Тиль Уленшпигель - Средневековая литература

Уленшпигель промолчал и съел то, что было наварено, а в понедельник пошел прочь оттуда. Священник же сказал ему на дорогу: «Слышь, когда ты в другой раз к нам придешь, принеси с собой две колбасы: одну для себя, а другую для меня. Что ты за них заплатишь, я тебе возвращу. Мы с тобой так хорошо наедимся, что у нас сало по сусалам потечет, все губы измажет».

Уленшпигель ответил: «Да, сударь, так оно и будет. Я про вас и про колбасу не забуду», и он снова отправился в Хильдесхейм.

В ту пору случилось, что на живодерню везли издохшую свинью, а это совпало с замыслом Уленшпигеля. Он попросил живодера, чтобы тот приготовил ему за деньги из этой падали две кровяных колбасы, и заплатил живодеру несколько серебряных пфеннигов.

Живодер согласился и сделал ему две красивых колбасы. Уленшпигель их взял, отварил до половины готовности, как это полагается, и в следующее воскресенье снова отправился в Энгельсхейм. А получилось так, что его знакомый священник опять служил раннюю обедню. Уленшпигель пришел к нему во двор, принес колбасу ключнице и попросил, чтобы она изжарила колбасы на завтрак: одна из колбас предназначена попу, а другая ему, Уленшпигелю. Служанка поставила колбасу на огонь и стала жарить.

Когда обедня кончилась, священник заметил в толпе Уленшпигеля, а потом пошел из церкви домой и сказал ключнице: «Уленшпигель здесь. Он принес колбасу?» Служанка отвечала: «Целых две самых лучших колбасы, какие мне доводилось видеть. Они обе скоро поджарятся». Тут ключница пошла, сняла одну колбасу с огня, и ей самой так колбасы захотелось, что слюнки потекли. Уселись они вдвоем со священником и стали так жадно поедать колбасу, что рты запачкали. Один посторонний видел и слышал, как поп сказал служанке: «Ах, милая служанка, гляди-ка, у тебя весь рот в пене». А служанка ему отвечает: «Ах, милый сударь, и у вас тоже».

Как раз в это время пришел Уленшпигель из церкви. Священник ему говорит: «Глянь, что ты за колбасу принес: мы с моей ключницей рты замарали».

Уленшпигель тут засмеялся. «Храни вас бог, – сказал он, – все идет, как вы хотели, как вы мне намедни сказали: я должен две колбасы принести. Вы еще прибавили, что будете ее есть так, что рот запачкаете. Я это пачкотней не считаю, пока плеваться не начнете, но предвижу, что скоро заплюетесь. Колбаса эта сделана из дохлой свиньи. Вот почему мне пришлось ее мясо дочиста с мылом помыть, от этого у вас пена на губах».

Услышав такое, служанка начала кулаками махать и через стол плевать, так же и священник. Он закричал: «Вон из моего дома, негодяй!» – и взялся за палку, хотел Уленшпигеля бить. А тот сказал: «Это благочестивому человеку не к лицу. Вы же велели мне принести колбасу и обе штуки съели, а теперь хотите меня бить. Оплатите мне их сначала, я уже не говорю о той, что вы съели в прошлый раз».

Священник осерчал, чуть не взбесился и говорит: «Сам ешь свою гнилую колбасу, которую ты из падали сделал, а ко мне в дом больше ее не носи». Уленшпигель сказал: «Я же ее вам насильно в рот не пихал. Я тоже ее есть не люблю и не желаю, а вот ту, что я первый раз принес, ту я люблю, а вы ее съели, за что я вам был не слишком-то благодарен. Если вы ту хорошую колбасу сожрали, так съешьте на закуску и плохую». И еще прибавил: «Приятного сна!».

XXXVIII История рассказывает, как Уленшпигель с помощью лживой исповеди уговорил священника из деревни Риссенбрюгге[78] отдать ему лошадь

В своем злокозненном озорстве Уленшпигель нимало не растерялся, когда в деревне Риссенбрюгге1 пришлось ему иметь дело с Асенбургским[79] судом. А было так: в этой деревне тоже жил один священник, он держал весьма красивую ключницу и еще была у него красивая, маленькая, резвая лошадка. И ту и другую священник очень любил – столько же лошадь, как и служанку.

В те времена герцог Брауншвейгский бывал в Риссенбрюгге и через третьих лиц передал священнику, чтобы тот уступил ему лошадь. Герцог обещался вознаградить его так, что священник останется доволен. Но священник каждый раз отвечал князю отказом. Он-де не хочет лишаться лошади и еще, что князь не сможет отнять ее насильно, так как риссенбрюггский суд подчинен Брауншвейгскому городскому совету.[80]

Уленшпигель был наслышан об этом деле и в нем хорошо разобрался. Он сказал князю: «Милостивейший государь, что вы мне пожалуете, если я это дело улажу и добуду вам лошадь у риссенбрюггского попа?» – «Если ты это сделаешь, – сказал герцог, – я отдам тебе вот это платье, которое на мне», – а это был красный камзол из верблюжьей шерсти, затканный жемчугом.

