Юри - Холгер Пукк

— Тьфу, даже страшно подумать, каким типам ты должна подчиняться! — с презрением произнесла тощая гостья. Подняла чашку, отпила глоточек кофе и продолжала: — Его отец был в нашем доме дворником. А этот Куремаа бегал сопливым мальчишкой… А какая у них стояла грязища! Ужасно! Подумайте только, они даже мыла не покупали. Дескать, не было денег! Старуха ходила к моей прачке, выпрашивала кусочек. А теперь этот мальчишка Куремаа — вдруг главный инженер! Прямо досада берёт, как подумаешь…

Тощая гостья тяжело вздохнула и, чтобы немного успокоиться, вновь отхлебнула глоточек кофе. Как видно, эта тема разговора чрезвычайно взволновала тощую гостью — от её сдержанности не осталось и следа. Она вновь с наслаждением начала в самых неприглядных красках описывать детство главного инженера.

— Этот Куремаа, говорят, крупный партийный работник, — не то спрашивая, не то утверждая, произнесла тучная гостья и вновь начала постукивать об пол носком туфли.

— А то как же. Как же иначе его назначили бы главным инженером? Разве он мог соответствующий институт кончить?! Как же! Ждите!

Всё тревожнее бьётся сердце Юри. Кажется, словно какая-то мутная волна с шумом ворвалась в комнату и теперь плещется возле стульев и шкафов, с каждым словом поднимается всё выше и выше, становится всё грязнее и отвратительнее.

— С малых лет уродуют детей! Кроят на свой манер, принуждают… — продолжала возмущаться тощая гостья.

— Нацепят на шею красный галстук — и кричи «ура»!

Произнеся последние слова, женщина поверх чашки взглянула на Юри. И мальчик почувствовал, что вторая гостья и тётя Эрна тоже так и мечут в него осуждающие взгляды. Грязная, мутная волна захлестнула его с головой, и казалось, вот-вот задушит.

Мальчик поднял голову, выпрямился и заговорил:

— Наш классный руководитель тоже член партии. Его все уважают. Он прекрасный человек!

Тучная гостья затряслась от беззвучного смеха.

— Вы слышали! — еле выговорила она, колыхнув плечами. — Вот оно, теперешнее воспитание! Только и умеют грубить старшим!

Толстуха с трудом перевела дух. Наступившей паузой проворно воспользовалась другая гостья. Она презрительно скривила губы и сказала с издёвкой:

— Ну конечно, ты, деточка, и есть тот самый судья, который призван решать, что он за человек. Прекрасный или премерзкий.

Тут Юри поймал на себе взгляд тёти Эрны. Глаза её были холодны и враждебны.

— Нехорошо возражать старшим. Разве этому тебя учат в школе?

— А если то, что говорят старшие, неправда! — воскликнул Юри и вскочил с места. — Мама всегда говорила, что…

— Что говорила твоя мать, это нас не интересует, — отрезала тётя Эрна. — И эту красную… Тебе незачем дома на шее таскать. Если в школе заставляют, там и носи, а тут нечего, не смей…

— Никто меня не заставляет! — перебил её Юри, еле сдерживая подступившие к горлу слёзы. Однако голос мальчика звучал твёрдо и спокойно. Глаза смотрели прямо в лицо тётке. Точно так, как в тот момент, когда он сказал ей про красные ворота.

— Никто не заставляет! — повторил Юри гордо. — Я сам хочу!

Эти слова окончательно вывели тётю Эрну из равновесия. Её лицо и шея покрылись красными пятнами. Руки вцепились в край стола. Щёки задрожали. Губы её зашевелились, но звука не было.

Наконец тётя поборола себя. Руки отпустили край стола, пятна на лице стали бледнее, к ней вернулся дар речи.

— Вон! — произнесла она очень спокойным голосом. — Вон! И чтобы твоей ноги здесь больше не было!

Странное чувство облегчения охватило Юри. Он с высоко поднятой головой прошёл между стульями в переднюю. Казалось, с его плеч скатился тяжёлый камень и остался лежать на диване. От этого спина выпрямилась, а шаг стал твёрже.

Юри натянул пальто, надел шапку. Возле зеркала на стуле лежал портфель. Мальчик взял его под мышку и направился к двери.

Из столовой донёсся голос тёти Эрны:

— Если ты раскаешься и захочешь вернуться, то двери дома тёти Эрны для тебя всегда открыты.

Юри ступил на порог гостиной, приподнял шапку, поклонился и сказал:

— Счастливого вечера!

Закрыв за собою дверь квартиры, мальчик не переводя дыхания сбежал с лестницы и домчался до первого угла.

Куда-то торопились люди, шли машины, бежали дети. Улицы были полны движения. Каждый прохожий стремился к своей цели.

