Сложенный веер - Сильва Плэт

— Кори, нападать надо первым и в тот момент, когда противник запускает свое внутреннее время.

— Может, лучше, пока еще не запустил? — раздается от стены.

— Не лезь, Сид, — раздраженно отмахивается леди Хелла. — Я повторяю: в тот момент, когда твой противник начинает разгоняться. И наносить решающие удары, проводить опасные приемы надо тогда, когда соперник убыстряет ход своего внутреннего времени. У всех даров на Аккалабате, кроме Дар-Халемов, есть своеобразное «слепое пятно», доля секунды, в которую они не реагируют на твои движения, просто не видят тебя — когда у них идет переключение внутреннего времени: запуск его в начале поединка, ускорение по ходу, замедление, если устал. Понимаешь?

— Доля секунды, в которую они не могут мне ответить?

— Да. И они ее не чувствуют, Кори, просто не замечают. Она очень маленькая, микроскопическая, и ухватить ее, заставить на себя работать можешь только ты, потому что…

— Потому что, — перебивает Сид, ставя в конце фразы жирную точку.

— Да, — соглашается леди Хелла. — Не спрашивай почему. Просто это так. А у тебя, как у наследника Дар-Халемов, хотя и по материнской линии, этой «слепой точки» нет. Ты контролируешь — себя, ситуацию, противника — независимо от того, меняется в данный момент твое внутреннее время или нет.

— Твой отец меня этому не учил, — недовольно ворчит лорд Дар-Эсиль. Деревянная скамья скрипит, когда он поудобнее устраивается на ней, отбросив допитую бутылку в угол.

— В этом не было никакого смысла, Сид, — примирительно отвечает Хелла. — Как можно заставить человека разглядеть то, что он не может увидеть? Тем более, использовать? И вообще внутреннее время Дар-Эсилей — это особая история. Равно как и их способность к концентрации. Сплошные слезы.

Лорд-канцлер закладывает руки за голову и устремляет взор в потолок.

— Все, меня здесь нет. Униженный и оскорбленный, я ухожу в царство своих грез. Не обращайте на меня внимания, пожалуйста.

Мать и сын смеются и снова берутся за мечи.

Трое парней, стоящих перед Кори, берутся за мечи. Воздух под замшелыми сводами сразу становится разреженным и влажным, словно искрится от напряжения. В этом пропахшем пылью и мышами воздухе Кори неожиданно четко различает текущие с разной скоростью три ручейка времени — два медленные, один побыстрее — но несравнимые с бушующей временной рекой, которая плещется у него в сознании, захлестывает все окружающее, включая три фигурки в орадах перед ним, заставляя их двигаться в замедленном темпе, разбивая каждое движение на последовательность, превращая замах меча в дерганую смену положений руки в пространстве, затопленном, сформированном потоком времени, преображающим всё вокруг Кори. Рекой внутреннего времени Дар-Халемов.

Один из дрожащих маленьких ручейков, начинает вспениваться, менять направление… и в этот момент Кори делает первый выпад. Выпад, невидимый ни для кого, кроме тех, в чьих жилах течет кровь мечников с темных Халемских холмов.

Кори Дар-Эсиль

Холодный кинжал очень неприятно щекочет кожу на шее, и еще неприятнее чувствовать цепкие пальцы, которые больно дергают тебя за конский хвост.

— Маленькая эсильская сволочь… — напевно произносят из-за спины. — Я покажу тебе, как обижать моих братьев.

Эрл Дар-Пассер. Его только и не хватало. А я, между прочим, устал, вымотался я от этих бесконечных разборок. Кто напал первым, да как так получилось, да почему, да отчего… Надоело-надоело-надоело. А теперь, когда отец наконец-то урезонил всех этих взрослых и велел ждать его в саду, вот, пожалуйста…

— Эрл, иди в пасть к Чахи, — с чувством произносит Кори, хватаясь за руку, держащую кинжал, и отводя ее подальше от горла. — Твои братцы сами напросились.

— Так напросились, что ты их всех троих отправил в лазарет военного корпуса на неделю? — Эрл недоверчиво хмыкает, отбрасывает руку Кори и отправляет кинжал за пояс. Теперь они стоят друг напротив друга, вполне симметрично положив одну руку на меч, другую — на застежку орада.

Безлистные ветви чалов поскрипывают у них над головами: долгожители Хангафагона, эти деревья видели так много молодых даров, отправляющих друг друга в лазарет военного корпуса или на тот свет, что им уже неинтересно. Ветер гонит по аллее обрывки бумажных украшений от вчерашнего праздника. Клочок гирлянды прилепился к сапогу Кори, он нервно дергает ногой, сбрасывая. Эрл Дар-Пассер провожает грязную бумажную ленту глазами, щурится от налетевшего ветра, ждет ответа.

— Они оскорбляли мою семью, моего отца, Элджи…

Больше всего на свете Кори хочется сейчас врезать по мерзкой физиономии Дар-Пассера с вечно красными от недосыпа и слезящимися от аллергии глазенками, которым положено быть темными, а они какого-то сивого цвета; с отвратительной родинкой на верхней губе, которую Эрл все время прихватывает зубами, от чего еще противнее…

Про Эрла говорят ужасные вещи. Что он в свои четырнадцать лет уже проводит время в сомнительных заведениях в самой неприличной части Хаяроса, что ни мать, ни отец, ни весь клан Дар-Пассеров не могут призвать его к порядку, что он уже не только пьет разрешенные всем молодым дарам легкие аккалабатские вина, но и прикладывался к куда более крепким локсийским настойкам. И при этом Эрл — лучший молодой мечник Империи, Эрл — желанный гость за столом и востребованный танцор на придворных балах, Эрл — любимчик королевы. Ее Величество берет его на охоту и приглашает в свою ложу на взрослых турнирах… В таких случаях Эрл не дерзит, ведет себя скромно и пристойно, старательно зарабатывает Дар-Пассерам лучшее место под солнцем.

Кори, который с детства говорит, что думает, и делает, как получается, лицемерие Эрла всегда было отвратительно. Но раньше неприязнь приходилось прятать, потому что к ней примешивалось нехорошее чувство зависти. Теперь Кори знает, что может побить Эрла (наверное, может), и дает волю своим чувствам.

— Что вы вечно к нам лезете?!! — выкрикивает он. — Элджи не давали проходу, потом мне, младшие ваши уже достают Медео.

— Его достанешь, — Эрл еще больше прищуривается, взглядом приглашая Кори оценить комизм только что сказанного. Действительно, младший Дар-Эсиль сам доймет кого угодно. Отец то и дело вытаскивает его из ситуаций, одна гнуснее другой.

— Я на самом деле поговорить хотел, — продолжает Эрл. С высоты своих четырнадцати лет он глядит на Кори покровительственно.

— Ты ж пойми, ребята сказали правду. Ваш номер теперь сто двадцать пятый. Так не могло всю жизнь продолжаться: Дар-Эсили то, Дар-Эсили сё… Пора и честь знать. Теперь мы постоим у трона. Папа так говорит, и он прав. Тем более, что наша старая дура уже одной туфлей в могиле, а ее преемница благоволит Дар-Пассерам. И лорд-канцлерство ваше всегда держалось на мечах Халемов, а их больше нет. Папа так сказал.