Арлекин - Лорел Гамильтон

Я прямо не знала, что сказать. Лестно мне это или оскорбительно?

— Объявляю эту перебранку прекращенной до тех пор, пока не соображу, о чем именно мы ругаемся.

— Анита, поверь мне, это не перебранка.

— А чего ж я тогда злюсь?

— Давай подумаем. В городе какие-то нехорошие вампиры, на нас воздействующие. Ты терпеть не можешь, когда фанатки узнают стриптизера Брэндона, а сегодня еще и тебя узнали как выступавшую на сцене. Раз ты стесняешься моей работы, еще больше тебе будет неловко, если кто-нибудь подумает, будто ты можешь выступать в стриптизе.

— Я не стесняюсь твоей работы.

— Стесняешься.

Я двинула машину вперед:

— Нет, говорю!

— Тогда в следующий раз, представляя меня своим друзьям, не говори просто «танцовщик». Скажи «исполнитель экзотических танцев».

Я закрыла рот и стала сдавать задним ходом. Да, он прав, я бы так не сделала. И представляла бы его и дальше как танцовщика.

— Ты правда хочешь, чтобы я так тебя представляла?

— Нет, но хочу, чтобы ты не стыдилась того, что я делаю.

— Я не стыжусь ни тебя, ни твоей работы.

— Хорошо, как скажешь.

Но слышно было, что он просто уступает мне победу, а я не права и никакой победы нету. Вот когда он так делает, я терпеть не могу. Просто он вдруг в середине спора перестает спорить, не потому что проиграл, а просто больше не хочет. Ну как ссориться с человеком, который не хочет ссоры? Ответ простой: никак.

А хуже всего, что он был прав. Меня его работа смущала. Не должна была, но смущала. Подростком он был беспризорником, проституткой и наркоманом. С наркотиками он покончил уже четыре года назад. Из «жизни» он вышел, когда ему было шестнадцать. Снимался в порнофильмах, и я это знала, но не пережевывала. Это дело он бросил примерно тогда же, когда перестал зарабатывать проституцией, но тут у меня уверенности не было. Так я же и не спрашивала в открытую? Он — леопард-оборотень, а потому никакую болезнь, передающуюся половым путем, подхватить не может. Ликантропия убивает в теле хозяина любую инфекцию, храня его здоровье. А потому я могла делать вид, что у него не больше половых партнеров, чем мне хочется знать.

Я стояла у светофора напротив пекарни «Сент-Луис Бред компани», когда спросила:

— Хочешь услышать, что сказал мне Жан-Клод про маску?

— Если ты хочешь рассказать.

И голос у него был очень злой.

— Ты прости, но мне иногда бывает неловко говорить о твоей работе…

— Ну, зато ты хотя бы это признала.

Зажегся зеленый, я двинулась вперед. Снегу лежало два дюйма, а все уже забыли, как по нему ездить.

— Ты знаешь, я не люблю признавать, что мне неловко.

— Расскажи, что говорил Жан-Клод.

Я пересказала.

— Значит, они могли прибыть из-за Малькольма и его церкви?

— Могли.

— Мне удивительно, что ты не стала требовать по телефону более развернутых ответов.

— Я не знала, чего эта счастливая пара от нас хочет. Жан-Клод сказал, что опасность нам не грозит, так что я повесила трубку.

— Я не виноват, что они нас узнали.

— Тебя. Они узнали тебя.

— Хорошо, меня. — Он снова начинал злиться.

— Ой, прости, Натэниел. Прости, пожалуйста. Это было нечестно.

— Нет, ты права. Если бы не были вместе, они бы тебя не засекли.

— Меня не смущает показываться с тобой на публике.

— Ты терпеть не можешь, когда меня узнают фэны.

— Я вроде бы очень спокойно себя вела, когда та баба сунула тебе за ужином свой номер телефона — это когда мы с Микой и с тобой ездили.

— Она подождала, пока ты отошла в туалет.

— Мне от этого должно быть лучше?

Я свернула на Сорок Четвертое в сторону города.

— Она не хотела мешать нашему свиданию.

— Она решила, что вы с Микой — эскорт, а я плачу за вечер.

— В последний раз, когда она меня видела, Анита, я именно этим зарабатывал себе на жизнь.

— Знаю, знаю. Она передала тебе свой телефон, потому что хотела еще раз с тобой увидеться, а старый номер не отвечал. Ты прав, она поступила очень вежливо.

— Я ей сказал, что я на свидании, и она очень смутилась.

Я эту женщину хорошо помнила. Стройная, изящная и по возрасту Натэниелу в матери годится. С легкой руки Жан-Клода я в шмотках разбираюсь, и на ней они были очень дорогие. Украшения не броские, но очень со вкусом. Из тех женщин, которые возглавляют благотворительные балы и заседают в комитетах при художественных музеях. И она нанимала мужчин-проституток, которые ей в сыновья годятся.

— Наверное, как-то меня задело, что она не похожа была на женщину, которая…

— Нанимает себе эскорт, — договорил он за меня.

— Ага.

— Анита, у меня разные бывали клиенты.

— Догадываюсь.

— Ты об этом думала — или ты стараешься никогда об этом не думать?

— Второе.

— Анита, я не могу изменить свое прошлое.

— Я тебя и не просила.

— Но ты хочешь, чтобы я бросил стриптиз.

— Я такого не говорила.

— Но тебе неловко.

— Натэниел, бога ради, смени тему. Мне неловко, что сама на сцену вышла. Мне неловко, что на тебе кормилась на глазах у всех. — Я так вцепилась в руль, что пальцы заболели. — Когда я в тот вечер питала от тебя ardeur, я от всей публики напиталась. Не собиралась, но вышло так, что напиталась от их вожделения. Чувствовала, как нравится им это шоу, и питалась от этого их удовольствия.

— И ты смогла потом сутки не питаться.

— Жан-Клод взял мой ardeur и разделил его между вами.

— Да, но он думает, что смог это сделать отчасти и потому, что ты питалась от публики и от меня. Я получил наслаждение, когда ты поставила мне метку на глазах у всех. Ты знаешь, какое это было огромное наслаждение.

— Ты хочешь сказать, что не выйди я на сцену и не напитайся случайно от всей публики, ardeur вышел бы из-под контроля в разгар преследования серийного убийцы?

— Возможно.

Я подумала об этом секунду, ведя машину. Представила себе, как прорывается ardeur в фургоне, полном копов — не каких-нибудь, а из Мобильного Резерва — наш ответ полицейскому спецназу. Или когда я была бы уже в гнезде вампиров, убивших более десятка человек.

— Если это правда, почему тогда Жан-Клод не пытается снова залучить меня в клуб?

— Он предлагал.

— Я отказалась.

— Ага, — согласился Натэниел.

— А зачем тогда говорить мне сейчас?

— А потому что я на тебя злюсь. — Он опустил голову на коробку, лежавшую у него на коленях. — Злюсь, что ты угробила наше свидание. Что какая-то метафизическая дрянь испортит нашу почти-годовщину.

— Я не нарочно.