Да будет так! - Сара Уикс

— Моя семья — это я, мама и Берни, — сказала я. — И еще у меня есть бабушка.

Я почувствовала странное возбуждение от того, что так запросто сказала, что у меня есть бабушка, хотя еще не знала этого наверняка. Но Элис мой ответ не показался подозрительным. Это и понятно — в Солт-Лейк-Сити сейчас ехали целых пятьдесят два Уилински. Наверняка она посчитала справедливым, что у меня была хоть одна захудалая бабушка.

— Бабушка подарила мне этот свитер на прощание, — смело добавила я.

Солгав Берни про билет, я долго чувствовала себя виноватой. В этот раз все было по-другому — лгать было легко. И я не чувствовала вины — только легкое головокружение. Элис ничего обо мне не знала. Я могла рассказать ей о себе и своей семье все что угодно, и она никогда не догадалась бы, правда это или выдумки.

— Бабушка живет с нами и все время дарит мне подарки, — сказала я. — Просто кучу подарков!

— Моя бабуля научила меня печь пироги, — сообщила Элис, снова заводя разговор о себе. — Главное — добавлять в тесто побольше свиного жира. В наши дни все воротят нос от свиного жира, но ведь без него никак не получить слоеное тесто. Знаешь что, Хайди… — сказала она, вставая и аккуратно доставая с верхней багажной полки хозяйственную сумку. — Вообще-то я везла его в Солт-Лейк-Сити, но с этой тряской, пока мы доедем, от него ничего не останется. Не хочешь попробовать моего пирога с клубникой и ревенем? — Она вытащила из сумки алюминиевую форму с пирогом. — Разве кто-то сказал, что нельзя есть пирог на завтрак?

Я была страшно голодна и никогда раньше не пробовала домашний пирог. Бернадетт не пекла пироги, да и вообще ничего не жарила и не варила. У нее получалась неплохая яичница, но, кроме кофе и фруктового желе, она ничего не готовила. Обычно мы ели разогретую магазинную еду или консервы. Пирог же Элис сверху был украшен тонкими полосками теста, переплетавшимися, как прутья у корзинки, а его края топорщились маленькими, аккуратными волнами. Он был такой красивый!

— Моя бабушка состояла в «Эйч-четыре»[8], — объяснила она, глядя, как я отправляю в рот вилку с куском пирога. — Ее пироги получили много наград, и она передала все свои секреты мне, потому что я ее любимая внучка.

Я ничего не знала о том, как печь пироги, но почему-то почувствовала такую зависть к Элис с секретами ее бабушки, что мне стало больно.

— Моя бабушка тоже печет, — неожиданно сказала я. — Лучше всех в мире. Но она печет не пироги, а торты — такие многослойные, с кремом внутри и розочками. Мы в нашей семье обожаем торты. Всей семьей их едим.

Все это время я без устали поглощала клубничный пирог, кусок за куском, не в силах ни отложить вилку, ни перестать лгать.

— У нас дома все только и думают, что о тортах, — добавила я с полным ртом.

Элис наблюдала за тем, как я постепенно уничтожала ее пирог. Когда я наконец нацепила на вилку последний кусочек, она улыбнулась и с гордостью спросила:

— Скажи, Хайди, пробовала ли ты когда-нибудь более нежное слоеное тесто?

Я помотала головой и облизала вилку. Мне было нехорошо.

Котята у меня под свитером беспокойно ворочались и цеплялись за него острыми коготками, так что я вытащила их и положила назад в сумку.

У Элис с собой был термос с молоком. Она налила немного в блюдечко и поставила в сумку к котятам. Меня мучила жажда, и я тоже хотела молока, но она везла его для котят, поэтому я промолчала.

— Когда у тебя день рождения? — спросила Элис, снова усевшись на свое место. В этот раз она не дожидалась ответа. — У меня второго октября, — сказала она и продолжила, загибая пальцы: — Моя мама родилась десятого октября, сестра — тринадцатого, брат — девятнадцатого, а папа — двадцать седьмого. Так что мы впятером — октябрьские Уилински.

Октябрьские Уилински.

Я почувствовала еще один укол ревности. Я посмотрела на Элис и подумала — поймет ли она, если я расскажу ей про свой день рождения? Были ли у нее другие знакомые, не знавшие, когда они родились? Разве сможет она, октябрьская Уилински, меня понять?

— Кто назвал тебя Элис? — спросила я, приготовившись к очередному уколу, потому что она наверняка и это знала.

— О, это давняя традиция в семье Уилински, — начала она. — Имя Элис было в нашей семье на протяжении поколений. У нас в семье целый взвод Элис! Моих бабушку и прабабушку со стороны отца звали Элис, два других моих дяди оба женились на Элис, и наверняка есть еще пара Элис, которых я сейчас не могу вспомнить.

