Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты - Николай Черкашин

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Владимир Викторович Лобыцын, капитан 2-го ранга в отставке, сотрудник Института океанологии и океанографии, служил родному флоту на ниве исторических разысканий до последнего дня жизни. Благодаря его огромному подвижническому труду были спасены от забвения сотни достойнейших моряков-офицеров, не поступившихся честью и не предавших свое Отечество. Книга «Мартиролог русской военно-морской эмиграции», кропотливо составленный и образцово изданный Лобыцыным, стала, пожалуй, главным трудом его жизни. И если в ней нет имени капитана 2-го ранга Ивана Ризнича, значит, можно уверенно полагать: погиб он вовсе не за рубежом...

Именно Владимир Лобыцын, который тоже увлекся судьбой командира «Святого Георгия», и показал мне найденную в эмигрантском архиве пожелтевшую телеграмму морского министра адмирала А. Русина. Она была адресована в Ставку Верховного главнокомандующего, находившуюся тогда в Могилеве, — графу Капнисту, представителю военно-морского флота, и датирована 11 сентября 1916 года:

«Адмирал Веселкин телеграфирует: “Старший лейтенант Ризнич отказался исполнять мое приказание руководить работами по изготовлению донных мин, что я ему предложил как водолазному офицеру. Он мотивировал свой отказ невозможностью покинуть на время подводную лодку и в присутствии офицеров вел себя возмутительно вызывающе со мной. Я временно его отстранил от командования и прошу срочного распоряжения об экстренной его замене и немедленного отправления его из Рени, а также об отрешении его от должности командира и начальника дивизиона с оставлением на время войны без назначения на суда Действующего Флота, как протестованного мной.

Основание: пункт 5-й ст. 75, книга 17-я.

Адмирал. Веселкин[8]».

Телеграмма от графа Капниста 16 сентября 1916 года:

«Адмиралу Веселкину.

Подводник лейтенант Шмидт выехал в Рени 16 сентября. Капнист».

По сути дела, старший лейтенант Ризнич был прав: изготавливать донные мины должны минеры, а не водолазные офицеры. Беда, коль пироги начнет печи сапожник... Другое дело, в какой форме выразил он свой отказ. Вообще-то, дисциплина на Дунайской флотилии была аховой, на Дунай ссылали из Севастополя штрафованных матросов, да и офицеров тоже.

Судьба Ивана Ризнича отчасти напоминает судьбу Александра Маринеско — тот же своенравный независимый характер, то же бесстрашие, когда дело касается великого риска, и вечное недовольство начальства. Один совершил поход века, другой — атаку века. И оба получили свое признание, свои награды — посмертно, спустя многие десятилетия.

Итак, из Рени строптивого командира дивизиона особого назначения старшего лейтенанта Ризнича отозвали на Север. Возможно даже, не столько для тою, чтобы убрать с глаз обиженного им адмирала, сколько препоручить ему, знатоку подводных лодок уникального проекта 27-в, подъем затонувшей осенью 1915 года подводной лодки № 2.

Дело заключалось вот в чем. Ввиду того, что навигация на Белом море недолгая, решено было отбуксировать субмарины в незамерзающую Екатерининскую гавань Кольского залива — в Александровск-на-Мурмане. Однако в пути случилась беда.

«11 октября обе подводные лодки, — доносил старший лейтенант Ризнич, — вышли на буксире парохода “Сергей Витте” под конвоем вспомогательного крейсера “Василий Великий”. 15 октября при сильном западном ветре и крупной волне при переходе от острова Сосновец к Йокоганьскому рейду ПЛ № 2 сорвалась с буксира и затонула. Личный состав находился на “Витте”. Точное место гибели установить не удалось».

Спустя девяносто лет в том же Баренцевом море, следуя во все ту же Екатерининскую гавань, и тоже осенью, затонула шедшая на буксире списанная атомная подводная лодка К-159. Ее экипаж в отличие от ПЛ № 2 шел не на буксире, а в прочном корпусе атомарины, и потому погиб, когда оборвались понтоны...

Лейтенант Ризнич, зная невысокие мореходные качества своих карликовых субмарин, возражал против буксировки их в осенние шторма, но командующий флотилией Северного ледовитого океана контр-адмирал Ивановский настоял на этой операции.

