Росомаха: Оружие Икс - Черазини Марк

Пока техник наблюдал, цифры данных показывали скорость течения и объем стерилизованного воздуха, который снова закачивали в обширное пространство. Соседний дисплей показывал, сколько ядовитого вещества высасывалось наружу. Когда оба экрана засияли зеленым светом, техник сказал в свой микрофон:

– Главная лаборатория обеззаражена. Теперь вы можете разгерметизировать скафандры.

Корнелиус присоединился к остальным у окна, чтобы посмотреть вниз, в лабораторию. Медики с облегчением стаскивали с себя свои громоздкие скафандры, потом бросали их вместе со шлемами и перчатками на быстро бегущую ленту конвейера.

Среди них Корнелиус заметил мощного молодого человека с грязными светлыми волосами и внимательными голубыми глазами. Подняв вверх свое обветренное лицо, этот молодой человек пристально смотрел на наблюдательную кабину.

Это он… это он смотрел…

Корнелиус ощутил напряженное любопытство во взгляде этого человека, но ни намека на узнавание, обвинение – никаких других чувств доктор не увидел на его спокойном лице.

Однако он из полицейских… после года в бегах я узнаю этот взгляд законника, когда вижу его. Федерал или бывший военный, может быть. Или он личный телохранитель. Но не дежурный на входе, отмечающий приход на работу.

Корнелиус знал, что он прав. Год в бегах наградил его шестым чувством на подобные вещи.

Внезапно в кабинке прозвучал сигнал тревоги.

– Идет разгерметизация. Теперь вы можете спуститься в лабораторию.

Позади них с резким шипением открылся тяжелый стальной люк, и Корнелиус двинулся к выходу вместе с остальными. От кабинки на много метров тянулись узкие мостки из стальной сетки; под ними была пропасть глубиной более пятидесяти метров.

Корнелиус заметил, что в воздухе стоит слабый запах химикатов. Он обжигал его ноздри, и у доктора промелькнуло сомнение, хорошо ли очистили лабораторию от токсичного обеззараживающего вещества, и не произошел ли фатальный сбой в работе вентиляции.

Не променял ли я одну газовую камеру на другую? Смертельную инъекцию на смертоносную атмосферу?

Цепляясь побелевшими пальцами за перила, Корнелиус шел следом за Кэрол Хайнс по мосткам, потом вниз по крутой стальной лестнице спустился на главный этаж.

Оказавшись среди врачей и техников, Корнелиус почувствовал себя более свободно – скрытый у всех на виду, аноним в море серьезных лиц, слишком поглощенных своей работой, чтобы обращать на него внимание.

Затем, подобно королевскому герольду, заговорил доктор Гендри.

– Поднимите головы, джентльмены. Идет Профессор.

Вместе со всеми остальными доктор Корнелиус повернулся, чтобы приветствовать своего хозяина, своего хранителя, человека, который обещал ему защиту от закона – до тех пор, пока он будет отдавать все силы этому беспрецедентному предприятию.

Шагая прямо, подобно гордому генералу, осматривающему свои войска, Профессор шел среди своих подчиненных, встречал их полные энтузиазма, почтительные взгляды с видом вежливого, но равнодушного превосходства. Иногда Профессор останавливался и обсуждал с техником какой-то конкретный вопрос. Его лицо оставалось бесстрастным, пока он слушал ответ, и он обычно шел дальше, ничего не говоря, когда считал, что услышал достаточно. Профессор не тратил слов зря.

Так же было и в тот первый раз, когда я его встретил. Почему эти люди относятся к нему с таким благоговейным уважением? Я знаю, какую власть он имеет надо мной, но как насчет всех остальных? Могут ли все они быть добровольцами? Неужели все они по своей воле участвуют в этом странном эксперименте?

До того, как его самого «завербовали», доктор Корнелиус видел Профессора всего два раза, и все же случайная встреча каждый раз происходила на перепутье его собственной жизни.

Их первая встреча произошла много лет назад, накануне момента профессионального триумфа и личного счастья Корнелиуса.

Кажется, это было так давно… будто в другой жизни. Нет. Будто в жизни другого человека…

С широкой улыбкой декан медицинского факультета приветствовал доктора Корнелиуса у входа, пожимал ему руку, словно потерянному брату. Он торжественно представил его сотне коллег самых разных национальностей, в число которых входили его бывшие соученики и преподаватели времен учебы в медицинском колледже.