Я заерзала при мысли о толпе довольных Уилински, наперебой называвших своих детишек в честь друг друга, и снова почувствовала, что хочу исказить правду, как отражение в воде.

— А меня назвали в честь фильма, — сказала я Элис. — Того, с Ширли Темпл.

— Правда? Я обожаю Ширли Темпл! — воскликнула Элис, хлопнув в ладоши от удовольствия. — Такие чудесные кудряшки, и она так мило надувала губки! Я от нее без ума.

— Моя бабушка ее знает, — продолжала я, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало как что-то само собой разумеющееся — один из бесчисленных фактов о моей интересной жизни.

— Знает Ширли Темпл? В смысле, лично? — спросила Элис.

Я надулась от гордости, открывая для себя новое свойство лжи: когда тебе верят, ты иногда сам забываешь, что говоришь неправду.

— Это Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты. Они у нее здорово получаются, — сказала я.

Элис с минуту смотрела на меня.

— Та самая Ширли Темпл? Актриса? Она научила твою бабушку печь торты? — спросила она.

Я кивнула:

— Она все время приходит к нам и печет их.

— Ширли Темпл приходит к тебе домой?

— Да. Она говорит, что у нас дома духовка лучше.

— Понимаю, — сказала Элис, кивая и дергая нитку у себя на рукаве. — У тебя, наверное, очень хорошая духовка.

— Ага, — улыбнулась я. — Ширли Темпл все время к нам приходит, чтобы печь торты в нашей духовке, а когда они с бабушкой испекут торт, то украшают его и втыкают в него свечки, а потом мы все садимся за стол и притворяемся, что у кого-то день рождения.

— Она часто к вам приходит, да? Чтобы печь торты? — спросила Элис.

— Постоянно, — заверила я. — Почти каждый день. Когда, конечно, не снимается в кино в Голливуде.

— Ну это понятно, — кивнула она. — Скажи, Хайди, а когда Ширли Темпл приходит печь торты с твоей бабушкой, она, наверное, танцует для вас чечетку? Или показывает танец, который разучивает для следующего фильма?

— Иногда, — сказала я. — Иногда и танцует.

— Что, прямо на кухне? — спросила Элис.

— В гостиной, — уточнила я.

— Она, наверное, еще и поет?

— Иногда и поет, — ответила я. — Когда она в настроении.

Элис рассмеялась. Затем она уставилась на свои колени и с минуту молчала. Я поняла, что что-то не так.

— Хайди, — наконец произнесла она. — Я тебе уже говорила, что я большая поклонница Ширли Темпл. Я, наверное, видела каждый ее фильм по десять раз, так что точно знаю, что она не снималась в кино со времен «Поцелуя для Корлисс», с конца сороковых. Сейчас она уже старенькая, ей почти восемьдесят. Она увлекается политикой — убежденный член Республиканской партии. Если она танцует чечетку у вас на кухне, то я — балерина.

Я что-то попыталась выдавить из себя, но только пошевелила губами, не издав ни звука.

Теперь я все поняла. Элис с самого начала знала, что я выдумываю — и про танцы, и про пение, и про торты. Про все. И тем не менее она слушала и подначивала меня так же, как я вела себя с Зандером, поддакивая ему и кивая. Она побуждала меня продолжать, зная, что я не говорю ни слова правды.

Почему она это делала? Почему не сказала мне, что знает, что я вру? Может быть, потому же, почему я ничего не говорила Зандеру — ей было интереснее догадаться, что стояло за этой ложью. Но я лгала не потому, что не могла принять правду, как Зандер. Я не прятала правду. Если она так хотела ее знать, я могла сама ей все рассказать.

— У меня нет дня рождения, — тихо сказала я. — А у моей мамы глупый мозг, и я даже не знаю, есть ли у меня бабушка.

Элис ничего не ответила.

— Берни говорит, что мы с мамой словно свалились с неба, — добавила я.

— Мм… — кивнула Элис и смахнула с юбки кошачий волос, но не попросила меня рассказать поподробнее. Она был октябрьской Уилински. Ее бабушка носила одно с ней имя и научила ее своим секретам — ее, свою любимую внучку. Ей не нужно было знать правду обо мне. Ей это было неинтересно.

После этого разговора воздух вокруг и между нами стал тяжелым и душным. Элис читала журналы, каждый раз облизывая палец перед тем, как перевернуть страницу. Котята истошно пищали, но она не предложила мне взять их на руки. Когда мы наконец доехали до Солт-Лейк-Сити, Элис сунула журналы обратно в сумку, накрасила губы и причесалась.

— Ну, удачи тебе, Хайди, — сказала она, натягивая свой зеленый плащ.