Уленшпигель намотал это себе на ус и поехал из Вольфенбюттеля в деревню Риссенбрюгге, в дом к пастырю. В его доме Уленшпигеля хорошо знали, так как он с давних пор нередко навещал священника и был у него желанным гостем. В этот раз, пробыв здесь три дня, Уленшпигель притворился, что заболел, начал громко стонать и слег. Поп и его ключница очень этим огорчились, не знали, что им делать и как тут быть. Под конец Уленшпигелю стало так плохо, что хозяин стал его просить и уговаривать исповедаться и причаститься святых даров. Уленшпигель же охотно к этому склонился. Тогда поп хотел сам исповедать больного и вопросить самым строгим образом о его прегрешениях и сказал: пусть Уленшпигель позаботится о своей душе, дабы господь простил ему грехи, ибо Уленшпигель в своей жизни чинил много злых шалостей. Уленшпигель же отвечал священнику расслабленным голосом, что не знает за собой никакой вины, кроме одной, в которой, однако, не осмеливается перед ним покаяться. Пусть пришлют к нему другого попа, он ему откроет свой грех, ибо если Уленшпигель исповедуется в нем этому священнику, то опасается прогневать пастыря.

Когда священник это услышал, то решил, что тут что-то важное скрывается, и захотел узнать в чем собака зарыта. Он сказал: «Уленшпигель, путь далек, я не смогу так быстро привести сюда другого попа. Ежели ты в это время умрешь, так мы оба перед богом виновны будем, что ты из-за этого опоздал покаяться. Открой мне свой грех – верно, он не так уж тяжел, – я отпущу тебе его. Что из того, если я разозлюсь? Я ведь должен хранить тайну исповеди».

Уленшпигель сказал: «Ну тогда я согласен исповедаться перед вами Мой грех не так уж велик. Мне только жаль, что вы осердитесь, потому что он вас огорчит».

Тогда священник еще больше раззадорился узнать, в чем тут дело, и сказал: ежели Уленшпигель что-либо украл у него или чем-то ему навредил или что там еще могло быть, пусть исповедуется ему, а пастырь отпустит его прегрешение и не станет на него сердиться.

«Ах, милый сударь, – сказал Уленшпигель, – я знаю, что вы на меня за это осердитесь, но я чувствую и опасаюсь, что скоро должен буду покинуть этот мир, Я должен вам все рассказать, дай бог, чтобы вы не прогневались. Милый сударь, я спал с вашей служанкой». Поп спросил, сколько раз это случалось. Уленшпигель сказал. «Всего только пять раз». А поп про себя решил: «Надо ей в отместку за это пять горячих отвесить», и отпустил поскорее Уленшпигелю грехи, и пошел к себе в горницу, позвал служанку и спросил, спала ли она с Уленшпигелем.

Ключница отвечала: «Нет, это ложь». Поп сказал: «Он ведь мне это на исповеди сказал, я ему верю». Она опять говорит: «Нет», а поп твердит: «Да», да как взял палку и побил ее до синяков.

Уленшпигель, лежа в кровати, смеялся и думал про себя: «Ну, игра хорошо началась, мне везет». Так провалялся он в постели весь день, а ночью набрался сил, утром встал с постели и говорит, что ему полегчало. Надо ему теперь отправляться в другую землю, пусть хозяин сочтет, много ли Уленшпигель ему задолжал за это время. Поп стал считать вместе с Уленшпигелем и был при этом так рассеян, что мысли его мешались, – взял деньги и не видел, что взял, был доволен, что гость решил от него убраться, точно так же и ключница, которой по милости Уленшпигеля достались побои.

Вот Уленшпигель собрался и хотел идти. «Сударь, – сказал он, – вам придется вспомнить, что вы тайну исповеди разгласили. Я пойду в Хальберштадт к епископу и донесу об этом». Тут поп позабыл всю свою досаду, когда услышал, что Уленшпигель хочет на него беду накликать, и стал всячески его убеждать, чтобы Уленшпигель молчал, – это все, мол. в запальчивости получилось, – обещал дать двадцать гульденов, только чтоб Уленшпигель не доносил на него. Уленшпигель отвечал: «Нет, я и за сто гульденов молчать не стану. Я пойду и доложу об этом, как оно и подобает». Тогда поп со слезами на глазах стал уговаривать девушку чтобы ока спросила у гостя, что он хочет, поп все ему отдаст без отказа.

В конце концов Уленшпигель сказал: если поп отдаст ему лошадь, он согласен молчать и не доносить, а ничего другого взамен лошади он не возьмет.

Поп очень любил свою лошадь. Он лучше бы все свои наличные Уленшпигелю отдал, только не лошадь. Однако пришлось, скрепя сердце, расстаться с лошадкой – беда заставила. А Уленшпигель поскакал на поповой лошадке к Вольфенбюттелю.