1982, Жанин - Аласдер Грей

На письменном столе начинает звонить телефон, потому что я не хочу, чтобы Мамочка могла развлекаться с Роскошной больше, чем я. Мамочка ворчит, поднимается, идет к столу и снимает трубку.

– Да, – говорит она, вздыхая, потом обращается к Роскошной: – Это тебя.

Роскошная ошарашенно смотрит на нее.

– Я же говорю, тебя к телефону. Подойди.

Возьми трубку.

Роскошная вся дрожит. Она приближается к столу и берет трубку. Оттуда слышен мужской голос:

– Терри, это я. Как ты там? Все в порядке?

– Макс, – произносит Роскошная слабым голосом, – Макс, – и она разражается диким хохотом, потом неуверенно переспрашивает: – Макс?

– Как ты там, Терри?

– Макс, ты знаешь, где я нахожусь? Представляешь, что здесь происходит?

– В общих чертах представляю, – говорит Макс.

– Макс, что это за полицейский участок? Когда меня отпустят? Ты пытаешься что-нибудь сделать?

– Я пытаюсь спасти нашу семью, Терри.

– Макс… ты с ума сошел.

– Нет, но я в отчаянии. Я почти потерял тебя сегодня вечером, Терри. Помнишь, я умолял тебя не уезжать? До самого последнего момента я тебя уговаривал, потому что люблю тебя, Терри. И мне невыносима даже мысль о том, чтобы быть рядом с тобой во время этого курса лечения. Это окончательно расстроит меня. Но я не вижу другого способа спасти наш брак.

В его голосе слышится искреннее страдание. Зонтаг была в бешенстве, когда я сообщил ей это. «Что заставило тебя выдумать такого жалкого ничтожного подонка?»

Я пожал плечами. Она тронула пальцем нижнюю губу и сказала: «Начинаю понимать тебя. Твоя ужасная мамаша, мечтая превратить тебя в представителя среднего класса, полностью уничтожила в тебе способность к мужской солидарности. Она раздавила твой гомосексуальный потенциал. Какая жалость. Тебе не хватает силы в яйцах, чтобы выдумать мерзавца, достойного твоей собственной ничтожности».

Дай мне время подумать, Зонтаг. В моей голове – порочный Доктор.

– Нет у меня времени выслушивать все эти истории, у меня есть собственная жизнь. Позвони мне через неделю. Я все еще люблю тебя.

Но вместо этого Макс говорит:

– Я люблю тебя, Терри. В душе я все время с тобой, поэтому прошу тебя, помни: как бы плохо тебе сейчас ни было, кончится все хорошо. Мне пора.

А Роскошная шепчет в трубку: «Не бросай меня, Макс, не уходи, пожалуйста, пожалуйста, забери меня отсюда», потому что

Потому что Большая Мамочка уже сняла свою джинсовую жилетку и рубаху. И лифчик тоже сняла? Да, пожалуй, пусть эти гигантские шары танцуют свободно, пока она стягивает с себя юбку, башмаки, трусы. Никаких украшений. Она опять затягивает пояс юбки, откуда же у меня такая слабость к расстегнутым кнопкам? Ответ очевиден, ведь когда она стоит, расставив, раздвинув ноги, какое замечательное словечко, раздвинув, раздвинув ноги, Роскошная может видеть огромный треугольный куст светло-коричневого меха между ее висящим животом и глубокой щелью. Мамочка – блондинка, единственная на свете, у кого волосы на маленькой девичьей головке белые, словно известь, а мех внизу живота – золотисто-коричневый. И ее девичье личико расплывается в улыбке, когда правой рукой она достает из кармана юбки резиновую палку и мягко похлопывает ею себя по левой ладони. Заткнись, Зонтаг. На свете должна существовать хотя бы ОДНА такая лесбиянка. У Роскошной трясутся коленки, она вцепилась в телефонную трубку, как будто та способна защитить ее, и шепчет:

– Помоги мне, Макс, похоже, она собирается меня бить.

