Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии - Андрей Ваджра

Именно поэтому социально–политическая организация итальянских городов–государств предстала в виде логически спланированной и рационально организованной системы. По этому поводу Я. Буркхардт заметил : «В историю вступала новая живая сущность: государство как сознательное, основанное на расчете творение…» [5, с. 15]. То есть главной отличительной особенностью итальянских республиктого времени былото, что вся их внутренняя и внешняя политика строилась на утонченном расчете. Приводя в качестве примера Венецию, Буркхардт подчеркивал: «Этот неприступный город с давних времен вступал в сношения с соседями лишь после наитрезвейшего расчета… союзы заключал только для достижения самых ближайших целей и с наивозможно большим соблюдением своих выгод» [5, с. 68].

К позднему Возрождению человек–творец окончательно уступает место человеку–делателю. Творец, руководствующийся естественно рождающимися у него в душе целями и идеалами, преобразуя в соответствии с ними окружающий мир, постепенно теряет свое значение, уступая место своему антиподу — человеку, лишенному всякой внутренней неангажированности и целиком подчиненному собственным потребностям, которые формируются требованиями внешней среды. При этом привязанность к потребностям, желаниям и способность их быстро удовлетворять, преодолевая любые препятствия (какматериальные, так и морально–нравственные), воспринимается западным обывателем в качестве единственно возможного понимания человеческой свободы[28].

Именно поэтому Возрождение в конце концов уравнивает Бога с человеком, который провозглашается (в своей возможности делать все, что угодно) «богочеловеком». Однако, в отличие от Бога, он способен лишь ассимилировать, но не творить. Эта едва уловимая разница впоследствии приводит к тому, что с течением времени Творец становится западному человеку не нужен. Это позволяет наиболее проницательным мыслителям Запада констатировать тот факт, что «Богумер». Вслед за ним умирает и церковь Петра.

Не так давно глава католической церкви Англии и Уэльса архиепископ Вестминстерский, кардинал Кормак Мэрфи О'Коннор признал, что «в сегодняшней Британии христианство… практически побеждено». В том же смысле высказался и глава англиканской церкви архиепископ Кентерберийский Джордж Кэри.

Согласно последним исследованиям, за период с 1989 по 1999 год римско–католическая церковь потеряла 490 тыс. прихожан. Англиканская церковь — 290 тыс. Сегодня 43% британцев считают себя англиканами, 11% — католиками. Однако это вовсе не отражается на посещении ими церковных служб. Если в 1970 году в приходах англиканской церкви на Пасху причастились 1,63 млн.человек, то в 1998 году к пасхальному причастию пришли лишь 1,19 млн. англикан, т.е. около 2% населения Британии. Римско–католическая церковь не занимается статистикой пасхальных причастий, однако посещаемость ее храмов тоже близка к упадку. На воскресные мессы в Англии и Уэльсе она собирает лишь четверть своих последователей — 1,1 млн.из более чем 4 млн. католиков страны. Постоянно снижается число крещений: в 1999 году в англиканской церкви через этот обряд прошла лишь пятая часть новорожденных младенцев. Число детей и подростков, посещающих церковь, сократилось по сравнению с 1979 годом ровно вдвое. И сегодня из 34 тыс. британских тинейджеров в возрасте 13–15 лет верят в Бога меньше половины — 41%.

Упадок, переживаемый традиционными христианскими церквями Британии, отнюдь не является чем–то из ряда вон выходящим, он лишь наиболее ярко иллюстрирует кризис религиозности, присущий в той или иной мере практически всем европейским странам[29].

В католической Франции, где католиками себя считают около 70% жителей, храмы также пустеют, священники меняют профессию, духовенство стареет. С 1990 по 2000 год число католических пастырей сократилось на 12 тыс. Лишь один из десяти священников моложе 40 лет, в то время как каждый третий из них старше 65. Воспроизводства священнослужителей практически не происходит: число семинаристов постоянно сокращается.

Наибольшее число верующих составляют люди старше 50. Из 100 молодых французов ходят в церковь только двое. И если в 1999 году в католических церквях Франции было крещено 416 тыс. человек, то в 2000–м — 395 тыс., в то время как рождаемость в стране выросла.

