Тринадцать полнолуний - Эра Рок

Поравнявшись с ним, он глянул на Грица, перекрестился, и с выдохом, произнёс:

— Ну, с богом, пошли.

Зенек лежал на спине, глаза были открыты, дыхания слышно не было. Василь нагнулся к его лицу.

— Кажись, и в правду, мертвый. Надо ему глаза закрыть, негоже, покойник с открытыми очами, — и протянул руку к лицу Зенека, — погоди, да он дышит, вроде?! Гляди Гриц, кажется, грудь ворохается, аль, кажется мне, — он повернулся к Грицу.

Грицек тоже нагнулся к Зенеку, посмотрел, вглядываясь в его лицо. Секунду помедлив, встал на колени и приложил ухо к груди парня.

— Боженьки, точно дышит, слышу, сердце у него бьётся. Но тихо-тихо, с перерывами.

— Да что вы там над ним вымудриваете? Отойдёт скоро сам к праотцам, пойдёмте, выпьем за помин души новопреставленного, — подал голос от разведённого вновь костра Михай.

— Что ж ты его раньше времени схоронил, ведь дышит, значит живой ещё, — сказал Василь, — дождём утра, а там видно будет.

— Правильно говоришь, Василь, — согласился Грицек, — утро вечера мудренее. Если помрёт, значит, схороним его здесь, всё равно на могилку не кому будет ходить. А коль жил он, как дитя природы, пусть в неё и возвращается. Ну а если выживет, придётся его в деревню доставить.

— А куда ж его там девать, кому он из наших нужен? Оклемается, сам вернётся, — недовольно сказал Михай, не хотелось ему во всё это ввязываться.

— Не хорошо говоришь, Михай. Что мы звери что ли, человека в беспамятстве в лесу одного бросить. Правда, Василь? — Грицек повернулся к Василю, ища поддержки.

— Прав ты Гриц, так и сделаем, — Василь оглянулся вокруг, — тем более, что утра ждать не надо, пока мы судили да рядили, оно и наступило уже. Вон зарница над лесом поднимается.

Все оглянулись на восточную часть леса.

— Смотрите, и, правда. Как же так, не заметили, как ночь прошла? Вроде, только легли до полночи, а уже солнце поднимается?

— Это чудеса эти чудные время наше скоротали. Что ж делать-то будем, мужики? Расскажем в деревне, али нет, что видели? — спросил Гриц.

— Так что ж не рассказать, хай народ послушает да удивится, как мы, — проворчал Михай, — а ты Грицек, нашёл у Зенека на руках следы от огня? — Вот голова дырявая, забыл совсем, пойду, погляжу.

Гриц поднялся и пошёл к Зенеку. Нагнулся, поднял одну его руку, потом вторую, прислушался к дыханию. Выпрямился, покачал головой и вернулся к товарищам.

— Не знаю, мужики, что и делать. Нет следов-то ни каких, — в голосе Грицека звучали нотки озадаченности и удивления.

— Да как это нет? Не может быть? Ведь огнь какой держал?! — от удивления Василь привстал.

— Да вот так и нет.

— А может, ты не доглядел? — встал Михай, — пойду, сам погляжу, — и направился к Зенеку, — матерь божья, и правда, нет ничего! — Михай бегом вернулся к костру, — вот наваждение, да и сам он такой же, как был, корявый да неказистый.

— Да-а, дела, — Василь почесал затылок, — ну вот, всё само собой устроилось. Как хотите, мужики, а я себя на посмешище всей деревни выставлять и ни чего рассказывать не буду. Вот моё слово.

— А что ж тут рассказывать, ведь подтвердить нам слова наши нечем. Я, Василь, как ты, думаю, — согласился Михай.

— Подождите, мужики, а то как начнет он меняться, да красавцем станет? — возразил Грицек.

— Вот тогда и посмотрим, — Василь хлопнул себя по коленкам, — а пока так и порешим. Давайте скотину собирать, а то, небось, разбежалась по лесу от страха, что скажем, почему не уберегли. Да будем парня грузить, в деревню его надо, а там разберёмся, к кому его пристроить.

Мужики с криками пошли собирать своё стадо. Но на удивление, лошади и коровы ни куда не разбрелись, а все, кучкой, паслись неподалёку от поляны.

— Вот опять же непонятно, ведь напугаться должны, а они спокойны, вроде и не было ни чего, — опять удивились мужики.

— Слушайте, а может и правда, почудилось всё? — задал вопрос своим товарищам Михай.

— Не могло всем троим одно и то же привидеться, — Василь, как самый рассудительный, уже и сам призадумался, — ну, я вам своё слово сказал.

Каждый взвесил все «за» и «против», договорились о ночном происшествии молчать. Затушили костёр, собрали остатки еды, принесли Зенека и положили его на коня Грица. Конь запрядал ушами, заржал тихонько, чувствуя на себе чужака, но успокоился, стал щипать траву. Сборы закончились и все двинулись в обратный путь.

