Я дрался на Т-34 - Артем Драбкин

Далеко не всем удавалось справиться со страхом. Некоторые ветераны описывают случаи самовольного покидания экипажем танка еще до его подбития. «Это стало встречаться под конец войны. Допустим, идет бой. Экипаж выскочит, а танк пускает под горку, он идет вниз, там его подбивают. С наблюдательных пунктов это видно. Меры принимались, конечно, к этим экипажам», — вспоминает Анатолий Павлович Швебиг, бывший заместителем командира бригады по технической части в 12-м гвардейском танковом корпусе. Об этом же говорит и Евгений Иванович Бессонов, столкнувшийся с этим явлением в Орловской наступательной операции: «Танки были подбиты, и подбиты по вине экипажей, которые покинули танки заранее, а танки продолжали движение на противника без них». Однако нельзя сказать, что это было широко распространено, поскольку остальные ветераны не сталкивались с подобными случаями. Очень редко, но встречались случаи специального выведения танка из строя. Один из таких примеров можно найти в воспоминаниях В. П. Брюхова. Мог механик-водитель подставить противоположный от него борт под огонь немецких орудий. Однако, если таких «умельцев» выявлял СМЕРШ, то незамедлительно следовало жестокое наказание: «Между Витебском и Полоцком у нас расстреляли троих механиков-водителей. Подставили бортом машины, но СМЕРШ не обманешь», — вспоминает В. А. Марьевский.

Интересно, что многие ветераны сталкивались с фактами предчувствия людьми своей близкой смерти: «Танк моего товарища Шульгина разнесло прямым попаданием тяжелого снаряда, видимо выпущенного из морского орудия. Он был постарше нас и предчувствовал свою гибель. Обычно он был веселым, острил, а за два дня до этого в себя ушел. Не разговаривал ни с кем. Отключился». С подобными случаями встречались и П. И. Кириченко, и Н. Е. Глухов, а С. Л. Ария вспоминает сослуживца, который, предчувствуя грозящую опасность, несколько раз спасал его от смерти. В то же время следует отметить, что среди опрошенных не было суеверных людей, веривших в приметы. Вот как описывает ситуацию на фронте В. П. Брюхов: «Некоторые за несколько дней перед боем не брились. Некоторые считали, что нужно обязательно сменить белье, а некоторые, наоборот, — не переодеваться. В этом комбинезоне он цел остался, он его и хранит. А как эти приметы появлялись? Молодое пополнение приходит, в два-три боя сходили — половины нет. Приметы им не нужны. А кто выжил, он что-то запомнил: „Ага, я вот оделся. Не побрился, как обычно“ — и начинает эту примету культивировать. Ну, а уж если второй раз подтвердилась — все, это уже вера».

На вопрос о вере в бога ветераны отвечали по-разному. Для молодежи того времени были характерны атеизм и вера в собственные силы, знания умения и навыки. «Я верил, что меня не убьют» — так выразилось большинство опрошенных ветеранов. Тем не менее «у некоторых были крестики, но тогда это было не модно, и их старались прятать даже те, кто имел. Мы же были атеисты. Были и верующие, но сколько у меня было людей, чтобы кто-то молился — не помню», — вспоминает В. П. Брюхов. Из опрошенных танкистов только A. M. Фадин подтвердил, что во время войны верил в бога: «На фронте нельзя было открыто молиться. Я не молился, но в душе веру держал». Вероятно, многие солдаты, попадавшие в тяжелейшие ситуации, приходили к вере в бога, как это произошло с А. В. Боднарем в описываемой им в воспоминаниях безвыходной ситуации.

В бою все страхи и предчувствия уходили на второй план, заслоняемые двумя главными желаниями — выжить и победить. Именно на их выполнение в бою направлена работа всего экипажа, у каждого члена которого есть свои обязанности и сектор ответственности.

«Наводчик все время должен держать пушку по ходу танка, наблюдать в прицел, докладывать, что он видит. Заряжающий должен смотреть вперед и направо и сообщать экипажу, стрелок-радист смотрит вперед и вправо. Механик следит за дорогой, чтобы предупредить наводчика о впадинах, не зацепить пушкой землю. Командир в основном концентрирует внимание налево и вперед», — рассказывает А. С. Бурцев.

Очень много зависело от искусства двух человек — механика-водителя и командира орудия или впоследствии наводчика. В. П. Брюхов вспоминает: «Очень большое значение имеет опыт механика. Если механик опытный, ему не нужно подсказывать. Он сам тебе условия создаст, на площадку выйдет, чтобы ты мог поразить цель, сам за укрытие спрячется. Некоторые механики даже так говорили: „Я никогда не погибну, потому что я поставлю танк так, чтобы болванка ударила не там, где я сижу“. Я им верю». Г. Н. Кривое вообще считает, что выжил в первых боях только благодаря искусству опытного механика-водителя.

