Семейный позор - Шарль Эксбрайя

— Вот дерьмо!

— А тебе бы не хотелось узнать, кто натравил на нас легавых? — вкрадчиво спросил Бастелика.

— И даже очень!

— Элуа Маспи.

— Ты рехнулся, Антуан?

— Да говорю же тебе: это работа Маспи! Старого придурка Великого Маспи! Филозель сидел в кафе, когда туда явился Пишранд, еще тепленький после разговора с Элуа, и выложил все это своему коллеге Ратьеру! Ну, что скажешь?

Салисето немного помолчал.

— Что я скажу? А то, что мне придется малость потолковать с «моим другом» Элуа… Но тут есть одна закавыка…

— Что ты имеешь в виду?

— У Маспи — свои осведомители… И обычно он очень неплохо информирован… С другой стороны, обо всей этой истории с итальянцем и улетучившимися в неизвестном направлении драгоценностями мы не слыхали ни звука… во всяком случае, я…

— И что означает это «во всяком случае, я», Тони?

— Да то, что это дело вполне мог обстряпать кто-то из вас!

Бастелика, побледнев как смерть, медленно встал.

— Думаешь, я способен вести с тобой двойную игру?

— По нынешним временам миллион франков — очень большие бабки, разве не так?

Антуан повернулся к Боканьяно:

— Слыхал, Луи, как он нам доверяет?

Тот, не переставая жевать, слегка пожал плечами.

— Будь у меня в кармане на миллион стекляшек, я бы давным-давно сделал ноги! — проворчал он с набитым ртом.

Салисето хмыкнул.

— Для начала еще надо суметь отмыть эти стекляшки, малыш!

Луи на секунду перестал жевать, но лишь для того, чтобы, с жалостью поглядев на патрона, высказать свое мнение о нем:

— Каким же ты иногда бываешь кретином, Тони!

Пока Салисето собачился со своими присными, в кабинете дивизионного комиссара Мурато царила примерно такая же атмосфера — шеф отчитывал подчиненных:

— Ну и что о нас думают люди, я вас спрашиваю? Едва вытащили из воды труп Ланчано и узнали, что его добыча исчезла, как прямо у нас под носом ограбили ювелирную лавку на улице Паради и разбили голову сторожу! Кстати, как он себя чувствует, Пишранд?

— Не блестяще… Голова почти всмятку… и врачи настроены довольно пессимистично.

— Браво! Два трупа всего за несколько часов! Да, господа, марсельцы могут чувствовать себя в полной безопасности от посягательства всякой сволочи, угнездившейся в нашем городе! Может, кто-нибудь из вас имеет хотя бы отдаленное представление, за что нам платят жалованье?

Пишранд стал на дыбы:

— Если бы мне вздумалось забыть об этом, патрон, достаточно подойти нагишом к зеркальному шкафу! У меня вся шкура покрыта напоминаниями!

Комиссар Мурато отлично знал, сколько ран получил на службе инспектор Пишранд. Он тут же смягчился.

— Я сказал это, просто чтоб вы малость поднажали, старина.

— Незачем нас подстегивать, шеф. Рано или поздно, но мы непременно загребем всю компанию.

— Что ж, будем надеяться… Ну и как идет ваше расследование, Констан?

Называя подчиненного по имени, комиссар хотел подчеркнуть, какое доверие он питает к старому служаке.

— Насчет убийства Ланчано пока ничего не прояснилось. Жду результатов операции, о которой я вам вчера рассказывал, шеф…

Пишранд подмигнул начальнику, не желая упоминать при Бруно о ловушке, расставленной Салисето, — молодому человеку могло бы очень не понравиться, что в дело впутали его отца. Мурато чуть заметным кивком дал знать, что отлично понял.

— А с ограблением на улице Паради, по-моему, все не так уж плохо…

— Вы находите?

— Сторож когда-нибудь придет в себя и опознает того, кто его ударил, или хотя бы сделает вид…

— Ну, для начала их надо свести вместе.

— Уж это я устрою, как только в больнице дадут разрешение.

— И кого вы туда приведете?

— Антуана Бастелику.

— Правую руку Салисето?

— Насколько я знаю, он один разбивает витрины таким образом.

— Это было бы великолепно… Только бы раненый его признал!

— Не беспокойтесь, признает!

— А что у вас, Ратьер? Как ваши осведомители?

— Немы как рыбы. И дрожат от страха.

— А вы, Маспи, что скажете?

— Я обошел всех мелких контрабандистов и скупщиков, но больше для очистки совести — у всех у них кишка тонка, чтобы прикарманить миллионное состояние…

— И что же дальше?

— Ну, если Ланчано переправили в Марсель не итальянцы, придется поговорить с Адолем… А что касается драгоценностей, только Фонтан способен раздобыть достаточно денег на их покупку. Даже учитывая комиссионные расходы и степень риска, скупщик должен выложить от трехсот пятидесяти до четырехсот тысяч франков. Никто другой во всем Марселе не соберет такой суммы.

