Иллюзионист - Зораида Кордова

Шепчущие сговорились с моей родной матерью, чтобы заставить меня поверить, якобы я убил своего маленького брата. Я годами жил с этим грузом на шее. — Он отталкивает тарелку от себя, вилка с лязгом падает на фарфор. — Помнишь, каким я был в детстве? Мама вечно запиралась со своими фрейлинами, постоянно сама не своя. Родители держали своих детей подальше от двора. В нашу первую встречу ты приняла меня за слугу, потому что я всегда был в грязи.

Я поднимаю кубок и откидываюсь на спинку стула.

— И что мне теперь, пожалеть тебя? Ты был моим единственным другом в годы моего заточения в замке твоего отца. В твоём замке.

— Я не сравниваю наши трагедии. Неважно, кто пострадал сильнее, потому что сейчас мы здесь. Я стараюсь изо всех сил. Разве этого мало?

— Так и надо.

Солнце давно село, и свечи уже выгорели наполовину, образовав лужицы воска. Мы потихоньку потягиваем вино в тишине, осторожно пытаясь узнать друг друга получше. Незнакомое ощущение сдавливает мои плечи и грудь. Так себя чувствуют те, кто разделяет ношу с другими?

— Ты должна спросить себя, действительно ли ты хочешь продолжить это путешествие вместе со мной. Мне по-прежнему нужна помощь.

— Я никуда не сбегу, — отвечаю я. — А что насчёт твоего осведомителя? Мы можем ему доверять?

— Этому информанту я готов доверить свою жизнь. Поиски брата привели нас сюда, но мы не можем идти дальше без документов. А поскольку в настоящее время я вроде как в плену у Шепчущих, я не могу использовать свои обычные источники, чтобы обеспечить нам выезд из королевства.

Я поднимаю кубок.

— За сбежавшего принца Пуэрто-Леонеса.

Он пытается подавить усмешку, но всё же чокается со мной.

— В обычных обстоятельствах я бы не стал праздновать прежде, чем мы бы сели на корабль, но сейчас я понимаю, что самое трудное впереди.

— Ты про ту часть, где мы используем журнал, которому уже несколько десятилетий, чтобы отправиться к мистическому острову мориа, где предположительно находится клинок?

Кастиан откидывается назад, как всегда уверенный в себе принц.

— Именно.

— Ты так и не рассказал мне, откуда у тебя этот журнал.

Он отвечает искренней улыбкой в тридцать два зуба и слегка прищуренными глазами.

— Это долгая история для того вечера, когда я буду менее пьян. Если кратко, то я выиграл его у герцога Ариас.

— За сбежавшего азартного игрока и принца Пуэрто-Леонеса, — переформулировала я свой тост. — У нас есть карта Исла-Сомбрас, тайный союзник и слабенькая надежда.

— Прости за сегодняшнее, — выпаливает он, словно эти слова весь вечер крутились у него на языке. — Я не ненавижу тебя.

Хотела бы я ответить тем же, но что-то мешало. Заноза, застрявшая так глубоко, что кожа затянулась вокруг неё.

— Прости, что поцеловала тебя вот так. Мне жаль.

— А мне нет. — Кас метнул взгляд на мои губы, но сразу же затем уставился в тарелку. — В смысле нам же нужно поддерживать легенду, но ты не обязана делать то, что тебе не нравится. Мы можем установить правила. Очертить границы.

Я снова вспоминаю этот момент во дворе — хихикающие девчонки, блеск его глаз. Прочищаю горло.

— Чтобы не рушить наше хрупкое перемирие, я признаю, что поцелуй с тобой не был самым ужасным, что я делала за время нашего путешествия.

— Весьма польщён.

— Может, мы ограничим крики и ругань в комнате, чтобы больше походить на супружескую пару?

— Даже не знаю. Не припоминаю, чтобы мои родители добровольно оставались в одном помещении, не говоря уже о том, чтобы разговаривать друг с другом. — Его улыбка меркнет, но всего на мгновение. Когда он поднимает глаза на меня, вся печаль исчезает, тщательно спрятанная за блеском бирюзовых глаз и обаятельной улыбкой. — Донья Саграда принесла нам десерт?

— Нет, но я купила кое-что на рынке, — я достаю кекс в упаковке. Мы складываем грязную посуду на поднос, и я развязываю золотую верёвочку.

— Неужели это… — даже не договорив предложение, Кастиан отламывает себе кусок и проглатывает, почти не жуя.

Глазурь с кекса размазалась по упаковке из-за падения. Кастиан собирает её пальцами и слизывает с них. Этого достаточно, что раскрыть ещё одно воспоминание, как старое письмо, спрятанное в ящике стола. Я разглаживаю мятый пергамент и «читаю» его:

Мы с Кастианом тайком спускаемся на кухню.

Он босой. А я одолжила у него штаны, чтобы быстрее бегать, в случае, если нас поймают.

Мы отрезаем два больших куска кекса, приготовленного на оливковом масле.

И мы радостно их уминаем, облизывая свои маленькие липкие пальчики.

Я пытаюсь представить, какими бы мы выросли, если бы меня не забрали из семьи, а он бы не был вынужден играть роль кровожадного принца. Возможно, у нас никогда не было шанса стать другими людьми и мы с самого начала были немножечко сломанными. Воспоминание возвращается в Серость, но не так болезненно, как другие.

Я смотрю, как Кастиан поглощает половину кекса, прежде чем возмущённо начинаю требовать свою долю. Когда мы доедаем всё до последней крошки и допиваем вино до последней капли, то сидим ещё некоторое время в приятной тишине, которой не было ещё ни разу с начала нашего путешествия.

— Пойду отнесу поднос, — предлагает он.

В ванной я переодеваюсь в ночную рубашку и панталоны. Чищу зубы и распутываю узелки в волосах.

Когда я выхожу обратно в комнату, то вижу Кастиана, стягивающего две подушки с кровати.

— И что это ты делаешь?

Он поднимает на меня взгляд, застыв, как оленёнок посреди леса. Он уже снял рубашку, как всегда перед сном. На нём только штаны с низкой посадкой.

— Я собирался поспать сегодня на полу.

— Твоя изнеженная королевская кожа будет вся в синяках, если ты ляжешь где-то, кроме мягкого матраса.

— Я проходил военную подготовку с одиннадцати лет, Нати. Уж поверь, сон на полу мне нестрашен.

— Донья Саграда забрала все одеяла, кроме одного. Ты замёрзнешь ночью, — я откидываю одну сторону покрывала. — Просто ляг на другой край.

Я осторожно забираюсь под одеяло и нащупываю что-то странное — какую-то подушечку с бобами, довольно тёплую.

— Зачем донья Саграда положила нам это?

— Это грелка, — поясняет Кастиан, почёсывая затылок. — Для твоих… дамских… женских… дел.

Меня забавляет его затруднение в подборе слов.

— А ты-то откуда об этом знаешь?

— У Нурии была такая, — пожимает плечами он и ложится в кровать.

Мы лежим на разных краях и смотрим в потолок.

— Я почти не сплю, — признаётся он.

— И чем же ты занимаешься?

— В основном, слушаю, как ты сопишь или бормочешь во сне.

Я тянусь, чтобы стукнуть