Плач Агриопы - Алексей Филиппов

Он был уверен, что вывихнул сустав, но боль, смешавшись с паникой, казалось, захватила всё тело; сказать, где именно болело, управдом бы не смог. Рука, к счастью, теперь двигалась свободно, и Павел сперва приподнялся на колене, а потом встал в полный рост, ухватив мушкет обеими руками. Шорох слышался со всех сторон, — близко, под ногами, — и Павел готов был бежать из подвала, сломя голову, но благоразумие взяло верх: он решил захватить фонарь, при падении отлетевший к стене. Без фонаря, в кромешной темноте, подниматься по опасной крутой лестнице, по которой жильцы дома с опаской ходили даже днём, было чрезвычайно рискованно.

Что-то прикоснулось к щиколотке управдома. Осторожно, мягко, потёрлось о штанину. Павел дёрнул ногой и услышал жалобный писк. Он был уже в шаге от фонаря, поспешил сделать этот шаг и поднять спасительное светило на батарейках.

Управдом и хотел увидеть врага, и боялся этого. Правой рукой он продолжал сжимать тяжеловесный мушкет, поэтому поднял фонарь левой и первым делом посветил на свою добычу, чтобы убедиться, что страдал не напрасно. Тускло блеснуло серебро мушкета — там, где джинсовая тряпка не плотно прикрывала ствол. И вдруг по серебру скатилась какая-то чёрная тягучая капля, потом ещё одна. Павел пошарил лучом по всей длине мушкета, чтобы понять, откуда берётся странная влага, и тут же замер, охваченный ещё большим страхом. Рука, крепко державшая мушкет, сочилась кровью. Неподалёку от костяшек пальцев на ней красовалась рваная рана, сильно похожая на укус, даже со следами чьих-то зубов.

Пока Павел ошалело её разглядывал, размышляя, как мог перепутать боль от вывиха сустава с болью от укуса, по его ботинку вновь прошлись быстрые лапки. На сей раз управдом был стремителен и точен: луч фонаря ухнул вниз и высветил жирную крысу с непомерно длинным голым хвостом. Крыса забилась в угол; похоже, яркий свет гипнотизировал её.

- Зараза! — процедил Павел, как ни странно, при этом чуть успокоившись.

Во всяком случае, вокруг него не творилось никакой мистики, к нему не подкрадывались адские гончие. Крыса, вероятно, приютилась под лестницей, — и жила там долго и счастливо, пока её не растревожили тычками. Вот она и вцепилась в руку возмутителя спокойствия. Павел нахмурился: что-то не сходилось. Шороху вокруг было куда больше, чем от одной несчастной крысы. И этот шорох слышался даже сейчас, когда крыса в луче света впала в прострацию и летаргию.

Павел медленно, медленно, в час по чайной ложке, сместил луч фонаря с крысы и так же медленно, неспешно, перевёл его на лестницу.

Сперва ему показалось, что пол подвала вдруг сделался зыбким и колышется, как трава на болотистой трясине. Потом удивило, что на этом полу зажглись десятки крошечных огоньков — словно светлячки высыпали на ночную прогулку.

И только когда напуганный разум перестал обманывать Павла нестрашными аналогиями, тот уяснил, что видит перед собой целую толпу крыс, в свою очередь рассматривающих его бисеринками глаз. В этих глазах многократно отражался свет фонаря.

Крысы, на первый взгляд, выглядели сонно, вяло, но, когда Павел пригляделся к ближайшим, — понял: каждая — напряжена до предела. И они не суетились, не перебегали с места на место.

То, что Павел принимал за шорох, было шипением — злобным шипением, тайным языком, на котором крысы переговаривались между собой, договаривались, кому достанется нос человека, а кому — ляжка. Это было настоящее крысиное воинство. Карликовые ниндзя, выверявшие каждый свой шаг.

Павел с ужасом понял, что крысы — осторожно, украдкой, но настойчиво, — приближаются к нему. Когда луч фонаря ослеплял одних — делали несколько шажков другие, оставшиеся в темноте. Посветишь туда, где, ещё мгновение назад, не было ни души — там уже блестят хищные глазки; переведёшь луч правее или левей — обнаружишь явные изменения в боевом порядке. И всё это — незаметно для человеческого глаза, за доли секунды. Слаженность и дисциплина отличали голохвостых пехотинцев. Они приближались, они смыкали полукруг, прижимая Павла к стене.

Сюжет из фильма ужасов. Глупость бездарного сценариста, не сумевшего придумать ничего оригинальней. Когда Павел видел в кино, как крысы окружают взрослого мужика, накрывают его всей своей массой и подъедают до скелета — он смеялся до колик. Не от врождённого жестокосердия — от нелепости картинки. Разве нельзя раскидать эту визгливую мелкоту ногами, распинать по сторонам, попросту сбежать от неё, в случае крайней необходимости, да и то — передавив по дороге добрую половину.

Теперь Павел понимал, насколько сильно недооценивал угрозу, исходящую от маленьких тварей. Их сила в том, что они — голодны. Их сила в том, что они — стая. Одинокая крыса и одна крыса из сотни — это как два биологически отличных друг от друга вида. Одинокой недостаёт хитрости, злобности, упрямства, чтобы править миром. У стаи всего этого — с избытком. Избыток берёт верх над хладнокровием в долгосрочной перспективе, потому крысиные стаи также никем не правят. Но у такой стаи есть всё необходимое, и в необходимом количестве, чтобы справиться с одним единственным человеком, как бы тот ни был силён или быстр.

Павел вдруг с удивительной ясностью представил себе, как он, одним пинком, ломает ближайшей крысе позвоночник — и остальные тут же набрасываются на него в этаком коллективном прыжке; начинают рвать тело острыми зубками; боль настолько сильна, что парализует и мышцы ног — не сбежишь, — и волю.

Или другое. Он несётся к выходу, практически по головам; под ногами хрустят крысиные кости; одна нога запинается о мясистую тушку, или о нижнюю ступеньку лестницы; а то и о какой-нибудь подвальный мусор. И тут же на него накатывает волна вонючих, омерзительных тел. Он умрет, если не от боли, так от отвращения.

Павел впервые в жизни столкнулся с такой обезличенной, но неумолимой силой. Счастливец, он никогда прежде не вставал на пути урагана, или цунами, не выбегал из дома под дребезжание кухонного фарфора, разбуженного землетрясением. К горлу подступил крик — самый настоящий, трусливый и панический. Но, как ни странно, в голове прояснилось. Управдом решил, что будет отбиваться. Его козырь — сильный фонарь; крысы, похоже, боятся света. Нужна крепкая палка, да только где её взять! С другой стороны, разве мушкет не сможет её заменить? Увесистый, подходящей длины. Колотя им по головам крыс, можно повредить серебряное литьё, но опасаться этого сейчас, как минимум, смешно. Осталось решить, как совместить две необходимости — освещать поле боя и орудовать тяжеленой антикварной штуковиной, будто дубиной.

Павел огляделся. В трёх шагах от него, если двигаться «по стенке», кособоко кривилась старая тумбочка. Водрузить бы на неё фонарь, — и руки можно будет освободить для боя. Чтобы добраться до тумбочки, требовалось, пусть и на какие-то три шага, отдалиться от входной подвальной двери. Управдом слегка поколебался, потом, не переставая слепить крыс и не поворачиваясь к ним спиной, выполнил задуманный манёвр.