И грянул гром: 100 рассказов - Рэй Брэдбери

Так она будет летать весь день. Ее разум будет врываться в головы собак, и тогда Сеси начнет переживать щетинистые собачьи страсти, наслаждаться вкусом сахарной косточки и обнюхивать меченные мочой деревья. Ее слух станет собачьим слухом. Она полностью забудет, что значит обитать в человеческом теле. Она будет жить в собачьей шкуре. Это больше чем простая телепатия — заглянуть туда, сунуть нос сюда… Разум Сеси полностью покидал свое привычное вместилище, ее тело, и становился разумом, живущим в теле ином. Это открытая дверь, ведущая в собак, обнюхивающих столбы, в мужчин, в старых дев, в птиц… в детей, играющих в «классики», в любовников, еще не покинувших поутру постели, в потных землекопов, в розовый, погруженный в грезы крошечный мозг младенца в утробе…

Куда она направится сегодня? Сеси сделала выбор и полетела…

Мгновение спустя в комнату тихонько заглянула мама. Тело Сеси лежало на кровати, грудь оставалась неподвижна, лицо спокойно и безмятежно — Сеси окончательно покинула свое тело. Мама улыбнулась и кивнула.

День разгорался. Леонард, Байон и Сэм отправились на работу, равно как и Лаура, их сестра-маникюрша. Тимоти заставили пойти в школу. Суета улеглась. Единственное, что нарушало тишину днем, — это голоса трех младших кузин Сеси Эллиот, играющих на заднем дворе: «Вот уютный, вот пустой, вот дубовый гробик мой». В доме всегда было в избытке всевозможных кузин, дядь, внучатых племянников и чьих-то любовниц. Они приходили и уходили. Так вода течет из крана и уходит в сливное отверстие.

Кузины прервали игру: высокий, энергичный человек заколотил в парадную дверь кулаком, а когда из дома донесся голос матери — решительно вошел, не дожидаясь приглашения.

— Это же дядя Джон! — ахнула самая младшая из девочек.

— Тот, который нам враг? — уточнила другая.

— Что ему нужно? Он был такой злющий! — расхныкалась третья.

— Это мы злы на него, вот, — с апломбом объяснила вторая. — За то, что он сделал Семье шестьдесят лет назад, и семьдесят лет назад, и двадцать.

— Слушайте!

Все трое навострили уши.

— Он бежит по лестнице на второй этаж.

— Похоже, плачет…

— Плачет, как взрослые плачут?

— Конечно, глупышка.

— Он в комнате Сеси! Орет. Смеется. Умоляет. Рыдает. Он вроде бы и горюет, и тоскует, и злится, и боится — все разом.

Младшая из девочек и сама ударилась в слезы. Она подбежала к двери в подвал.

— Просыпайтесь! Просыпайтесь же вы! Вылезайте из своих ящиков! Дядя Джон пришел, кедровый кол принес! Я не хочу, чтобы мне в сердце воткнули кол! Просыпайтесь!

— Тсс! — шикнула на нее старшая. — Не было у него никаких кольев. А тех, кто в ящиках, все равно не разбудишь. Лучше слушайте!

Головки девочек напряженно склонились, глаза закатились. Кузины выжидали.

— Отойди от кровати! — велела мать, стоя в дверях.

Дядя Джон отпустил бесчувственное тело Сеси. Рот его был раззявлен, зеленые глаза прикованы к одному ему видимому ужасу, безумию и отчаянию.

— Я опоздал? — хрипло спросил он, всхлипывая. — Она ушла?

— Много часов назад! — фыркнула мать. — Ты что, слепой? Теперь она долго не вернется. Может, несколько дней пройдет. Иногда она лежит так целую неделю. Тело мне кормить не приходится, она сама находит, чем поддержать силы, — там, где Странствует, или в том, в кого вселилась. Отойди от нее!

Дядя Джон не двинулся с места. Он будто окаменел, уперев колено в пружины кровати.

— Почему она не дождалась меня? — в отчаянии простонал он, неотрывно глядя на Сеси.

Руки его снова и снова лихорадочно пытались нащупать ее неслышный пульс.

— Ты слышал, что я сказала? — Мать шагнула вперед. — Ее нельзя трогать. Пусть лежит как лежит. Когда она захочет вернуться, то вернется в свое тело благополучно.

Дядя Джон отдернул руку. Его вытянутое красное лицо с резкими чертами было покрыто оспинами и лишено выражения, усталые глаза до краев заполнили черные провалы под бровями.

— Куда она отправилась? Мне нужно, очень нужно найти ее!

Мать ответила — словно пощечину влепила:

— Не знаю. У Сеси есть излюбленные места. Ты можешь узнать ее в ребенке, бегущем по тропинке в овраге. Или она сейчас качается на виноградной лозе. Она может смотреть на тебя глазами рака, притаившегося под корягой в ручье. А может быть, она в это время играет в шахматы в сквере у здания суда, засев в голове старика. Ты не хуже меня знаешь, что она может быть где угодно. — Рот матери искривила злая усмешка. — Она может быть сейчас даже во мне. Может, это она, забавляясь, разговаривает с тобой моими устами. А ты ничего не замечаешь.

