Подводный разведчик - Григорий Кириллов

— Осмотреться по отсекам! — приказал Широков, когда Головлева унесли на перевязку, а мичман Брагин и радист Семенов уже забивали колотушкой принесенные клинья, закрывая пробоину и останавливая хлеставшую воду.

— Товарищ лейтенант, за нами катер гонится, — прозвучал из переговорной трубы хрипловатый голос акустика.

— Хорошо. Продолжайте слушать.

Широков снова изменил курс, прошел немного и лег на грунт. Теперь это казалось самым надежным способом спасти лодку. Заглохли электромоторы. Стало тихо, и вот уже все услышали приближающееся болтливое урчание винтов немецкого охотника.

— Неужели нащупают? — сказал мичман, глядя на Широкова.

— Не должны бы, — ответил Широков, ожидая, что враг вот-вот начнет бомбить.

В центральном посту (да и в других отсеках) все притихли. Стало слышно пчелиное жужжание ротора гирокомпаса да предательское потрескивание эхолота.

— Может быть, выключить? — спросил мичман, кивнув головой на приборы.

— Да, пожалуй. Могут услышать, — ответил Широков и насторожился. Шум винтов вражеского катера словно захлебнулся и смолк.

— Прослушивают, — тихо сказал радист Семенов и виновато съежился. Широков предупреждающе погрозил пальцем — «молчи». И все в лодке молчали, понимая, что над ними прислушивается враг. Медленно текли минута за минутой. Молчание врага усиливало напряжение и пугало своей зловещей неизвестностью. Что они делают там над головой? Ищут или уже нашли и готовятся прощупать? Слух и нервы людей так напряглись, что каждый шорох за бортом лодки казался смертельной опасностью. Нет, даже близкие разрывы глубинных бомб не действуют на психику людей так, как это дьявольское молчание. Ну что они висят над головой, как над душой? Чего дожидаются? А может быть, потому и молчат, что ничего не слышат? Ведь лодка что мертвая. Значит, скоро им надоест слушать и они уйдут догонять транспорт…

То обнадеживающие, то пугающие мысли пробегали одна за другой, и глаза людей то вспыхивали, то гасли. А враг не уходил и не уходил. Видно, нашла коса на камень. Кто кого перемолчит. И вдруг снаружи по корпусу лодки раздался короткий отрывистый удар. Люди так и похолодели. «Нащупали», — молнией пронеслось у каждого в голове и, онемев как рыбы, они смотрели друг на друга испуганными, округлившимися глазами. «Нащупали. Теперь все. Сейчас на лодку посыплются глубинные бомбы и навсегда похоронят ее здесь на дне моря». Теперь каждый почти физически чувствовал неизбежность готовящегося удара, но ничего уже не мог поделать. Лодке не уйти, если бы командир и решил это сделать. Нет времени. И, покорившись судьбе, надеясь лишь на то, что, может быть, бомбы не попадут прямо в лодку, люди с секунды на секунду ждали удара. Вот над головой загудел мотор, с клекотом зашумели винты, и люди инстинктивно пригнули головы. Сейчас. Напряженное воображение уже рисовало, как с кормы катера скатываются одна за другой бомбы и стремительно падают вниз, неся смерть. Сейчас… сейчас… И у каждого сжималось сердце, а секунда казалась вечностью.

— Ну что же вы, дьяволы! — не выдержав напряжения, вдруг крикнул мичман и, испугавшись собственного крика, вытаращил на Широкова глаза.

— Ты в своем уме? — тихо сказал Широков, сверля мичмана глазами.

— Товарищ лейтенант…

— Молчи! Уходят.

И мичман замолк. Да, катер действительно уходил, не сбросив ни одной бомбы. Это было настолько неожиданно, что даже не верилось. Пораженные таким поворотом дела, мичман и радист Семенов сидели, раскрыв рты, как оглушенные, и смотрели на Широкова. А катер уходил дальше и дальше, и шум винтов его замирал в толще воды.

— Ну, братцы, не думал я, что мы уцелеем, — облегченно вздохнув, сказал Широков, когда опасность миновала. — Никак не думал. Просто нам повезло.

— Да кто ж тут думал, товарищ лейтенант! — вскочил мичман и начал растирать ладонью шею, как будто она у него отнялась. — У меня и душа застыла, когда стукнули по корпусу. — Он снял фуражку и потрогал волосы рукой. — Ей богу, наверно, поседел за эти минуты!

— Вот интересно! — наконец придя в себя, удивленно сказал радист Семенов.:— Нащупали и ушли. А?

Широков молча покачал головой.

— Вряд ли они бы так ушли, если бы нащупали, — ответил он. — Здесь, видимо, что-то другое.

— А что?

