Зверобои залива Мелвилла - Петер Фрейхен

Когда все устроились в зимних жилищах, Семеде просил этих старух приходить к нему каждый день. Он сообщил, что желал бы слушать их речь и заставлял рассказывать истории давних лет. В те времена мужчины были более рослыми и сильными, чем теперь, и совершали удивительные подвиги, как об этом повествовали наши предки. Семеде просил подробно рассказывать ему о тех событиях. Делая небольшие пометки на своих кожах, он умел запоминать все слова, хотя их произносили всего лишь старые женщины.

Вначале многие смеялись над его странным желанием поддерживать знакомство со старыми беззубыми женщинами, но выяснилось, что он охотно дает подарки. Взамен своих слов старухи получали небольшие вещички, а порой даже и табак. Случалось, что Семеде угощал Ивалу и Сайгак чаем и печеньем, и он никогда не замечал, как старые женщины прятали за голенище своих высоких камиков сахар и куски печенья, чтобы угостить внуков.

Постепенно все перестали насмехаться над Семеде. Ему удивлялись не больше, чем другим обитателям корабля. Дело в том, что они все не отличались рассудительностью и ни один из них не заботился о своей чести. Только трое, которые жили впереди на корабле, были сильными и хорошими ловцами. Они обладали отличными ружьями и деревянной лодкой, на которой охотились за моржами. Мы выходили с ними на лов, и они убивали столько моржей, что даже давали нам. И в тот год у нас оказалось зимних запасов больше, чем обычно.

Трое белых зверобоев были любезными людьми и с ними было приятно общаться. Они не могли говорить по-нашему, но их скромность и хорошее поведение были такими, как полагается в нашей стране. Они считали общество женщин вполне для себя подходящим, даже в тех случаях, когда рядом оказывались мужчины. А возвращаясь с лова, мы часто заставали их спящими у наших жен. Можно было догадаться, что они считали себя слишком незначительными, чтобы находиться в обществе таких мужчин, как мы, и поэтому давали нам понять, что довольны обхождением женщин в те часы, когда у них не было обязательной работы на корабле.

Мы с радостью оставляли жен на их попечении, и чувствовалось, что тяга этих мужчин к женщинам объяснялась их неспособностью беседовать с благоразумными людьми, которые могли бы многое порассказать о лове зверя и о подвигах предков. Мужчины всегда были благодарны, когда женщины их посещали, они давали им чай, который до этого заваривался всего лишь один раз; зачастую жены приносили домой печенье и сахар, и постепенно мы научились жить, как белые, не стесняющиеся есть пищу, которую они сами не добывали.

Другие белые вели себя совсем иначе. Порой казалось, что они слабосильны, и было удивительно, каким образом они приобрели свое богатство. Возможно, что, несмотря на свою молодость, прежде они были великими ловцами. Во всяком случае сейчас они на охоту не ходили, и некоторые жители селения предполагали, что эти белые в свое время так перенапряглись, что бессонница лишила их понимания цели жизни. Иначе невозможно истолковать их поведение.

Один из них полагал, что мужчина может тратить свое время на собирание цветов и трав, не рискуя при этом потерять уважение к себе. Он собирал все растения, находившиеся поблизости, и в своем доме на корабле усаживался и разглядывал эти никчемные предметы через стекло такого же свойства, какое применяется в бинокле, чтобы видеть далеко. И вместе с тем его друзья не находили этого человека смешным. Да и смеяться им было бы грешно, так как их поведение тоже не отличалось благоразумием.

Другой белый всегда прибегал на берег, как только привозили добычу. Но вовсе не потому, что желал получить часть улова, — ему достаточно было смотреть на добычу. Маярк высказал мнение, что этот белый — колдун, и, возможно, его поведение оскорбительно для души тюленя, и тюлени могут уйти от берегов Пилика. Кавдлунак[22] не понимал, что люди убивают тюленей для еды. Он даже не соглашался попробовать сырую печень, хотя мы разъяснили ему, что она придает человеку силу и ловкость. Этот странный белый вспарывал только желудки тюленей, чтобы установить, что они ели перед тем, как их поймали. Он, кроме того, выдавливал содержимое кишок и наполнял этим вонючим веществом прозрачные, как лед, сосуды. Причем таким образом он поступал не только с тюленями и моржами. Так же он обходился с чистиком, зайцами и многими другими животными и птицами.

И поскольку ему, как видно, такое сумасбродство не надоедало, охотники решили больше не сообщать ему, когда привозят добычу. Ее разделывали подальше от селения. Мы боялись оскорбить души животных не известным до сих пор обращением с ними, которое заставило бы их уйти от наших берегов. К счастью, этот белый человек оказался не очень умным, и ему не всегда удавалось обнаружить, когда возвращаются с уловом, а вскоре мы научились совсем обходить его.

