Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

Скилица приступил к составлению хроники около 1075 г., после того как вышла в свет вторая часть записок Пселла. Ко времени выхода в свет истории Атталиота (1080) он довел хронику до Исаака Комнина, окончил же ее в начале царствования Алексея Комнина.[138]

В последней части хроники, обнимающей время от Исаака Комнина до конца царствования Вотаниата, Скилица руководствовался четырьмя источниками: а) историей Атталиота, б) второй частью записок Пселла, в) сочинением неизвестного автора,[139] характер которого — анекдотичность, легендарность, внимание к явлениям церковно–религиозной жизни и враждебное отношение к Константинопольским патриархам, г) личным опытом и сведениями, устно полученными от людей знающих. В истории Исаака Комнина Скилица заимствовал сведения у Атталиота[140] и неизвестного автора.[141] В истории Константина Дуки, Евдокии и Романа Диогена продолжал пользоваться Атталиотом[142] и неизвестным,[143] и сверх того Пселлом.[144] Наконец, в истории Михаила Парапинака и Никифора Вотаниата черпал известия у Атталиота[145] и заносил сведения, добытые путем личных наблюдений и от живых свидетелей.[146]

Способ отношения к источникам не рекомендует критических способностей Скилицы. Он поочередно держится то того, то другого писателя, не пытаясь их примирить и представить нечто цельное. Поэтому допускает повторения, выписывая сначала рассказ о чем–нибудь из одного источника и потом воспроизводя то же по–другому. Механически списывая из источников целые страницы, иногда дословно, иногда в сокращении и с пропусками, он не стесняется воспроизводить сентенции своих руководителей,[147] не заботится о том, чтобы сокращения и пропуски не отнимали смысла у речи[148] и чтобы вольная передача слов подлинника не искажала мыслей и фактов,[149] не задается вопросом о достоинстве известий, басням и легендам (из неизвестного автора) отводит место наряду с истинными повествованиями. Ко всему этому, черпая из своих источников обильной рукой (всего более из Атталиота), он не считает себя обязанным называть их по имени и указывать, откуда делаются заимствования.

В той части, которая представляет извлечение из Атталиота, иногда буквальное, иногда сокращенное и с пропусками, а тем более в тех местах, где Скилица делает заимствования у Пселла, он для нас не имеет значения при существовании оригинального текста истории Атталиота и записок Пселла: полезнее обратиться к подлиннику, чем к компиляции, притом не всегда удачной. Но все то, что внесено в хронику Скилицы помимо Атталиота и Пселла, заслуживает полного внимания. Всего более ценности имеют данные, почерпнутые из личного опыта и свидетельств современников. Присутствие таких данных с трудом может быть оспариваемо в истории Романа Диогена, но с полной очевидностью выступает в истории Парапинака и Вотаниата, где автор прямыми ссылками на свидетелей[150] и особенностью приемов, стремлением передать дело в цельных, связных очерках,[151] с обилием деталей, носящих все признаки достоверности, показывает, что он стал в своем повествовании на твердую почву. Менее ценны те данные, которые, начиная с Комнина и кончая Диогеном, извлечены из сочинения неизвестного автора. Но меньшая степень ценности обусловливается достоинством источника, не отличающегося полной достоверностью, а не тем обстоятельством, что здесь Скилица не самостоятелен, компилятивен: пока оригинал, из которого сделана компиляция, не известен, историческая наука по необходимости должна отводить компиляции место, принадлежащее оригиналу.

4) Хроника Георгия Кедрина,' писавшего не ранее XII в.[152] В хронике изложение событий начинается от сотворения мира. До 811 г. автор руководствуется несколькими трудами своих предшественников,[153] а с 811 г. следует одному Скилице, списывая текст этого последнего дословно (αύτολοξεί, как замечает Фаброт, произведший сличение) и выпуская лишь некоторые места, казавшиеся ему невероятными и в каком–нибудь отношении неудобными.[154] Если выпущенные места опять поместить в текст Кедрина, то мы получим хронику с 811 по 1057 г., которую по всем правам следует считать произведением Скилицы, а не Кедрина.[155]