– Послушай, Терри, – мягко и поспешно говорит Макс, – этого не случится, пока они не покажут тебя доктору. Они ломают новых девочек постепенно, к тому же они знают, что ты моя жена. Тебя не будут пороть, пока не пройдет две или три недели, если ты будешь покорно исполнять все, что тебе скажут… Ты слышишь меня, Терри?

– Не сказала бы, что она от тебя без ума, Макс, – говорит Мамочка в параллельный телефон.

Она сидит в конце стола, и мне не стоит слишком отчетливо пытаться представить себе ее, боюсь, как бы я не завелся, глядя на нее, еще больше, чем от Роскошной. Почему крупные женщины вызывают такое возбуждение? Мне кажется, что тело любого человека представляет собой сексуальный пейзаж, а очень большое тело предполагает, что в нем можно и вовсе потеряться, заблудиться, вкусить таких обильных плодов, от которых невозможно потом оторваться. В одном пабе в Глазго была барменша, которую я любил разглядывать. Она носила джинсовую жилетку и рубаху с короткими рукавами, совсем как Большая Мамочка, и когда она тянулась за чем-нибудь, то ее локти с глубокими ямочками не выходили за верхушки грудей. Вид у нее был всегда скучающий и безразличный, а задница такая тяжелая, что барменша возмущалась всякий раз, когда ее вынуждали вставать или передвигаться. Была там одна посетительница, женщина почти таких же размеров, светловолосая, одетая в темный брючный костюм, которая стояла и смотрела на барменшу с выражением робкого восхищения, безуспешно пытаясь завязать с ней беседу. Я просто скользнул взглядом по этой женщине, а она вдруг одарила меня очаровательной улыбкой и приветливо пожала плечами. Словно подала знак соратнику по несчастью. Видимо, на моем лице ясно читались точно такие же эмоции, какие испытывала она. Лучше бы я поговорил тогда с этой женщиной в черном брючном костюме. Возможно, она была влюблена в барменшу, но при этом явно не была мужененавистницей. Быть может, мы с ней могли бы как-то утешить друг друга. Но мне никогда не удается придумать тему для разговора с незнакомым человеком. И я просто перестал ходить в этот паб. Не люблю, когда другие читают чувства на моем лице.

– Тебя не будут пороть, пока не пройдет две или три недели, если ты будешь покорно исполнять все, что тебе скажут… Ты слышишь меня, Терри?

– Не сказала бы, что она от тебя без ума, Макс, – ухмыляется Мамочка в параллельный телефон.

– Заткнись, Мамочка, это частный звонок, – говорит Макс. – Терри, слушай меня внимательно. Я тебе сейчас задам один вопрос, и если ты сможешь мне на него честно ответить сейчас, то я сделаю так, что тебя в ту же минуту отпустят, хотя мне это будет стоить целого состояния и друзья поднимут меня на смех. Терри, ты слушаешь?

У Роскошной хватает сил только на то, чтобы кивнуть, но Мамочка говорит за нее:

– Слушает она, слушает.

– Терри, у тебя есть ко мне чувства?

После некоторой паузы Роскошная отвечает:

– Макс… Макс, ты же должен знать, что сейчас я не могу чувствоать ничего.

– Неправильный ответ, – говорит Макс. Телефон замолкает.

– Неправильный ответ, – и раздается сигнал отбоя.

– Господи, да разве это мужчина? – кривится Мамочка и кладет свою трубку. – Ты тут стоишь полуголая, а он хочет, чтобы ты дала ему что-то. Милочка, лучше тебе уйти от него к какой-нибудь женщине.

– Это ты себя называешь женщиной? – со смехом спрашивает Роскошная.

– Я сделала все, что могла, чтобы доказать это, – говорит Мамочка, приподнимая ладонями свои груди. Резиновая палка лежит на столе позади нее. – Но, сказать по правде, я не обычная женщина. У меня нет зависти к пенису. Знаешь, что такое зависть к пенису?