Единственный из белых, который как будто бы умел что-то делать и проявлял кое-какие признаки разума, был тот, которого звали Доктор. Иногда он мог померяться силами со злыми духами. Когда кто-либо из селения заболевал, Доктору часто удавалось прогнать болезнь. Если у кого-то появлялась рана, он обматывал больное место длинными белыми кусками кожи, которые останавливали кровь. А сломанную ногу он мог срастить так, что потом нельзя было и заметить, что ее когда-то повредили. Обычно после того, как сломанные ноги или руки заживают, они делаются короче. Это и понятно. Кости срастаются так, что они всю жизнь напоминают о происшедшем. Но когда Доктор составлял сломанную руку или ногу, то не оставалось никаких следов.

Однажды случилось так, что мне в ляжку попала пуля. У Доктора имелись такие приспособления, при помощи которых он мог вытащить пулю и заставить рану зажить так, как будто на том месте никогда и не было никакого отверстия. Он обманул смерть, и после этого ему следовало бы отвечать за меня — кормить и снабжать всем необходимым, раз уж он сделал так, что моя жизнь началась снова. Но сейчас он мертв, как и остальные белые, посетившие наше стойбище. Их имена вообще не стоило бы упоминать.

Тот, который жил в середине корабля, думал за всех. Он был самый странный. Его звали Гогол, и его слова и дела можно только презирать. Мы очень удивились, когда обнаружили, что все остальные белые находятся под его началом и должны слушать его слова. Стоило ему показать рукой в каком-либо направлении, как все быстро шли, куда он хотел… А весь порядок на корабле был не таким, каким его можно представить. С тем человеком, который заслуживал наибольшего уважения, обходились, как с самым незначительным среди белых. Его звали Кок, и он снабжал их едой. Он был очень жирный, и поэтому мы предполагали, что это добродушный человек. Однако он и не ведал, как радостно делиться тем, что ешь сам. И все, что белые не съедали, он прятал на потом; он очень редко угощал людей из своих огромных запасов.

Семеде, тот человек, который умел говорить, сказал нам, будто бы Кок опасается, что им не хватит еды на всю зиму. Мы только посмеялись над таким оскорблением Пилика, ибо никогда на памяти людей здесь не было недостатка в мясе. Семеде ответил, что белым людям необходимо не одно только мясо, чтобы они чувствовали себя хорошо, но никто так и не понял, что под этим подразумевалось.

Несмотря на то что Кок имел такую уйму еды, он все же слушался Гогола. У Кока был доступ к любому уголку корабля и ко всем богатствам, а поэтому он никогда не уходил оттуда; но если Гогол приказывал принести еду в лодки, которыми они пользовались летом, Коку приходилось подчиняться. Когда все покрылось льдом и белые начали пользоваться санями вместо лодок, Кок приносил большие деревянные ящики с едой к саням.

Кавдлунаки — как мы называем белых — не умели обращаться с собачьей упряжкой. Они никак не могли заставить собак слушаться бича. Даже наши дети стали смеяться над взрослыми, которые вовсе не умели обращаться с тонким бичом и били себя вместо собак. Позже Гогол решил, что лучше взять наших людей погонщиками, чем выставлять себя на посмешище.

Гогол был самым сумасбродным из кавдлунаков. Больше всего он любил собирать камни и откалывать куски от скал, что он делал при помощи железного молотка. Куски камней он складывал в кожаные мешочки, шитье которых отняло у его женщин, оставшихся дома, много времени. Своими камнями он нагружал одну собачью упряжку за другой. А когда он привозил эти никчемные камни к кораблю, то складывал их в прекрасные деревянные ящики, в которых раньше хранилась пища. Мы не раз обсуждали в своем стойбище такое постыдное использование красивых деревянных ящиков. Можно еще понять, что в добротных ящиках хранится еда, но мы опасались, что духи разгневаются, увидя, как прекрасное дерево белые используют для хранения ненужных камней и осколков скал. Поэтому мы решили поговорить с Гоголом.

С помощью Семеде мы постарались объяснить этому неразумному человеку, что если уж ему охота иметь камни, то мы с радостью поможем заполнить ими весь корабль, причем сумеем сделать это быстро, поскольку камней кругом достаточно. Он мог бы забрать с собой всю гору, если только она поместится в его корабле; но мы ему объяснили, что понемногу начинаем уставать от дальних перевозок камней и осколков скал и нам надоело наблюдать, как их складывают в замечательные деревянные ящики. Мы не могли спокойно смотреть на такое надругательство над деревом. Гогол отдал нам уже все ножи и топоры, так что стойбище больше не нуждалось в них, и теперь мы намеревались прекратить бесцельные перевозки на санях. К тому же нам хотелось поехать в другие стойбища и рассказать о странных кавдлунаках, которые зимуют у нас.