Огонь по своим - Владимир Бушин

Конечно, есть люди и у нас, и тем более за границей, которые считают, например, что курс, который привел к развалу СССР, удушению советской власти и социализма, к разрухе и нищете, к культурному и нравственному одичанию населения, к рекам крови в Чечне, к лакейству перед Западом, к появлению кровососов-богачей, к потере Крыма, к тому, что 25 миллионов русских стали за пределами России второсортными людьми, к расстрелу парламента, к власовскому флагу над Кремлем, к возврату туберкулеза, дифтерии, сифилиса, — есть люди, которые считают, что все это хорошо, очень хорошо, просто великолепно. Но я-то был уверен, что у нас с тобой, Анатолий, одинаково ясное и твердое понимание всего этого как апокалиптического ужаса, кошмара, позора. И вдруг ты говоришь, что на все это можно смотреть как угодно, выражаешь понимание тех, кто «вкладывает свой смысл» в подобные вещи.

А зачем уверяешь читателя, будто не в силах дать «даже предположительный» ответ, каким надеешься увидеть «нового Ельцина»? Ведь на этой же странице читаем: «В итоге можно сделать вывод: перед новым Ельциным открывается заманчивая перспектива войти в историю в новой роли». В роли душителя, расстрельщика и лакея ничего заманчивого быть не может. Значит, ты пророчишь ему совсем иную, прекрасную-распрекрасную роль, гораздо выше той, в которой мерещится он тебе ныне.

И здесь пускается в дело еще одна историческая параллель, самая грандиозная из всех уже известных нам по этим статьям.

Автор вытаскивает за волосы из Леты 25-30-летней давности «культурную революцию» в Китае и сопоставляет с нынешним положением в России. Мы узнаем: «Цель той политической кампании состояла в том, чтобы разом очиститься от коррумпированных чиновников, что должно было привести к обновлению общества. А у нас чиновничья коррупция тоже давно доползла до самого Кремля». Впрочем, не вернее ли сказать, что она по всей стране расползлась из Кремля под власовским флагом? И вот голубая мечта аналитика: «Что, если новый Ельцин всерьез задумается над таким вариантом продолжения реформ?» То есть отдаст приказ открыть маоцзэдуновский «огонь по штабам» взяточников. Прекрасно! Когда-то мы увлеченно пели: «Сталин и Мао смотрят на нас». Теперь с восторгом затянули бы «Ельцин и Мао…».

В эту аналогию-мечту встраивается еще одна: «История дает богатую пищу для размышлений и другим рядом аналогий». И вот он, новый ряд, кое в чем не совсем внятный: «В Германии фашизм пришел к власти через 15 лет после бури и натиска (?). Муссолини 1922 года, когда захватил власть, хорошо накладывается (?) на особенности Италии начала века». Непонятно, что названо здесь «бурей и натиском» — то ли Первая мировая война, в которой Германия потерпела поражение, то ли ноябрьская революция 1918 года в Германии. И почему говорится о «начале века»? 22-й год уже далеко не начало. А завершается тройственная аналогия так, как мы уже от А. Салуцкого и ожидаем: «Сталинская тирания по-настоящему расцвела тоже спустя 15 лет после революции». Иначе говоря, в 1932-м, а вовсе не в 1937 году. Вывод сделан в знакомом нам научном духе: «Эти сроки опять-таки не случайны, они обусловлены социально-демографическими процессами…». Случайного нет ничего в том мире, в котором обитает наш автор. Помните? Исчез Лебедь на пару дней с телеэкранов, он уже начеку: «Не случайно!» Сменил однажды Руцкой серые штаны на черные — он тотчас бдит: «Не случайно (!) на пленум ЦК РКП Руцкой пришел в черном костюме…»

И уж совершенно не случайно то, что читаем дальше: «При ухудшении уровня жизни всегда диктаторы делали ставки на обездоленное поколение, пожинавшее горькие плоды великих потрясений, уничтожая тех, кто эти потрясения готовил, проводил и от них выигрывал». Тут автор завел нас уж в такие дебри, из которых выбраться почти невозможно. Да, в Италии 1922 года и в Германии 1933 года уровень жизни ухудшился, но в СССР-то в тридцатые годы он постоянно рос, народ пожинал не горькие, а весьма отрадные плоды «великих потрясений» Октябрьской революции. И не было никакого «обездоленного поколения», если так не назвать тех, кто в результате революции потерял поместья, заводы, банки и тех, кто был раскулачен. Так что же, именно на этих «обездоленных» Сталин и делал ставку в своей политике? Чушь! Сталин делал ставку на трудящиеся массы, на рабочий народ.