Роскошная молча таращится на нее. А Мамочка продолжает:

– Доктор Фрейд открыл зависть к пенису. Он был уверен, что мы, девочки, страшно завидуем мужчинам, потому что у них между ног есть ЭТО, понимаешь? Но меня эта чушь не беспокоит, у меня есть кое-что другое.

Она кладет руку на палку, лежащую на столе у нее за спиной. Зонтаг мне много рассказывала про эту самую зависть к пенису, чтобы доказать, что таковой не существует. Фрейд был мужчиной, говорила она, и потому хотел, чтобы женщины чувствовали себя второсортными существами. Вот он и написал книгу про зависть к пенису, убедив женщин, что они обречены все время чувствовать себя неполноценными по сравнению с мужчинами. Однако издательница фрейдовской книжки верила в зависть к пенису. У нее был брат-близнец, и она впервые заметила различие между ними, будучи еще совсем маленькой, когда их вместе купали в ванной. Она показала пальчиком и сказала: «Хочу тоже такую штуку». На что ее мама ответила: «Кажется, у меня есть запасная в сумке». Она удалилась на некоторое время, потом вернулась и сообщила: «Похоже, я ее потеряла. Придется тебе обходиться так».

Так что зависть к пенису случается, и Фрейд тут ни при чем. Наверное, не слишком-то приятно узнать, что половина наших родителей имеет пятую конечность, о которой мы даже не догадывались. Но не меньше расстройства от новости, что у половины наших родителей нет конечности, которая для тебя является чем-то само собой разумеющимся. В обоих случаях может последовать очевидная реакция: «Наверное, я неполноценный». И большинство матерей учат сыновей стесняться своего пениса. Я их не осуждаю. Церковь учит нас стесняться своего пениса Они вообще считают, что все наше тело грешное и нечистое. Искусство и реклама учат нас стесняться своего пениса. Повсюду, от Абердина до Лондона, викторианские фасады страховых контор украшены барельефами с обнаженными женщинами, символизирующими истину, изобилие и милосердие, среди них иногда попадаются мужчины в мантиях и латах, олицетворяющие науку или мужество. В картинных галереях соотношение женских гениталий к мужским равно пятьдесят к одному, то же самое можно сказать об иллюстрированных изданиях для женщин и мужчин, если не брать в расчет специальные журналы для гомосексуалистов. Да, искусство и реклама эксплуатируют женское тело ради денег, но при этом они исповедуют и пропагандируют идею, что женское тело – прекрасно. Экономика учит нас стесняться своего пениса. Пенис производит на свет больше людей, чем способно вместить в себя общество, в этом причина безработицы и бедности. Если бы рабочий класс занялся контролем рождаемости и уменьшил свою численность, то среднему классу пришлось бы повышать зарплаты, чтобы привлекать в рабочий класс своих собственных представителей. Теперь противозачаточные средства, изобретенные – при условии грамотного использования и соответствующей пропаганде, – чтобы освободить мир от бремени рождения, начинают плохо влиять на него: освобожденные женщины учат нас стыдиться своего пениса. Между прочим, полиция на их стороне. Пенис – это преступник, который скрывается от правосудия. Если не верите, сэр, попробуйте отлить на улице и посмотрите, что из этого выйдет. Все сходятся во мнении, что зрелище мужского полового органа в общественном месте производит ужасающее и развращающее действие на женщин и детей. А раз так, мужчин можно считать довольно неудачливым полом. Неудивительно, что некоторым из нас кажется, что пенис – это не естественная часть нашего тела, а какой-то нежелательный довесок. Я вовсе не ратую за официальное разрешение загорать голышом в городских парках. Я джентльмен старой закалки и содержу свою пятую конечность в полной конфиденциальности. Прошло уже семь или восемь лет, с тех пор как женщина в последний раз видела мой пенис.