Замечательные женщины - Барбара Пим

– О нет! – запротестовала я. – Они делают такое благое дело!

– Благое дело? – повторил, смакуя слова, Роки. – Как мне нравится это выражение! Так благородно звучит. Возможно, мисс Лэтбери права, и как раз вид собратьев-антропологов наставил его на путь истинный.

– Это было не в Африке. – Елену разговор как будто совсем не забавлял. – Думаю, это случилось в Кембридже, хотя он никогда об этом не рассказывает.

– Наверное, это довольно неловко, – сказал Роки. – Жизнь без всего такого во многом лучше.

– Конечно, для него это скорее интеллектуальное занятие, – пояснила Елена. – Ведь он знает ответы на все вопросы.

– Нам определенно нужны такие люди, – вставила я. – Церкви нужны интеллектуалы.

– Не сомневаюсь, – пренебрежительно бросила Елена. – Все эти старушки, заглядывающиеся на смазливых младших священников, церковь далеко не продвинут.

– Но наш младший священник вовсе не смазливый, – возмутилась я: перед глазами у меня возникла приземистая фигура отца Грейторекса в обтрепанном плаще. – И даже не молодой.

– И вообще, зачем церкви куда-то продвигаться? – спросил Роки. – Мне кажется, гораздо утешительнее знать, что она остается на своем месте.

– Где бы оно ни было, – добавила Елена.

Я тихо запротестовала, но совсем тихо, поскольку с ними двумя и впрямь не понимала, о чем речь и где мое место, хотя Роки был как будто на моей стороне.

– Боюсь, не все мы так уж интеллектуально подходим к своей вере, – сказала я, обороняясь. – Мы, вероятно, многого не знаем и не умеем дискутировать. Тем не менее, думаю, в церкви и для глупых есть место, – добавила я, вспомнив строки из гимна епископа Хебера: «Много богаче славословие сердце, дороже Господу молитвы бедняков». Хотя, вполне очевидно, Ему должно быть по нраву, что у Него есть такой интеллектуал, как Иврард Боун.

– Вы с ним поговорили? – спросила Елена.

– О нет, думаю, он даже меня не заметил, а если и заметил, то не узнал. Так часто бывает, знаете ли. Наверное, во мне просто нет ничего примечательного.

– Милая моя мисс Лэтбери, – улыбнулся Роки, – это чистой воды неправда!

И вновь я перенеслась на террасу адмиральской виллы, где заняла свое место среди военнослужащих женского вспомогательного. Разумеется, я не знала, что на это ответить.

– Почему бы нам не называть вас Милдред? – спросил вдруг Роки. – В конце концов, мы будем часто видеться. Думаю, мы станем друзьями.

Я испытала некоторую неловкость, но не могла же отказать!

– И вы должны называть нас Елена и Роки. Справитесь?

– Думаю, да, – отозвалась я, спросив себя, когда начинать.

– А Иврарда Боуна называть Иврардом, – внезапно рассмеялась Елена.

– О нет! – воспротивилась я. – Вообразить себе такого не могу!

– Вам следовало бы поговорить с ним после службы, – посоветовала она. – Сказать что-нибудь о проповеди. Он любит покритиковать.

– Он куда-то спешил, – объяснила я, – так что у меня не было шанса, даже если бы он меня узнал.

– Как же мило, что над нами живете именно вы, – неожиданно сказала Елена. – Подумать только, там могла бы поселиться какая-нибудь скучная семейная пара, или «деловая женщина», или семья с детьми… какой ужас!

К себе наверх я поспешила в приподнятом настроении. Меня несколько позабавила мысль о том, что, увидев Иврарда Боуна на великопостной службе, я сразу стала человеком, с которым приятно жить в одном доме. Ради Елены, если не себя самой, наверное, в следующий раз стоит сделать какой-нибудь дружеский жест. Можно назначить себе епитимью: лучше относиться к Иврарду Боуну. Я стала воображать себе, как это будет: что я скажу и что он ответит. Какое-нибудь замечание о проповеднике или о погоде или дружеский вопрос о том, как продвигается работа, были бы неплохим началом.

Я стояла у окна, опираясь о рабочий стол, и рассеянно смотрела на церковь, видневшуюся за голыми деревьями. Вид сестры Блэтт, великолепной на своем высоком старомодном велосипеде – точь-в-точь корабль на всех парусах, – доставил мне большое удовольствие. Потом появился Джулиан Мэлори в черной накидке: наш священник разговаривал и смеялся с женщиной, которой я раньше не видела. Она была высокой и довольно элегантно одетой, но лица ее я не разглядела. Мне вдруг пришло в голову, что это, наверное, миссис Грей, которая будет жить в квартире на втором этаже. Я проводила их взглядом, пока они не скрылись из виду, а потом пошла на кухню стирать чулки. Я не могла бы сказать, откуда у меня взялось чувство, что она не совсем то, чего мы ожидали. Вдова священника… У нее такие грустные глаза… Вероятно, мы не представляли себе, что она будет смеяться вместе с Джулианом, – более определенной причины я не отыскала…

Глава 7

Официально меня представили миссис Грей на благотворительном базаре утром в субботу. Ей предстояло работать вместе с Уинифред, которая выглядела очень оживленной и довольной, напомнив мне ребенка, который предложил играть вместе и был принят в друзья.