— Не знаю, товарищ Семенов. Знаю только, что если бы немцы нас действительно нащупали, так бомб они бы для нас не пожалели.

— Но ведь стук же был?

— Был.

— Вот интересно! А?..

Долго еще в лодке не могли успокоиться. Высказывались самые фантастические предположения. Но никто и не подумал, что о лодку, спасаясь от акулы, просто ударилась рыба.

Закрытые наспех пробоины и в центральном посту, и в соседнем отсеке пропускали воду, и за это время ее набралось порядочно. Кроме того, вода шла и через сальники перископа, который почему-то не опускался. Включили помпы, и они зачмокали, отсасывая воду. Электрики начали восстанавливать основное освещение. А Верба, Толстухин и Семенов под руководством мичмана принялись как следует заделывать пробоины и останавливать течь. Широков прошел по отсекам, проверил состояние людей и лодки и, убедившись, что все приводится в порядок, отправился к командиру. В маленькой кают-компании, похожей на купе железнодорожного вагона, Головлев почти сидел на диване, положив забинтованную голову на высокие белые подушки. При свете фонаря лицо его было бледным, но глаза уже обрели прежнюю живость. На столе стоял стакан с недопитым чаем и лежала походная аптечка.

— Ну как себя чувствуете, Владимир Сергеич?

— Ничего. Ожил. Садитесь, — ответил Головлев, указывая на стул. — От нашатырного спирта очухался. Черт, как угодил, а? Все живы?

— Побились, но живы, — ответил Широков, присаживаясь на стул, и доложил командиру обо всем, что произошло, о состоянии лодки и о принятых и принимаемых мерах.

— Спасибо, Николай Антоныч! — с душевной теплотой в голосе сказал Головлев, радуясь проявленной выдержке и умению своего помощника, спасшего лодку и людей. — Теперь я вижу, что на вас можно положиться. Да, да. Я это говорю потому, что, признаюсь, иногда сомневался, думал: человек из запаса, плавал давно, столько лет жил на гражданке, привык философствовать, какой из него помощник…

Широков весело рассмеялся.

— Не доверяли, стало быть?

— Не доверял, — искренне и просто ответил Головлев и дружески улыбнулся. — И вот наказан.

Откровенность Головлева вызвала в душе Широкова такое же ответное чувство, и он, пододвинувшись поближе, сказал:

— Это ничего. Бывает хуже.

— Да-а. Действительно, бывает хуже… Ну и мне досталось на орехи. Нас они не караулят? — спросил Головлев.

— Нет, ушли.

— Вы думаете, они совсем ушли?

— По-моему, да. Им же надо сопровождать транспорт.

— Вряд ли. Во всяком случае, нам до темна трогаться не следует, тем более, что и перископ испорчен, — сказал Головлев и прислушался. Словно в подтверждение его слов до слуха опять донесся болтливый шум винтов.

— Слышите?

Широков молча кивнул головой и признался самому себе, что на этот раз он ошибся.

Возникший шум винтов услышали и матросы и сразу притихли, выключили помпы. Гуденье и бормотанье становилось все громче и все угрожающе. И когда первый катер с грохотом проходил над лодкой, некоторые матросы, подняв головы, с опаской смотрели на тускло освещенный подволок, словно боялись, что этот гудящий над головой катер не провалился б в лодку.

За первым прошел второй, и почему-то больше не было. Некоторое время матросы молчали, недоуменно поглядывая друг на друга, потом Верба сказал, потрогав синюю шишку на лбу:

— Караулять гады. Два пишлы, а два остались караулить.

И матросы не громко, но оживленно начали высказывать каждый свое мнение:

— А может, они стороной прошли. Верно?

— Черт их знает.

— Все равно нам здесь лежать до ночи.

— Как решит командование.

— А что командование… — голосисто отозвался Семенов и, заметив показавшегося из двери Широкова, замолк. А в лодке, словно приветствуя командира, ярко вспыхнул свет.

— Ну как, мичман?

— Все в порядке, товарищ лейтенант. Пробоины заделаны. Воды в отсеках нет. Ну а свет — сами видите.

— Хорошо. Спасибо за службу.

— Служим Советскому Союзу! — негромко, но дружно ответили матросы.

— А теперь нам всем надо отдохнуть. Пообедаем и спать. Шуму в лодке не делать, возможно, что нас караулят. Всплывем, когда стемнеет…

После обеда Широков снова сидел в кают-компании возле Головлева, и на столе стояли уже два стакана с недопитым чаем. Было слышно тихое жужжание вентиляторов, уравнивавших в лодке воздух, да тиканье круглых часов, что висели на переборке, поблескивая никелем. Матовые плафоны спокойно рассеивали мягкий электрический свет.