Весной 1916 года злополучную субмарину удалось обнаружить, о чем и было доложено в морской штаб Верховной Ставки:

«Мортшаверху. 16 апреля 1916 г. Из Иоканьги начальник телеграфа сообщил, что у берега в заливе усмотрена наша потерянная подводная лодка. Главная телеграфировал Кроткову послать туда судно. “Вайгач” прошел Святой Нос. А “Беллавенчер” пришел в Александровск-на-Мурмане. Штенгер». Была сформирована команда водолазов с опытнейшими водолазными офицерами лейтенантами Н. Павлиновым и Китаевым. Вскоре командующий флотилией Северного океана контр-адмирал Угрюмов доносил из Архангельска в Генмор: «Для спасения подводной лодки, найденной в Святоносской бухте, из Александровска послан тральщик “Восток” со старшим офицером заградителя “Уссури” Чуть позже адмирал докладывал начальнику Морского Генерального штаба:

«...Лодка закреплена двумя тросами, караул поставили. При осмотре проломов корпуса не замечается. На рубке с обеих сторон стоит цифра “2” Крен на правый борт. Укрепления двумя тросами считаю надежными. Угрюмов».

Однако судоподъемные работы затянулись из-за плохой погоды и других причин. На смену лейтенанту Шмидту, руководившему подъемом, был направлен старший лейтенант Ризнич. Он прибыл к месту работ в начале октября. Но подводной лодке № 2 суждено было навсегда остаться на дне морском Морской министр адмирал Григорович наложил резолюцию: «Лодку надо исключить из списков. Не стоит тратить деньги».

Так или иначе, но Ризнича хоть и отрешили от командования дивизионом, но все же оставили на «судах Действующего флота», назначив его командиром малой подводной лодки № 1, стоявшей в Александровске-на-Мурмане (ныне город Полярный), лейтенанта Вячеслава Шмидта 3-го отправили на Дунай командовать подводной лодкой № 3.

Обоих офицеров связывала добрая дружба и совместная эпопея по переброске субмарин из Ладоги на Север. На память о крутом повороте судьбы они сфотографировались в Архангельске. Этот уникальный снимок с автографом старшего лейтенанта Ризнича тоже попал в Россию с лейквудским архивом, и его тоже разыскал среди многих прочих Владимир Лобыцын.

СТАРОЕ ФОТО. В резном кресле студийного мастера сидит гологоловый морской офицер в кителе. Рядом стоит его товарищ — лейтенант Вячеслав Шмидт. На лицах — ни тени печали, хотя оба понимали: возможно, расставались навсегда. Война есть война.

Ризнич не долго пробыл в опале. В начале декабря 1916 года морской министр адмирал А. Русин утвердил решение генмора о назначении старшего лейтенанта Ризнича командиром подводной лодки, построенной итальянцами по российскому заказу. Остается гадать, что это было — особое доверие известному ратоборцу за подводный флот или своего рода почетная ссылка с непредсказуемым исходом. Ведь шанс был не столько отличиться, сколько сгинуть в коварном Бискае или угодить под торпеду германского подводного рейдера... Ризнич после многих лет вынужденного бездействия принял это назначение с радостью. Он верил в себя, верил в стойкость и храбрость русского матроса, верил в свою счастливую звезду.

«Найти себе команду дружную и которой можно вполне довериться, — писал он еще до войны, — не так трудно, если принять во внимание громадный контингент желающих плавать на подводных судах».

Именно такую — дружную — команду и подобрал себе старший лейтенант Ризнич. Ее костяк составили матросы и унтер-офицеры с подводной лодки № 1. А для покидаемой субмарины Ризнич сформировал и подготовил другую команду, которую возглавил лейтенант Николай фон Дрейер. Тот самый Дрейер, выведенный Валентином Пикулем в качестве одного из героев романа «Из тупика».

И тут самым неожиданным образом перед Иваном Ризничем возникла еще раз тень Александра Пушкина. Дело в том, что в семье Дрейеров хранился портрет Пушкина, написанный с него в раннем детстве. Этот портрет был передан Надеждой Осиповной, матерью поэта, дочери домашнего врача в подарок и передавался потом из поколения в поколение, как драгоценнейшая реликвия. Разумеется, Ризнич о том и знать не знал, поскольку все разговоры с лейтенантом Дрейером шли вокруг подводной лодки № 2, комплектации нового экипажа и прочих служебных дел. Но дух Пушкина витал над ними под северным небом, и сегодня, кажется, пушкинская строка про моря и про «гад подводных ход» была тоже провидческой, как и многое из того, что он сумел предсказать. Могли бы они подумать тогда, Ризнич и Дрейер, что через несколько лет примут почти одну и ту же судьбу, здесь же, в Архангельске.

Лейтенант фон Дрейер после октябрьского переворота служил штурманом на ледоколе «Святогор» (потом «Красин»), который ходил под красным флагом. В 1919 году заболел тифом и слег в гарнизонном госпитале Архангельска.