Поскольку Селестина решила приготовить на обед буйабес[11], Элуа рано утром сходил к знакомому рыбаку и купил у него нужную для этого блюда рыбу — ту, что живет под скалами. Поднимаясь домой по улице Лонг-дэ-Капюсен, он читал газету и внутренне негодовал на так подло подставившего его Пишранда. Тот, правда, не назвал Элуа (только этого не хватало!), но ясно намекнул, кто выдал Салисето и его банду. Великий Маспи настолько увлекся чтением, что чуть не налетел на ярко-красную машину, стоявшую у крыльца. Элуа тихонько выругался и, подняв глаза, заметил улыбающегося Пишранда. Гневно размахивая газетой, он бросился на инспектора:

— Да как вы посмели…

— На вашем месте, Элуа, я бы поспешил домой, — невозмутимо отозвался полицейский. — Похоже, у вас гости, и, судя по тачке, в которой они разъезжают, довольно-таки важные птицы.

— Корсиканец? — чуть дрогнувшим голосом спросил Элуа.

— Да, у меня есть смутное предчувствие, что это именно он.

— Разве вы не того добивались, бессовестный враль?

— Честно говоря, да. Я остаюсь, и, коли дело обернется совсем худо, зовите на помощь!

Великий Маспи с бесконечным высокомерием поглядел на инспектора:

— Надеюсь, вы не думаете, будто я спасую перед каким-то корсиканцем?

Это гордое заявление не помешало Элуа подниматься по лестнице крадучись. У двери он замер и прислушался. Тишина. И вдруг, охваченный дикой, беспричинной паникой, он влетел в дом, почему-то решив, что всех его домашних уже зарезали. Дверь была не заперта, и Маспи пулей влетел в комнату. Боканьяно по-мальчишески подставил подножку, и Элуа, растянувшись во весь рост, на животе подъехал к ногам Селестины. Тони насмешливо чистил ногти лезвием внушительного ножа.

— Ну, вставай же, Маспи… Великий! — издевательски предложил Тони.

Все три бандита дружно заржали.

— Боже мой, да будь при мне ружье… — проворчал дед.

— А ты заткнись, предок! — сухо бросил Салисето. — А то отправим в постель без сладкого!

Дрожа от унижения, Элуа встал и оглядел комнату. Боканьяно курил, стоя у двери. Бастелика, развалившись в кресле, пил отменный контрабандный портвейн, подаренный Маспи Адолем. Тони то поглядывал в окно, то на хозяев дома. Селестина, дед и бабушка рядком сидели на стульях. Элуа попытался восстановить пошатнувшийся авторитет.

— Ну что, напали втроем на двух стариков и женщину и теперь воображаете себя настоящими мужчинами? — злобно глядя на Салисето, буркнул он.

— Заглохни!

— А не много ли ты о себе воображаешь, Салисето? И, во-первых, какого черта ты приперся в мой дом без приглашения?

— А ты не догадываешься?

— Нет.

— Спросил бы своего дружка Пишранда, с которым минуту назад так мило беседовал! Вон он торчит под окном, видно, нарочно, чтобы тебе подсобить? Так чего ты ждешь? Быстренько зови его на помощь!

— А на черта мне помощники? Я и так вышвырну вон дерьмо вроде тебя.

— Вот как? Тебе, я вижу, не терпится остаться без ушей?

Салисето подошел и осторожно приставил нож к горлу Маспи.

— А ну-ка, продолжай в том же духе! Что-то я плохо расслышал песенку!

Не то чтоб муж Селестины был трусом, но, во всяком случае, всегда чувствовал, когда перевес не на его стороне.

— Садись, Маспи… Великий! Точнее, великая сволочь!

Элуа устроился на последнем стуле.

— Ну, говорят, на старости лет ты заделался осведомителем, подонок?

— Клянусь тебе…

— Молчать! Впрочем, чему тут удивляться? Коли ты достаточно прогнил, чтобы сделать собственного отпрыска легавым…

— Я его выставил за дверь!

— Ты, случаем, не воображаешь, будто я совсем чокнутый? Просто тебе вздумалось жрать из всех кормушек сразу. Ты не мужчина, Маспи, а так себе, недоразумение! Да еще страдаешь манией величия! Право слово, мне так и хочется дать тебе хороший урок! И не будь под окнами полицейского, ты бы свое получил! А теперь слушай и постарайся запомнить: с этой минуты ты держишь пасть на запоре, ясно? Если тебя еще о чем вдруг спросят, ответишь, что дал маху и вообще ничего не знаешь… Потому как ежели тебе еще хоть раз вздумается бредить вслух, мы сюда снова приедем, а потом придется вызывать «скорую». И имей в виду: увезут не только тебя, но и этих троих доходяг… А что до твоего сынка, посоветуй ему не совать нос в мои дела, иначе он живо окажется в Старом Порту с парой кило чугуна в карманах!