Забвение пахнет корицей - Кристин Хармель

Я хлопаю глазами.

– Это он тебе такое сказал?

– А что я, маленькая, сама, типа, ничего не вижу? – огрызается дочь, но по тому, как бегают ее глаза, я догадываюсь, что попала в точку.

– Анни, твой отец не должен был говорить тебе плохое обо мне, – говорю я. – В наших отношениях есть много такого, чего ты не понимаешь.

– Например? – спрашивает Анни с вызовом.

Я прикидываю, что ответить, и в конце концов решаю не втягивать дочь во взрослые разборки – неправильно это, ей незачем в них участвовать.

– Это касается только меня и твоего отца. На это Анни громко смеется, закатывая глаза.

– Он-то мне доверяет и говорит откровенно, – чеканит она. – А ты – знаешь что? Ты все разрушаешь, мамочка.

Я не успеваю ответить, потому что на входной двери в кафе звякает колокольчик. Смотрю на часы – до шести, когда мы официально открываемся, еще несколько минут, но Анни, видимо, забыла запереть дверь, когда вошла.

– Мы еще поговорим об этом, барышня, – ледяным тоном говорю я.

– Неважно, – бормочет Анни себе под нос.

Она отворачивается к миксеру, и я краем глаза замечаю, как она добавляет муки и молока, потом ванили.

– Доброе утро, Хоуп, ты здесь? – раздается голос Мэтта, и я выскакиваю в зал.

Слышу, как Анни шепчет: «Ну, конечно, это он», но делаю вид, что ничего не слышала.

Миссис Кунц и миссис Салливан появляются, как всегда ровно в 7:30, и Анни немедленно бросается к ним. Обычно она предпочитает оставаться на кухне и, нацепив наушники своего айпода, занимается капкейками и пирожками. Это дает ей возможность игнорировать меня, пока не наступает время бежать в школу. Но сегодня она – сама приветливость – с лучезарной улыбкой выскакивает к посетителям и наливает кофе, даже не дав им шанса сделать заказ.

– Вот сюда, пожалуйста, дайте-ка, я подвину вам стулья, – воркует она, жонглируя двумя чашками и крохотным кувшинчиком сливок, а старушки семенят за ней, переглядываясь.

– Что ж, спасибо, Анни, – произносит миссис Салливан, пока Анни ставит чашки и сливки на столик и выдвигает стул, помогая ей сесть.

– Пожалуйста! – радостно отзывается Анни. На миг мне кажется, что та девочка, что обитала в ее теле до развода, вернулась. Миссис Кунц тоже бормочет благодарность, и Анни щебечет: – Не за что, мэм!

Она зависает с клиентками, пока они делают первые глотки горячего кофе, мнется с ноги на ногу и буквально сгорает от нетерпения, выжидая, когда миссис Салливан наконец неторопливо надкусит свой маффин с черникой, а миссис Кунц попробует пончик с корицей и сахаром.

– Э-э, извините, можно я, типа, кое-что у вас спрошу? – нарушает тишину Анни.

Я протираю стойку и замираю, пытаясь расслышать, что же ей так не терпится узнать.

– Конечно, дорогая, – отвечает миссис Кунц. – Только ты не должна вставлять «типа» вот так, прямо посреди предложения.

– Чего? – озадаченно переспрашивает Анни.

Брови миссис Кунц лезут на лоб, и Анни хватает сообразительности поправиться:

– В смысле, извините.

– Слово «типа» не следует использовать в предложении в качестве вводного, – наставительно поясняет миссис Кунц моей дочери.

Я наклоняюсь за стойку, чтобы скрыть улыбку.

– Ну да, – говорит Анни. – В смысле, я знаю. Вынырнув из-под стойки, я замечаю, что лицо у нее пылает. Мне становится не по себе, жалко девочку: миссис Кунц в десятом классе вела у нас английский – она крепкий орешек. Я уже хочу подойти и заступиться за Анни, но не успеваю, потому что в бой бросается миссис Салливан.

– Ах, Барбара, отстань от ребенка, – говорит она, слегка ударяя подругу по руке. Потом, обернувшись к Анни, продолжает: – Не обращай на нее внимания. Она просто привыкла командовать своими учениками, а теперь на пенсии, вот и скучает.

Миссис Кунц пытается возразить, но миссис Салливан снова шлепает ее и улыбается Анни:

– Ты о чем-то хотела нас спросить, детка? Анни откашливается.

– Ну… ага… то есть я хотела сказать, да, мэм. Я просто подумала… – Девочка делает паузу, и старые дамы ждут. – Ну, вы ведь были знакомы с моей бабушкой, правда?

Дамы переглядываются, потом снова поворачиваются к Анни.

– Да, конечно, – отвечает наконец миссис Салливан. – Мы знали ее много лет. Как она себя чувствует?

– Нормально, – мгновенно реагирует Анни. – В смысле, не совсем. У нее кое-какие… проблемы. Но, хм, вообще нормально.

Щеки у нее снова горят.

– Вообще-то, я хотела спросить, вы случайно не знаете, кто такая Леона?

Дамы снова переглядываются.

– Леона, – медленно повторяет миссис Салливан. Она с минуту размышляет и качает головой. – Что-то не припоминаю. Имя незнакомое. Барбара?

Миссис Кунц отрицательно качает головой.

– Нет, никакой Леоны я не знаю. А в чем дело? Анни стоит, опустив глаза.

– Просто она меня все время так называет. Мне просто интересно, типа, кто же это такая. – Анни на миг замирает от ужаса и лепечет: – Извините, что сказала «типа».

Миссис Салливан нагнувшись, треплет мою девочку по руке:

– Ну что, добилась своего, напугала ребенка, Барбара, – укоряет она подругу.

– Я просто хотела поправить ее, – вздыхает миссис Ку нц.

– Отлично, но сейчас для этого не время и не место, – строго замечает миссис Салливан и подмигивает Анни. – А почему тебе это так важно, детка? Знать, кто такая эта Леона?

– Бабушка, по-моему, грустит по ней, – отвечает Анни так тихо, что я еле улавливаю слова. – А я так мало о ней знаю, понимаете? О своей бабушке, в смысле. Мне ее так жалко, хочется ей помочь, но не знаю как.

На этих словах в кафе входят новые посетители, незнакомые мне седой мужчина и молодая блондинка, и я, обслуживая их, упускаю часть разговора Анни со старыми дамами. Блондинка выбирает кусочек морковного торта, спросив предварительно, нет ли у нас чего-нибудь диетического – у нас ничего такого нет, – а ее спутник (на вид он старше ее на несколько десятков лет, слишком стар, чтобы томно пожимать ей руку и чмокать в ушко) заказывает эклер. Когда они уходят и я снова могу посмотреть на Анни, она сидит за столиком рядом со старушками.

Глянув на часы, я уже собираюсь напомнить Анни, что через несколько минут ей надо выходить, чтобы не опоздать в школу, но застываю на месте, увидев выражение ее лица, серьезное и искреннее. В последнее время я привыкла к дочкиному ворчанию и закатыванию глаз – со мной она только так и ведет себя, – но в эту минуту Анни совершенно другая, она совсем не ломается. Я сглатываю.

Потом вхожу в зал с губкой и спреем, чтобы заодно с уборкой послушать их разговор. Дамы, как я понимаю, рассказывают Анни историю появления Мами на Кейп-Коде.