— Почему… — Он грузно развернулся, словно каменный валун на шарнирах. Крупные кисти рук дернулись вверх, пытаясь поймать нечто невидимое. — Если бы я думал…

Мать заговорила снова, спокойным, будничным тоном:

— Конечно, сейчас ее во мне нет. Но если бы даже и была, ты бы ни за что не заметил этого.

В глазах ее сверкнула отточенная, выверенная угроза. Мать стояла напротив, прямая и изящная, и смотрела на Джона без тени страха.

— Может, все-таки объяснишь, что тебе нужно от Сеси?

В ушах Джона раздался звон далекого колокола. Он сердито тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Потом буркнул:

— Что-то… Что-то внутри меня… — Он не договорил. Склонился над холодным, погруженным в сон телом. — Сеси! Сеси, вернись, слышишь? Ты ведь можешь вернуться, если захочешь!

Ветер нежно пошевелил ветви высоких ив по ту сторону пронизанных солнцем окон. Кровать скрипнула под коленом Джона. Далекий колокол зазвонил снова, и Джон прислушался к его звону, но мать не могла слышать колокол. Только ему одному были доступны эти отзвуки сонного воскресного дня где-то в далекой дали. Рот его вяло открылся.

— Сеси может сделать для меня кое-что. Последний месяц я… я схожу с ума. Меня одолевают странные мысли. Я собирался сесть на поезд и отправиться в большой город, записаться на прием к психиатру… Но это все равно бы не помогло. Я знаю, что Сеси может влезть в мой мозг и изгнать страхи. Она может собрать их, будто пылесосом, — если захочет помочь. Она единственная, кто способен вычистить всю грязь и паутину и сделать меня как новеньким. Вот почему она нужна мне, понимаешь? — Взволнованный голос Джона был полон надежды. Он облизнул губы. — Она должна мне помочь!

— После всех бед, которые ты причинил Семье? — спросила мать.

— Я ничем не вредил Семье!

— Говорят, — сказала мать, — что в трудные времена, когда ты сидел на мели, ты получал по сотне долларов за каждого члена Семьи, которого выдавал властям, чтобы ему вонзили кол в сердце.

— Это нечестно! — Джон скорчился, будто от удара в живот. — У тебя нет доказательств! Ты врешь!

— Как бы там ни было, сомневаюсь, что Сеси захочет помогать тебе. Это не угодно Семье.

— Семья, Семья! — Он затопал ногами, будто большой капризный ребенок. — К черту Семью! Я не хочу сходить с ума ей на радость! Мне нужна помощь, и я ее получу!

Мать стояла напротив: лицо бесстрастно, руки скрещены на груди.

Джон заговорил тоном ниже, глядя на нее злобно и испуганно, избегая смотреть в глаза.

— Послушайте меня, миссис Эллиот… И ты тоже, Сеси, — сказал он, обращаясь к спящей. Потом добавил: — Если ты здесь. Послушайте вот что. — Он взглянул на часы, висящие на дальней, залитой солнцем стене. — Если Сеси не вернется сегодня к шести часам пополудни, чтобы очистить мой мозг и излечить мой разум, я… я позвоню в полицию. — Он расправил плечи. — У меня есть полный список всех Эллиотов, которые живут на фермах в окрестностях Меллинтауна. Полиции по силам выстрогать достаточно кедровых кольев, чтобы пронзить десяток сердец Эллиотов.

Он умолк, вытер лицо от пота. Выпрямился, прислушиваясь.

Далекий колокол звонил вновь.

Джон слышал его уже много дней. Слышал, как звонит колокол, которого нет. Никто, кроме него одного, не слышал этого колокола.

Он тряхнул головой, а потом закричал, чтобы заглушить звон, заорал на миссис Эллиот:

— Вы слышали меня?

— Да, — сказала она. — Я слышала. Но даже я не могу попросить Сеси вернуться домой, если она сама не захочет вернуться. Рано или поздно она будет здесь. Наберись терпения. Не спеши бежать в полицию…

Он перебил ее.

— Я не могу ждать! Это… этот шум в моей голове продолжается уже восемь недель. Я не могу больше его выносить. — Он свирепо посмотрел на часы. — Я ухожу. Попытаюсь разыскать Сеси в городе. Если к шести часам я ее не найду… Что ж, вы знаете, что такое кедровый кол.

Его тяжелые башмаки протопали по коридору, вниз по лестнице — все глуше и глуше — и прочь из дома. Когда все стихло, миссис Эллиот обернулась и посмотрела на спящую девушку с болью и надеждой.

— Сеси! — мягко, но настойчиво окликнула мать. — Сеси, вернись домой!