Действительный автор этой хроники, едва ли бывший непосредственным очевидцем событий от Исаака Комнина (до Михаила Парапинака), не мог, разумеется, быть очевидцем в более раннее время. Его исторический труд вполне основан на трудах его предшественников. Есть основание полагать, что для времени с 1025 по 1057 г. у него было несколько письменных источников, не менее трех, из которых по двум (по крайней мере) он ведет рассказ до Константина Мономаха, а третий привносит начиная с Мономаха. Первые два источника не только обнимали время от Константина VIII до Константина IX Мономаха, но и время Василия II, они сообщали различные, иногда противоречивые сведения об одних и тех же предметах. В одном месте, в истории Василия II, автор (Скилица— Кедрин) заметил и указал противоречие между ними;[156] но в других местах он не обратил на это внимания и, читая в двух источниках различные подробности и противоречивые показания об одних и тех же событиях и лицах, предположив, что в них рассказывается о различных событиях и лицах, счел поэтому своим долгом все занести в хронику. Отсюда происходит, что один раз он говорит об известном факте одно, другой раз, касаясь того же факта, — совершенно иное, один раз он передает факт с одними подробностями, а спустя немного повторяет его с другими подробностями, отличными от прежде сообщенных.[157] Все это свидетельствует о механическом, чуждом критического анализа отношении автора хроники к источникам, о том же качестве, которое, как выше показано, проявил Скилица в пользовании Атталиотом и Пселлом при изложении истории с 1057 г. Какие именно были эти два источника, легшие в основу хроники от Василия II до Константина IX, трудно сказать, — автор не цитирует их в тексте и до нас они не дошли. Может быть, это были упоминаемые в предисловии хроники произведения Феодора Севастийского и Димитрия Кизического, может быть, не упоминаемое в предисловии историческое произведение Иоанна Евхаитского.[158] Привнесение нового источника, начиная со времени Мономаха, обнаруживается изменением характера хроники. Автор сообщает рассказам вид цельных, связных очерков, известиям о столкновениях с турками и печенегами предпосылает сведения об их происхождении, местожительстве, характере и пр. Этот источник не отличался большой точностью показаний, особенно о турках, почему в хронике встречаются некоторые хронологические и фактические несообразности.[159]

Хроника Скилицы—Кедрина имеет большую важность, потому что вся она, начиная с истории Василия II,[160] составлена по сочинениям, до нашего времени не дошедшим. Автор усердно эксплуатирует эти сочинения, по–видимому, не изменяя фразеологии, однако же, судя по некоторым признакам, воспроизводит их не вполне, но с пропусками, особенно в отделе до Константина Мономаха.[161] Исторический материал до Константина Мономаха расположен в строгом хронологическом порядке, с Константина Мономаха хронологическая последовательность ослабевает.

5) История Иоанна Зонары,[162] византийского сановника XII в.,[163] поступившего потом в монахи, написана по просьбе монахов около сер. XII в.[164] и обнимает события от сотворения мира до Алексея Комнина включительно; простираться далее Зонара считает преждевременным, очевидно, потому что пришлось бы говорить о живом государе.[165]

В предисловии автор предупреждает, что он с целью не растягивать сочинения обходит разногласия, встречаемые у разных историков, а то, что несомненно, заносит в историю буквально, пользуясь выражениями своих источников, если же делает перифраз или дополнения, то приноравливается к стилю источников. Из собственных указаний Зонары и исследований ученых[166] известны почти все источники его истории до Василия II. Для времени, начиная с Василия И, ученые[167] считают источниками Зонары Михаила Пселла и Иоанна Скилицу, согласно с собственным показанием автора, который в истории Исаака Комнина ссылается на «многоязычного Пселла» и «фракисийца».[168]

Это неоспоримый факт. Действительно, Зонара, излагая историю от Василия II до воцарения Алексея I Комнина, обильно черпал из этих двух источников, прежде всего и более всего из Скилицы,[169] хроника которого в полном ее составе давала автору богатый материал,[170] затем в меньшей степени из записок Пселла (обеих частей).[171] Но этими двумя источниками он не ограничился. Есть несомненные следы пользования Атталиотом, а именно в истории Исаака Комнина[172] и Константина Дуки.[173] Впрочем, пользование Атталиотом весьма слабое. Наконец, у него обнаруживаются заимствования еще из какого–то для нас не известного источника, по которому он частью восполняет и объясняет сведения, взятые у Скилицы, Пселла и Атталиота, частью вносит совершенно новые данные.[174] По характеру своему, данные такого рода, что происхождение их не может быть объяснено иначе, как только заимствованиями, тем более что сам автор местами[175] прибегает к способу выражений, указывающему на заимствования из письменного источника. Данные эти отличаются от тех вставок, замечаний и дополнений, которые автор делает от себя, частью основываясь на знакомстве с церковными канонами[176] и топографией Византии/ частью выводя их из сопоставления свидетельств Скилицы и Пселла.[177] Пользование сочинениями предшественников прекращается у Зонары с Алексея Комнина. С истории вступления на престол Алексея у него начинается самостоятельная часть, не заимствованная из других источников.[178]