Глава 3

Возле колодца, как всегда, собрались деревенские кумушки. Обсуждали вчерашние танцы своей молодёжи.

— Вы видели, как Ганка вчера на Касю с Милошем таращилась? А Каська-то, Каська, бесстыдница, так и жмётся к парню, так и жмётся, — прищурила глаза тётка Бася.

— Ой, а сама то забыла как Грица своего окруживала, — посмотрела на неё самая старшая, Степанида, — всё это молодость, жаль, наша прошла так быстро, оглянуться не успели.

— Да ни чего я его не окруживала, сам прилип, да вот как двадцать пять годов уже живём. Всяко бывало: и дрались и любились.

— Да уж, про вашу любовь да драку всей деревней наслышались, — рассмеялись бабы.

— Ох, и злобы у вас! А то, забыли про горе моё горькое. Не дал бог нам с Грицем деток. А ведь это первое дело в семье, — на глаза Баси навернулись слёзы, — то и дрались, что каждый из нас проверял, кто виноватый в этом.

— Да помним, помним, как проверяли, как к мельнику бегала, а потом и к кузнецу повадилась, то косу поточить, то ведро залатать. Ладно, хоть кузнец вдовцом был, а вот как мельничиха тебя за волосы таскала, так то только слепой да глухой не видел, — Степанида поставила вёдра, приготовившись долгой беседе.

— Да уж, шум на всё село был, — ехидно улыбаясь, сказала Груня.

— Ну, а ты бы, вообще, помолчала, а то не знаю, как ты Грица моего, за околицей, в стогу дожидалась, а потом, порознь, в деревню приходили, — Бася подбоченилась, в голосе промелькнули гневные интонации.

Бабы, переглядываясь, расступились, приготовясь к привычному скандалу. Все знали, как встретятся Бася с Груней, так обязательно вспомнят давно минувшее, порой и да потасовки доходило.

— Ну, поди, жалко тебе, что ли? Чай, не убыло от него и тебе доставалось, да ещё в городе, вроде, осчастливил кого, — оглянулась на кумушек Груня, — моё бабье счастье короткое было. Степан мой только и успел мне двоих деток оставить, да пропал сам без вести. Так что не долюбила я, и греха за собой не ведаю.

— А что же сама к вдовому кузнецу не бегала, а на Грица моего глаз свой бесстыжий положила? — щёки Баси вспыхнули гневным румянцем старой обиды, сжала кулаки.

— Так, больно уж ласковый, твой Гриценька, — Груня погладила себя по бокам, словно провоцируя, — а кузнец что, ни слов ласковых не знал, ни обнять нежно не умел, только для тебя он и пригож был, — и расхохоталась в лицо Басе. — Ах ты, стерва бесстыжая, — захлебнулась ненавистью Бася, поддёрнула рукава, и, не мешкая, вцепилась Груне в платок.

Но это не было для Груни неожиданностью. Она была готова к этому повороту их перепалки. Успев отступить на шаг, она была в лучшей диспозиции. Так что Бася промахнулась, а вот Груня, ваккурат, ей в платок и вцепилась. Визги да крики полетели от колодца к деревне. Бабы бросились разнимать драчуний.

— Полно вам, хватит бабы, да что же вы как кошки драные, визжите да царапаетесь, — на силу растащили соседок.

— Тьфу, на тебя, потаскуха, что б тебя подняло да бросило, — брызгала слюной Бася.

— На себя посмотри, сама блудня гулящая, при живом муже, по мужикам шастала. Я хоть вдовая, меня бог простит.

Разгорячённая Груня поправила сбившиеся волосы. Подняв с земли платок, повязала его на голову, взяла ведра и, покачивая бедрами, пошла по улице, напевая какую-то песню.

— Вот гадина, совсем совести нет, — Бася всё ни как не могла успокоиться.

— Да хватит тебе, уймись, когда это было. Всё никак забыть не можешь, — Степанида подняла, перевёрнутое в драке, ведро и опустила в колодец.

— А как забудешь, ведь знаю я такое, чего ни кому не говорила.

— Да, вроде, эту историю все знают, — заинтересовались бабы.

— А вот всё да не всё вы знаете. А то что Грунька, в соседнее село, за сорок верст, к бабке-знахарке ходила, да дитё изводила, не знаете.

— Да что ты? Вот и что за дело такое тайное. Кто из нас такой грех на душу не брал. А то если бы, каждого ребёночка рожать, так и дыхнуть не чем было бы, — интерес в глазах кумушек пропал.

— Так дитё-то от Грица моего было. Знать, моя вина, меня бог бездетностью наказал, — в голосе Баси было столько неподдельного горя, что все повернулись к ней.

— Да господь с тобой, как же ты могла знать, — бабы переглянулись.

— Вот и узнала, высчитала и узнала. А потом, в городе, на ярмарке, кума с той деревни мне на ушко шепнула.

— Вот так чудеса. А что там Грунька про город обмолвилась, неужели и там твой Грицек, ветродуй, отличился? — ступила в разговор, молчавшая до сих пор, Таисья.