Миссис Грей, как я и предположила, увидев ее мельком, была недурна собой и элегантно одета. Возможно, слишком элегантно для вдовы священника, подумалось мне, – тут я вспомнила, сколько уже встречала таких, как она. Ее сдержанная обходительность наводила на мысль не о робости, а скорее о самодостаточности, а в ее улыбке было что-то потаенное, будто она видела и думала больше, чем согласилась бы признать.

– Вам придется говорить мне, что делать, – сказала она, обращаясь к нам с Уинифред, – хотя, надо полагать, благотворительные базары повсюду одинаковы.

– Народ набежит довольно буйный, – игриво отозвалась Уинифред. – У нас не самый приятный район, сами понимаете, далеко не Белгравия. Боюсь, многие из тех, кто приходит на наши базары, носа в церковь не кажут.

– Так, по-вашему, в Белгравии есть благотворительные базары? – спросила миссис Грей. – Никогда бы не подумала.

– Кажется, в Сент-Эрмин иногда устраивают, – вставила я.

– Хочется думать, что на них ходят жены членов кабинета министров, – откликнулась миссис Грей с довольно деланым смешком, как мне показалось.

Чересчур громко рассмеявшись, Уинифред принялась переставлять вещи на раскладном столе. Они с миссис Грей заправляли «палаткой» всяческих безделушек. На центральном месте здесь величественно возвышались чучела птиц, их окружали книги, фарфоровые статуэтки и рамки – в некоторых еще остались фотографии. Уинифред вынула эдвардианскую леди и молодого священника, но остальные проглядела, и теперь они обвиняюще смотрели из своих почерневших вычурных оправ: некрасивая женщина с напряженным лицом (наверное, гувернантка), группа бородатых джентльменов в костюмах для крикета, капризного вида дитя с кудряшками.

– Ой, посмотрите! – услышала я восклицание Уинифред. – Бедняжки! А я думала, что всех вынула!

– Неважно, – успокаивающе, точно разговаривая с ребенком, сказала миссис Грей, – думаю, те, кто покупает рамки, даже не замечают фотографий. Помню, в приходе моего мужа…

«Так, значит, у ее мужа был приход», – подумала я. Почему-то я представляла его армейским капелланом, погибшим на войне. Тогда, возможно, он был в годах? После этого я уже ничего не слышала, поскольку голос у миссис Грей был тихий, а на меня надвинулась сестра Блэтт. Я обрадовалась, что она поможет мне в «палатке» с одеждой, всегда самой популярной. Каждая вещь была заранее снабжена ценником, но все равно среди покупателей обычно возникали борьба и ссоры, и они обращали к нам призывы их рассудить.

Базар был устроен в зале приходских собраний, пустом помещении с выкрашенными зеленым стенами. На одной из них висел написанный маслом портрет отца Басби, первого священника здешней церкви, и он взирал с него на нас сверху вниз, словно благословляя наши старания. По крайней мере нам хотелось думать, что он нас благословляет, хотя, если посмотреть внимательнее, выходило, что он скорее восхищается собственной окладистой бородой, которую любовно поглаживал пухлой рукой. Сейчас в дальний угол зала были сдвинуты бильярдный стол, доска для дартса и другие приспособления для безобидных развлечений членов молодежного клуба. Поближе к дверям за стойкой с решеткой мисс Эндерс, мисс Стэтхем и моя миссис Моррис, которую, очевидно, больше не смущали ни биретты, ни папские туфли, хлопотали вокруг титана и чайников. Джулиан Мэлори в фланелевых брюках и пиджаке спортивного кроя, заручившись поддержкой Тедди Лимона и нескольких дюжих ребят из клуба, ждал у дверей, чтобы сдерживать напор посетителей, когда они откроются. Посреди зала неуверенно топтался отец Грейторекс в сутане и старом синем бушлате, какие во время войны носили участники гражданской обороны.

Перехватив мой взгляд, сестра Блэтт раздраженно цокнула языком.

– Опять он! Как же он действует мне на нервы!

– На благотворительных базарах он действительно бесполезен, – согласилась я. – Но он такой добрый, почти святой. – Тут я осеклась, поскольку на самом деле ничем не могла подкрепить свое утверждение – лишь тем, что его обычное одеяние, состоящее из сутаны и старого бушлата, указывало на полное безразличие к условностям этого мира, что, в свою очередь, подразумевало поглощенность высшими материями.