А у него? Куда пойдёт он? Прямо или налево, или, может быть, назад? Куда ему держать путь? Всё равно куда!

Хотя ему была предоставлена полная свобода действий, Юри понимал, что принять решение трудно. Для этого надо иметь цель. А какая цель у него? Куда ему стремиться? Он не знал.

Свернув по улице влево, Юри увидел парк. «Там можно посидеть и подумать», — решил мальчик и быстрыми шагами пошёл к парку.

Через несколько минут он уже стоял под старыми каштанами. Их листья были ещё крохотными и зябко скручивались в трубочки.

По ещё непросохшему песку парка между толстыми стволами деревьев весело бегали малыши. Кидали пёстрые мячики, мчались на маленьких велосипедах, сновали туда и сюда возле выкрашенного в красный цвет игрушечного домика. Какая-то девчушка в пушистой красной шапочке сидела на корточках и внимательно разглядывала ползущую по травинке букашку.

Няни устроились на скамейках, читали, занимались рукоделием или же ленивым взглядом следили за вознёй малышей.

Жизнь здесь текла уверенно и спокойно. Скоро все эти люди пойдут по домам, поедят, лягут отдыхать.

Не выбирая места, Юри присел на скамейку возле пруда. Положил портфель себе на колени и с силой сжал его ручку.

Сердце мальчика похолодело от страха. Теперь он совершенно одинок. Скоро стемнеет. Где он ляжет спать? Где возьмёт еду? В кармане у него лишь несколько рублей. На эти деньги можно купить две-три булочки. А дальше? Страх мешал ему думать. Широко раскрыв глаза, Юри уставился на зеленовато-серую воду пруда.

7

Малыши уже давно разошлись по домам. Только следы велосипедных колёс на дорожках и несколько забытых формочек для песка на детской площадке ещё напоминали об их пребывании.

Постепенно исчезли из парка и гуляющие: весенние вечера часто бывают сырыми и неприветливыми.

Низко спустившееся солнце вырисовывало на газонах длинные чёрные тени; они, словно гигантские стрелы, упирались в пруд и в сидящего возле него Юри.

Мальчик не помнил, о чём он думал в последние часы. Мысли, словно испуганные зверьки, разбегались в разные стороны. Собрать их воедино у Юри не хватало сил. Кто-то сел на скамейку рядом с мальчиком. Что-то у него спросил. Юри что-то отвечал незнакомцу, но о чём именно шла речь, уже не мог вспомнить.

Мозг мальчика неотступно сверлила одна мысль: надо искать ночлег. Уже сейчас в тоненьком пальтишке холодновато. А что будет, когда солнце попрощается с городом, когда темнота окончательно воцарится в парке?

Куда пойти?

И вдруг словно луч солнца ворвался в тёмное помещение. Страх отступил, даже словно бы стало теплее.

Ведь у него, Юри, есть дом! Там, где они жили с матерью. Там их вещи. Туда и надо пойти. Наверно, ключ внизу у дворника. Если молодой человек, знакомый тёти Эрны, и живёт на кухне — не беда. Места хватит обоим.

Счастливый, что всё так просто решилось, Юри пустился бегом по улице. Учебники и тетради весело подпрыгивали в портфеле. От быстрого движения мальчик согрелся. Заботы отошли в сторону. И в голове стали возникать планы, один лучше другого.

Дом у него есть. Может быть, удастся на лето устроиться на работу. Может быть, с платой за квартиру потерпят — дадут отсрочку… А пока можно и какую-нибудь вещь снести в комиссионный магазин. Например, фотоаппарат — давнишний подарок отца. Вещи матери, конечно, продавать нельзя.

Вот уже и бульвар Раннапуйестээ. Здесь поворот к дому Нээме. А там надо свернуть, если идти к Вирве. Может быть, сходить навестить их. Спросить, что нового произошло сегодня в школе.

Добравшись до угла, откуда были видны окна квартиры, где они жили с мамой, Юри остановился.

Что бы это могло значить?

Окна ярко освещены!

Медленно зашагал мальчик дальше. Ему не хотелось верить в то, что случилось непоправимое, но по мере приближения к дому предчувствие беды усиливалось. Однако Юри решил выяснить всё до конца.

Знакомо щёлкнула калитка, как прежде проскрипела лестница, даже половик возле дверей был тот же — сколько раз Юри вытирал об него грязные ботинки!

Но на дверях уже не висело таблички с именем матери. И это так испугало Юри, что он не смел двинуться с места. Стоял и смотрел на рамку, в которую прежде была вставлена карточка с двумя написанными рукой матери словами: «Эстер Кангур».

Теперь рамка была пуста и словно бы говорила стоящему за дверью сыну Эстер Кангур: «Здесь уже нечего искать».

Сквозь двери доносился громкий разговор и смех. В квартире, как видно, было довольно много народа.