсем скрыли ее из виду.

Она произносила над каждым кабачком сохраняющее заклятие, прежде чем убрать его в кладовую. Она в должное время возносила почести четырем стихиям — каждой в свой час. Она варила сыры и делала вино. Она собрала и развесила на просушку последние травы. Она старательно выбила все ковры и натерла воском полы во всех комнатах в преддверии зимней слякоти. Она починила тростниковую крышу и изгородь, подрезала яблони, перекопала все грядки и клумбы, каждый раз испытывая удовлетворение от того, что поддерживает порядок, давно установленный Старой Совой.

Она взяла на себя также и другие обязанности, которые издавна исполняла Старая Сова. Когда выпал первый снег, соседи один за другим потянулись к ней со своими недугами и горестями. Они звали Юную Луну, если у ребенка поднялась температура, или собака сломала лапу и нужно закрепить ее в лубок, или лошадь поранила бок и надо зашить рану…

Люди советовались с ней, в какой день лучше заключать сделку, спрашивали, нет ли такого заклятия, с помощью которого можно заставить наконец ядовитый паслен убраться с пастбища. В благодарность за помощь и советы они приносили ей охапку омелы, ивовую кору, мешок ржаной муки, горшок масла.

Юная Луна ничего не имела против такой работы. Так она была воспитана. Эта работа казалась ей такой же естественной, как то, что утром нужно вставать с постели. Но вскоре она обнаружила, что ей неприятно получать плату за помощь людям.