В Германии в 1992 году обе христианские церкви пережили серьезный удар: от католиков тогда ушли 190 тыс. человек, из евангелической церкви— 360 тыс. Постоянно снижается значение религиозных обрядов и ритуалов. За 1990—1996 годы воскресные службы перестал посещать каждый пятый католик. Общий сбор церковных налогов упал на 10%. Несмотря на покровительство государства и огромную социальную работу, влияние церквей на общественное мнение сокращается. И так же, как и во всей Западной Европе, церкви испытывают огромную нехватку свежих сил: семинарии в Германии с каждым годом пустеют. То, что происходит в соседней с Германией Австрии, похоже уже не на кризис, а на крах. В стране с восьмимиллионным населением, большинство которого составляют католики, за 2000 год из католической церкви ушли 43 632 человека и только 3387 присоединились к ней. Это самый высокий показатель выхода из церкви с 1959 года, когда в Австрии начали вести подобную статистику [6].

Кризис западного христианства и разложение его церквей с каждым годом углубляются, и эта тенденция, в рамках современного мегаобщества постмодерн, будет развиваться и дальше. Причина этого кроется в духовно–психологической основе Запада, формирование которой началось в эпоху Возрождения. Уже тогда в маленьких итальянских республиках церковь утратила свою духовную, а также общественную важность, была отделена от государства и подчинена ему. Например, в Венеции духовенство контролировалось светской властью, и высшие государственные чиновники имели право замещать по своему усмотрению главные церковные должности, демонстрируя полную противоположность тому, что происходило в других европейских странах.

Рассматривая человека как природное существо, лишенное божественного заступничества, Макиавелли противопоставляет ему его же Судьбу, а потому и самого Бога. По убеждению итальянского мыслителя, лишь личность, свободная от любых императивов и существующих схем поведения, способна спорить с Судьбой. Такою личностью того времени стал хитрый, ловкий, предприимчивый делец, одинаково хорошо занимавшийся торговлей, грабежом, финансовыми операциями и государственным управлением.

Однако подобное положение дел приводит к тому, что любой субъективно установленный закон, который всегда имеет определенную статичность (а любой закон является субъективно установленным), теряет свою значимость перед лицом объективных, динамичных, постоянно меняющихся требований среды, т.е. перед необходимостью получать наибольшую выгоду, как главного свидетельства адекватного соответствия среде. Поэтому рациональное, оптимальное действие, показателем которого становится уровень полученной пользы, оказывается более весомым, чем действие в соответствии с законом. От поступков в обход закона западного человека удерживает лишь карательная система государства.

Ренессансный человек — радикальный индивидуалист, свобода которого тождественна солипсизму. Это подтверждает и тезис Марсилио Фичино, что Бог создал мир, мысля самого себя, так как в нем способность существовать, мыслить и желать составляет одно целое.

Свобода ренессансного человека, в его собственном представлении, практически абсолютна, но эта свобода вечно алчущего хищника, неутомимо борющегося за жизненное пространство и блага мира. Именно поэтому он обладает мощной волей, гибким, адаптивным умом, несгибаемой целеустремленностью, ненасытной жаждой действия, а также неутомимостью, эгоизмом, беспринципностью, агрессивностью, жестокостью и жадностью.

Однако ни чем не сдерживаемая свобода человека Макиавелли (т.е. западного человека), направленная на реализацию собственной предметной жизнедеятельности, это одновременно и несвобода от тех потребностей и желаний, которые навязывают ему среда и первичные инстинкты. Кроме того, его свобода существует не сама по себе, а в противопоставлении другим свободам и божественной воле, которую можно рассматривать и как совокупность естественно осознанных личностью и свободно принятых ею императивов поведения. Западный человек в значительной мере способен преодолевать внешние препятствия, реализуя свою свободу практической, предметной жизнедеятельности, но эта свобода является лишь свободой неукоснительного исполнения требований среды и животных инстинктов, обуславливающих его мотивацию. Именно поэтому Макиавелли рассматривает человека как исключительно мерзкое существо, неустанно повторяя, что «люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость» [7, с. 113], что «учредителю республики и создателю ее законов необходимо заведомо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва лишь им представится к тому удобный случай» [7, с. 130].