Опираясь на эту новую историческую параллель, А. Салуцкий возвращается к современности и пророчествует о будущем: «Именно в период второго президентского правления Ельцина обездоленные окончательно осознают трагедию своего поколения, его масса приблизится к критической, и в России может вызреть социальная база для фашизма». Но почему же непременно фашизма? Им давно пугают нас, в том числе известная парламентская дама Галина Старовойтова. Ей даже кто-то выдал медаль «За борьбу с фашизмом», что ослепительно сияла на ее пламенной груди в сентябре прошлого года, когда она явилась в нью-йоркский Дом еврейской общины, где произнесла страстную речь об угрозе фашизма в России. Интересно, что у меня, например, как и у множества других участников войны, боровшихся против фашизма с оружием в руках, такой медали нет, а вот у борца языком — пожалуйста…

«Реальная угроза фашизма нависнет именно в ближайшие годы — объективное следствие потрясений минувшего десятилетия, — продолжает каркать Анатолий Салуцкий. — Верхние десять процентов, независимо от их национальности, рискуют при этом разделить участь евреев в нацистской Германии, ибо грядущий фюрер наверняка займется переделом собственности, играя на чувствах обездоленных. Громкие уголовные процессы над бизнесменами станут его пропагандистским оружием».

Здесь кое-что не менее загадочно, чем у Старовойтовой, ибо, во-первых, фашизм не сводится к юдофобству, что понимает даже названная дама. И горькая участь, как напомнил недавно в своей книге «Основополагающие мифы израильской политики» Роже Гароди, постигла в нацистской Германии не только евреев и не всех евреев. Зачем было преследовать тех из них, которые разделяли точку зрения Ицхака Шамира, будущего премьер-министра Израиля, во время войны обратившегося с группой единомышленников к высшему нацистскому руководству с таким, в частности, предложением: «У нас одинаковая (расистская. — В.Б.) концепция. Почему бы нам не сотрудничать друг с другом?» Какой смысл было подвергать гонениям таких, как Ицхак Рабин, еще один будущий премьер-министр Израиля, который в составе группы «Лехи» выступил в 1941 году за союз с Гитлером, с Германией? Крайне неразумно было бы не только преследовать, но и не сотрудничать с такими, как Менахем Бегин, опять-таки будущий премьер-министр Израиля, о котором хорошо знавший его Бен-Гурион говорил: «Бегин, несомненно, человек гитлеровского типа. Это расист». Наконец, почему было не использовать опыт таких, как и сам Бен-Гурион, будущий президент Израиля? 25 декабря 1940 года организация «Хаган», которую он возглавлял, взорвала корабль, присланный англичанами в порт Хайфа для того, чтобы спасти 252 еврея. Все они вместе с командой корабля погибли…

Нет, дорогой Анатолий Салуцкий, в нацистской Германии вовсе не такие евреи пострадали, а прежде всего те, которые были всей душой со своими соплеменниками, сражавшимися против фашизма сперва в Испании, где в интернациональной бригаде Линкольна, например, они составляли тридцать процентов, а в бригаде Домбровского — почти половину, затем на фронтах Великой Отечественной войны, где 108 из них заслужили звание Героя Советского Союза, и в те же дни — в восстании против фашистов в Варшавском гетто.

А первыми жертвами оказались коммунисты. Ни Муссолини, ни Гитлер не устраивали никаких судебных процессов над бизнесменами и не заикались о передаче собственности. Они истошно обличали плутократов иностранных — английских и американских, а со своими жили душа в душу. Все эти Круппы и Стиннесы благоденствовали при Гитлере еще больше, чем до него: были хорошие военные заказы. А процессы устраивались над коммунистами, над Георгием Димитровым, например, и в тюрьмы бросали, расстреливали их же, как Эрнста Тельмана, например, а потом и других прогрессивно мыслящих людей. Так что погромы бизнесменов, процессы над ними вовсе не обязательный признак появления фашизма, как представляется А. Салуцкому.

Наконец, когда писатель говорит, что кто-то в недалеком грозном будущем станет «играть на чувствах» обездоленных, то он пользуется языком Лифшица и Сванидзе, ибо ведь это же справедливые, естественные, законные чувства. И тот, кто окажется во главе обездоленных, будет не играть на них, не спекулировать ими, а лишь умело и ярко выражать их.

Но примечательней всего в этом рассуждении то, что угрозы, о которой тут говорится, еще нет, а ярлык для нее уже заготовлен — «фашизм»; лидера пока не видно, а клеймо для него уже придумано — «фюрер». Ловко. Ухватисто. Расторопно… А вдруг это будет новая социалистическая революция? Или — национально-освободительное восстание? Что если начнется не «передел собственности», а нечто более понятное и справедливое — возвращение украденного народу? Ну, конечно, в этом случае процесса, например, над Чубайсом Анатолием Борисовичем, сыном Бориса Львовича Чубайса, едва ли удастся избежать, ибо, как заметила не так давно одна весьма прогрессивная газета, «Таких, как Чубайс, товарищ Сталин расстреливал». И вот, чтобы уберечь реформатора от самосуда, придется, видимо, взять его под стражу, а потом — на не слишком мягкую скамеечку посадить…