Это был просто самый радостный момент в его карьере. Возвращение в страну, которая приняла его в свои объятия, в свою альма-матер, предъявление всему миру его успешных результатов после долгих лет борьбы, – тех лет, за которые он уже получил вознаграждение, по мнению самого Корнелиуса, от прекрасной женщины, наблюдающей за ним из первого ряда.

– Будучи ученым и уважаемым членом академического сообщества как здесь, в Канаде, так и в Соединенных Штатах, доктор Корнелиус известен всем нам своим революционным мышлением в области иммунологии, – заявил декан. – Но Абрахам Корнелиус не желает прекращать на этом свои достижения. Он вернулся на родину и получил степень по молекулярной биологии, и первую в мире докторскую степень в области биомедицинской нанотехнологии.

Раздались аплодисменты и приветственные крики, и Корнелиуса даже смутила такая бурная поддержка его коллег.

– В этот памятный день, – продолжал декан, – доктор Корнелиус вернулся в наш медицинский колледж, чтобы рассказать о некоторых новых методах и технологиях подавления иммунной системы организма во время процедуры трансплантации, которые раньше считали невозможными. Имею честь и удовольствие представить вам доктора Абрахама Б. Корнелиуса.

Корнелиус встал, кивнул в ответ на горячие аплодисменты, а затем изложил свои теории международной аудитории, состоящей из специалистов в области хирургической трансплантологии, нервных функций и создания бионических протезов.

– Я считаю, что угроза отторжения тканей, которая сопровождала многие процедуры трансплантологии, останется в прошлом…

В течение следующих восьмидесяти пяти минут он рассказывал о нескольких наномедицинских устройствах, которые сам разработал – наряду с новыми хирургическими операциями, которые должны открыть новый подход к восстановлению и замене поврежденных органов, мышц и даже нервных тканей.

– Вскоре программируемые микроскопические устройства, впрыснутые в человеческое тело, будут бороться с инфекцией, уничтожать раковую опухоль, не повреждая здоровых клеток, и вести войну против иммунной системы самого организма после операции трансплантации.

Когда семинар закончился, практически все слушатели бросились из зала на сцену и начали превозносить безграничный потенциал революционного открытия Корнелиуса. Многие, в том числе декан медицинского факультета, уговаривали Корнелиуса начать эксперименты на людях как можно скорее.

– О, ну, с этим придется подождать, – сказал Корнелиус слушателям во время импровизированной пресс-конференции. – Я не уверен, что вполне готов к клиническим испытаниям. Возможно, через год. Более вероятно – через два. Я все еще пытаюсь завершить опыты на животных. Потом мне придется сопоставить свои находки, написать новую работу, и представить, надеюсь, положительные результаты. Конечно, существует также вечная проблема финансирования – или его отсутствия.

На это его коллеги ответили улыбками – они сталкивались с теми же препятствиями. Потом Корнелиус прикоснулся к плечу женщины, стоящей рядом с ним. Она улыбнулась и обняла его за талию.

– И так как моя бывшая ассистентка, доктор Мадлен Ветри, только что согласилась стать моей женой, мне также придется вписать в свой план свадьбу и медовый месяц. Моя будущая жена говорит, что присутствие обоих обязательно.

Мадлен рассмеялась и толкнула его кулаком в плечо.

Говорят, противоположности притягиваются, и, казалось, доктор Корнелиус и его невеста – совершенно разные люди. Она – канадская француженка, он – гражданин Соединенных Штатов с ирландскими и еврейскими корнями. Никто бы не принял некрасивого и несколько полноватого Абрахама Корнелиуса за кинозвезду, а вот Мадлен Ветри можно было назвать самой привлекательной женщиной в любой компании. Ее длинные, блестящие волосы были иссиня-черными, в отличие от спутанных, каштановых волос Корнелиуса. Она была стройной и высокой, а он – низкорослый и упитанный; даже на низких каблуках она была на голову выше него. И в то время как его манеры были спокойными и сдержанными, строгий критик мог бы даже назвать их скучными, каждый жест Мадлен отличался грацией и энергичной жизнерадостностью.