Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Эван Хантер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подойдя к дому, Кух ухмыльнулся:
— Что касается Альфи, для него это совсем не здорово.
Стоя на углу недалеко от кафе и нервно покусывая нижнюю губу, Сиксто наблюдал за домом Альфредо.
А в это время в кафе Джефф показывал карточку Луису.
— Как тебе это нравится? — спросил он.
— Будь терпелив и настойчив в достижении цели, — читал Луис, — и все твои желания исполнятся.
— Кстати, во сколько открывается «Ла Галлина»? — спросил Джефф.
— Я думал, ты уже забыл про это.
— Ну, раз уж я здесь… — Джефф пожал плечами. — Так во сколько открывается бар?
— Сегодня воскресенье, а так как «Ла Галлина»— бар, то откроется он не раньше полудня.
— Тогда в запасе у меня еще много времени.
— Если ты послушаешься моего совета…
— Эй, эй, ты1— раздался рев, и они оба одновременно выглянули на улицу. Энди Паркер, казалось, появился из ниоткуда. Он подошел к стоявшему на углу Сиксто и громко крикнул — Эй, ты, я обращаюсь к тебе.
Испуганный Сиксто попятился назад:
— Ко мне? — спросил он. — Ко мне?
— Что ты здесь делаешь? — Паркер вплотную приблизился к нему.
— Ничего, я только стоял…
— К стене!
— Что?
Схватив парня за воротник рубашки, Паркер швырнул его к столбу, что на углу кафе. — Я сказал: к стене!
— Но я ничего не делал, я только…
— Нагнись!
Сиксто недоуменно посмотрел на него. Видя, что его приказ не выполняется, Паркер в ярости ударил Сиксто прямо в живот. Согнувшись от боли, он обхватил живот руками и опустил голову.
— Руки на стену, ладони разжать! Делай, как я сказал! — закричал Паркер.
Сиксто сделал неудачную попытку разжать руки, но снова схватился за живот. Когда Паркер ударил его в бок, он судорожно попытался отпихнуть его. Затем, весь дрожа, вытянул руки и положил их на столб. Паркер быстро обыскал его. Он был всецело занят кропотливой и тщательной работой, настолько тщательной, что даже не заметил Фрэнка Эрнандеса, остановившегося в двух шагах от кафе.
— Повернись! — командовал он. — Выверни карманы и все выложи. Поторапливайся!
— Э, оставь его, Энди, — произнес подошедший к ним Эрнандес. Затем повернулся к Сиксто. — Уходи отсюда, парень.
Сиксто испуганно замялся, переводя взгляд с одного на другого.
— Мотай отсюда, да побыстрей, а то еще получишь. — Немного поколебавшись, Сиксто сорвался с места и, завернув за угол, быстро побежал по авеню.
— Спасибо, Фрэнк, — с издевкой произнес Паркер.
— В Уголовном кодексе нет такой статьи, которая бы запрещала ребятам заниматься своими собственными делами, Энди.
— Никто ничего не говорит, — Паркер сделал паузу. — Но предположим, что у этого безвинного ангелочка был спрятан пакет с героином.
— Ничего у него не было спрятано. Он не наркоман, и ты это знаешь. Этот парень из хорошей семьи.
— Неужели? А разве не бывает наркоманов из хороших семей? Но предположим, что у него был спрятан пакет. Только предположим.
— Единственное, что у него могло быть — так это презрение к полицейскому, который избивал его.
— Сдается мне, вы следите здесь за всеми, кто допустил хоть малейшее нарушение, — раздался голос Джеффа из кафе.
— Ты прав, моряк, — ответил Паркер. — День и ночь. Этот парень принадлежит к уличной банде. Ты видел на нем рубашку с названием клуба? Думаешь, я буду терпеть все это дерьмо?
— У этого парня нет чувства собственного достоинства, — сказал Эрнандес. — Так что, поторапливайся…
— Ну ладно, хватит о нем. Ты думаешь, его можно исправить с помощью дубинки? — Он помолчал. — Куда держишь путь?
— К миссис Гомес.
— А она еще ничего, эта миссис Гомес. Наверное, за пятьдесят, но с ней все в порядке. Фрэнк, а ты уверен, что это деловой визит?
— Уверен, — ответил Эрнандес.
— Что ж, поверим тебе на слово. Кстати, не заходил разговор о Мирандо?
— Когда я уходил, нет.
— Знаешь, — задумчиво произнес Луис, — Фрэнк, наверное, прав. Пойми меня, Энди, я не собираюсь учить тебя, как надо работать. Не думай так. Но, обращаясь таким образом с парнем, ты нанес ему сильную обиду. Я хочу сказать, что на острове все было бы по-другому.
— В Пуэрто-Рико нет проблем с бандами малолетних преступников, — сухо произнес Паркер.
— Конечно, нет. Но я имел в виду другое. Там… не знаю, как сказать… больше уважения.
— К чему? К послеобеденному отдыху? — разразился Паркер смехом.
— Ну вот, ты все свел к шутке, — смущенно произнес Луис.
— Я? Почему я должен шутить по поводу твоей родины?
— Знаешь, как тебе объяснить… мы были бедные и голодные, но в центре города всегда была площадь, церковь розового цвета, росли деревья манго. В любое время ты всегда мог пойти на эту площадь и пообщаться с друзьями. И никогда ты не был безликим, люди знали, как тебя зовут. Это очень важно, Энди, знать, кто ты есть.
— Ну, и кем же был ты, Луис? — довольно посмеиваясь, спросил Паркер. — Губернатором?
— Он все превратит в шутку, — добродушно произнес Луис. — Фрэнк, ты понимаешь, что я имею в виду?
— Разумеется.
— Здесь, порой, ты чувствуешь себя каким-то потерянным. А если ты безликий, то не может быть и речи об уважении, о чувстве собственного достоинства.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Луис, — произнес Джефф. — Это похоже на то, что я рассказывал о Флетчере. Можно раствориться в огромной массе людей и забыть, кто ты или что ты.
— Si, si. Остров уважал людей, уважал жизнь… и смерть тоже. Жизнь здесь ценится дешево, а смерть и того дешевле. — Он помолчал немного, напрягая память, как бы давая ей время восстановить прошлое. — На острове, — продолжал он, — в городе, где идут похороны, гроб несут по главной улице, а за гробом идут плакальщики.
— Я это знаю, — негромко произнес Эрнандес, — мне об этом рассказывал отец.
— И о маленьких девочках, несущих цветы и одетых в белое? — спросил Луис. — А город такой пыльный, спокойный и безмолвный.
— Да, и об этом тоже, — добавил Эрнандес.
— А владельцы магазинов стоят у дверей и, когда проносят гроб, они закрывают двери, тем самым высказывая свое уважение мертвому. Они как бы говорят: «Я откладываю все свои дела, пока тебя провожают в последний путь, мой друг».
— Все это бред собачий, а не уважение, — подытожил Паркер. — Просто они все боятся смерти. Я тебе вот что скажу, Луис. Не знаю, как там, на вашем острове, а здесь, именно здесь — единственные, кто пользуется уважением, — так это живые, причем такие живые гады,
