Роль жертвы - Елена Валентиновна Топильская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это у вас в деревне так серьезно относятся к происшествиям? — спросила я Бурова, на лице которого не дрогнул ни одни мускул.
— У нас в деревне труп — это ЧП, — ответил он, забирая у меня листочек. — Моя деревня вообще-то райцентр. У нас даже кино снималось, между прочим.
— Да? А какое?
— «Сердце в кулаке», — гордо ответил Буров. — И еще одно, по Островскому.
— «Сердце в кулаке»? — удивилась я. — Правда, что ли? А мне казалось, что его снимали в Прибалтике. Там на экране прямо Западная Европа...
— Да, — произнес Буров с явной гордостью. Наконец-то он оживился, даже сонный вид с себя стряхнул. — У нас такие пейзажи. Город старинный, даже замок есть.
— Надо же, «Сердце в кулаке»! А вы знаете, что наша фигурантка там снималась? Главную роль играла? — я кивнула в сторону трупа.
У всех троих мужчин непроизвольно раскрылись рты.
— Вы что, правда, не знали? — несколько высокомерно спросила я.
Они закивали. А потом все сгрудились над трупом и долго на него смотрели.
Наконец Стеценко нарушил молчание:
— Неужели это она? Никогда бы не подумал.
— Ты же фильм смотрел. Мы вместе смотрели, — напомнила я. — Кстати, где кассета?
— У меня, — ответил Сашка. — А это точно она?
— Придешь домой, посмотри в титры. Татьяна Климанова.
— Она в кино совсем другая, — подал голос Буров. Он так глаз от нее и не отрывал.
— Да, я тоже ее сначала не узнала, когда она была в прокуратуре.
— А она была в прокуратуре?! — в один голос спросили все трое.
Пришлось рассказать про визит Климановой. Петр Валентинович звучно хлопнул себя ладошкой по лбу.
— А я-то думаю, где я слышал эту фразу, что в записке. Это же из фильма! Там же тоже маньяк звонит ей и говорит, что ее никто не любит, она должна умереть.
— Что значит «тоже»? уточнила я. — Климанова мне рассказывала, что ей кто-то звонит и молчит.
— Ну и что? — не сдавался Петр. А потом ей позвонили и сказали это самое.
— И что? — я пристально посмотрела на Петю, и он смутился.
— В каком смысле?
— Допустим, кто-то позвонил ей и сказал эту фразу. И что из этого?
— Что из этого? — переспросил Петя и залился краской. — Ну...
— Ну? — подбодрила его я. — Позвонил ей кто-то и сказал: «Тебя никто не любит, ты должна умереть». И что дальше?
— И... И она умерла, — храбро ответил Петя.
— Не буду спорить, — тихо сказала я. — Только как все это было? Если она сама написала записку и приняла снотворное, то у меня остаются все те же вопросы. Где ручка и стакан воды?
— Но ведь кто-то ей звонил? — настаивал Петя.
— Она так сказала, что кто-то ей звонил, — мягко поправила его я.
— Вы думаете, что она врала? — Петя спросил это так недоверчиво, что я с умилением подумала — неужели ты, брат, еще не сталкивался с беззастенчиво врущими свидетелями и потерпевшими, не говоря уже о подозреваемых. Похоже, что он еще не сталкивался даже с беззастенчиво врущими прокурорами и милицейскими начальниками, что в нашей практике встречается гораздо чаще, чем неискренний свидетель.
— В общем, дело ясное, что дело темное, — по-научному резюмировал доктор Стеценко, доставая из своего чемодана термометр для измерения ректальной температуры. — Давайте работать. Ну что, Маш, по полной программе?
Моего ответа ему и не требовалось. Гошка из школы поехал к отцу, до утра я была совершенно свободна, поэтому я дописала свою часть протокола осмотра и приготовилась слушать Сашку.
Мрачный Буров присел к туалетному столику и что-то еще начирикал в своем грандиозном плане. Я подошла и заглянула ему через плечо. Список мероприятий дополнился еще одним пунктом: «внимательно просмотреть фильм «Сердце в кулаке»». Правильно.
По мере фиксации трупных явлений чистая душа Петра Валентиновича подвергалась мучительным испытаниям. У него прямо на лице отражался священный ужас — как можно так кощунствовать над таким красивым телом такой известной актрисы! Посмеиваясь про себя над молоденьким опером, я все же не могла не отметить, как чужеродны мы и все наши причиндалы в этой старинной изысканной квартире, рядом с этим, пусть мертвым, но нежным и хрупким телом. В квартире было тихо; незаметно стемнело, и я включила свет. Понятые — пожилые супруги из соседней квартиры — как мышки, сидели на кухне, их было не видно и не слышно.
Звякал своими приборами Стеценко, время от времени Петр Валентинович шуршал бумажками в своей папке.
То ли из-за того, что в старом доме были такие толстые стены, то ли потому что к вечеру уличный шум стих, в квартире царила зловещая тишина, и меня не покидало ощущение, что мы находимся в каком-то изолированном пространстве, отрезанном от окружающего мира. И все время вспоминался фильм, в котором Климанова сыграла главную роль. Может быть, потому, что я невольно проецировала интригу фильма на реальные события, мне казалось, что и сейчас фильм продолжается; во всяком случае, эта квартира, наполненная старинными вещами, хрупкими фарфоровыми безделушками, антикварной мебелью, так подходящая трепетной актрисе, продолжала казаться мне декорацией, тело посреди комнаты — антуражем мизансцены, а мы все — статистами на съемочной площадке, подчиненными воле невидимого режиссера.
По правилам жанра, это обманчивое спокойствие вот-вот должно было бы взорваться каким-то шокирующим событием; но что могло случиться здесь, сейчас, такого, что напугало бы нас? Следователя прокуратуры, двух оперов и судебно-медицинского эксперта? Все шокирующее в этой квартире уже произошло; вот он — труп, ради которого мы здесь.
И как раз в тот момент, когда я подумала, что ничего случиться уже не может, патриархальную тишину квартиры вспорол резкий телефонный звонок. Я вздрогнула от неожиданности, да и мужчины встрепенулись, но трубку брать не спешили и выжидающе смотрели на меня.
Машинально посмотрев на часы — одиннадцать вечера, я подошла к телефонному аппарату, стоявшему на туалетном столике, и, секунду поколебавшись, сняла трубку.
— Алло! — сказала я в трубку приглушенным голосом, но мне никто не ответил. Я тоже замолчала и стала слушать; по некоторым признакам можно было понять, что я не слышу ответа вовсе не из-за