А. В. Марьевский в отличие от остальных ветеранов ставит наводчика на второе место по значимости после командира танка: «Командир орудия важнее. Он мог остаться и за командира танка, и за командира взвода. Командир орудия — это единица!» Тут следует отметить, что ветеран, единственный из опрошенных, утверждает, что, даже став командиром роты, а потом и батальона, он всегда сам садился за рычаги: «Если снаряд попал в башню, конечно, и командир орудия, и заряжающий гибли. Я потому и садился на место механика-водителя. Я еще когда механиком-водителем на Т-60, Т-70 воевал, я понял, в чем суть дела, как живым остаться».

К сожалению, в среднем огневая подготовка танкистов была слабая. «Наши танкисты стреляли очень плохо», — заявляет Евгений Иванович Бессонов, командир взвода танкового десанта 49-й механизированной бригады 6-го гвардейского мехкорпуса 4-й гвардейской танковой армии. Такие снайперы, как Н. Я. Железнов, A. M. Фадин, В. П. Брюхов, скорее являлись исключением, чем правилом.

Работа заряжающего в бою была простой, но очень напряженной: ему нужно было толкнуть требуемый снаряд в казенник пушки и выбросить гильзу через люк после ее экстактирования. По утверждению В. П. Брюхова, заряжающим мог быть любой физически крепкий автоматчик — объяснить молодому человеку отличие в маркировке бронебойного и осколочно-фугасного снаряда не составляло труда. Однако напряжение боя бывало иногда таким, что заряжающие падали в обморок, надышавшись пороховых газов. Кроме того, у них почти всегда были обожжены ладони, поскольку выбрасывать гильзы требовалось сразу после выстрела, чтобы они не дымили в боевом отделении.

Во многом «пассажиром» чувствовал себя во время боя стрелок-радист. «Обзор ограниченный, а сектор обстрела из этого пулемета был еще меньше», — вспоминает П. И. Кириченко. «У стрелка был лобовой пулемет, хотя через него ничего не было видно, он если стрелял, то только по указанию командира танка», — подтверждает Н. Я. Железнов. А Ю. М. Поляновский вспоминает такой случай: «Между собой договорились о том, что, еще не пройдя свою пехоту, начнем стрелять из пушки и башенного пулемета через голову пехоты, а лобовой пулемет нельзя использовать, потому что он бьет по своим. И вот мы начали стрелять, а радист в суматохе забыл, что я его предупреждал. Дал очередь практически по своим».

Не нужен он был и как связист. «Работали, как правило, на одной-двух волнах. Схема связи была простейшая, с ней справится любой член экипажа», — вспоминает П. И. Кириченко. В. П. Брюхов добавляет: «На Т-34-76 радист часто переключал с внутренней на внешнюю связь, но только когда командир слабо подготовлен. А если толковый командир, он никогда управление не отдавал — сам переключался, когда нужно».

Реальную помощь стрелок-радист оказывал механику-водителю на марше, помогая переключать четырехступенчатую коробку передач ранних Т-34. «Кроме того, поскольку руки у него заняты, я брал бумагу, сыпал туда самосад или махорку, заклеивал, раскуривал и вставлял ему в рот. Это была тоже моя обязанность», — вспоминает П. И. Кириченко.

Не имея отдельного люка для экстренного покидания танка, радисты «гибли чаще всего. Они находятся в самом невыгодном положении. Слева механик его не пускает, сверху заряжающий или командир», говорит В. П. Брюхов. Не случайно на линейных танках Т-34-85, на которых воевал А. С. Бурцев, экипаж состоял из четырех человек. «У командира танка в экипаже нет стрелка-радиста. Пятый член экипажа появляется у командира взвода и выше вплоть до командира бригады».

Важным условием выживаемости экипажа на поле боя являлась его взаимозаменяемость. Командир танка получал в училище достаточную практику, для того чтобы заменить любого члена экипажа в случае ранения или его гибели. Сложнее дело обстояло с сержантским составом, получившим краткосрочную подготовку. Как утверждает С. Л. Ария, никакой взаимозаменяемости из-за краткости обучения не было: «Ну несколько раз я выстрелил из орудия». Необходимость взаимозаменяемости членов экипажа была осознана молоденькими лейтенантами. Н. Я. Железнов вспоминает: «При сколачивании экипажей я как командир взвода должен был позаботиться о том, чтобы члены экипажа танков могли друг друга заменять». П. И. Кириченко вспоминает, что тренироваться на взаимозаменяемость его экипаж начал стихийно — все прекрасно понимали, какое значение это будет иметь в бою.