Чудовищ нет - Юрий Бурносов

Комиссия была учреждена лишь несколько дней назад, 12 февраля, и Михаила Тариеловича Лорис-Меликова уже называли тайком «вице-императором». В самом деле, Комиссия и лично Лорис-Меликов обладали огромной властью, в его подчинение перешли Третье отделение и корпус жандармов, – и это явно, а о скрытых возможностях Комиссии оставалось лишь гадать. В своем обращении «К жителям столицы» три дня спустя после назначения рассудительный и мудрый Лорис-Меликов весьма красиво обрисовал задачи и цели вновь созданной Комиссии, сказав в частности: «Ряд неслыханных злодейских попыток к потрясению общественного строя государства и к покушению на священную особу государя императора в то время, когда все сословия готовы торжествовать двадцатипятилетнее, плодотворное внутри и славное извне, царствование великодушнейшего из монархов, вызвал не только негодование русского народа, но и отвращение всей Европы.

Не давая места преувеличенным и поспешным ожиданиям, могу обещать лишь одно – приложить все старание и умение к тому, чтобы, с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни пред какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой – успокоить и оградить законные интересы благомыслящей его части. Убежден, что встречу поддержку всех честных людей, преданных государю и искренно любящих свою родину, подвергшуюся ныне столь незаслуженным испытаниям».

Такие слова выглядели разумными в сравнении, к примеру, с обращением к государю начальника Московского полицейского управления, без обиняков предлагавшего «выслать всех социалистов на остров Сахалин и блокировать его военными кораблями, а высшие учебные заведения перевести в захолустные окраины, изолировав тем самым революционное студенчество от народа».

Рязанов, разумеется, читал «К жителям столицы» и догадывался, что вызов к Лорис-Меликову так или иначе будет связан с работою Комиссии, но никак не мог ожидать, что генерал вот так, запросто предложит ему место. Кто же мог ему протежировать? Откуда Лорис-Меликов знает о «примечательных успехах на ниве правоведения», под которыми, несомненно, подразумевает в том числе стажировку в Сюртэ? Или он совсем о другом говорит, а правоведение – лишь предлог?

– Вижу, вы озадачены, Иван Иванович, – улыбнулся тем временем граф. – Представьте же, как был озадачен я, когда государь предложил мне возглавить Комиссию… Буду честен: едва успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг – бац! – иди управлять уже всем государством. Я имею полномочия объявлять по личному усмотрению высочайшие повеления. Ни один временщик – ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев – никогда не имели такой всеобъемлющей власти. Потому, поверьте, мне известно о вас очень много, и, хотя кое-кто советовал мне не связываться с вами, отрекомендовав редкостным сумасбродом и мистиком, я все же пренебрег этими дурными советами. Видите, я с вами честен. Если вы не хотите еще арманьяку…

– Нет-нет, благодарю, ваше превосходительство!

– …Тогда не смею задерживать. Сейчас вас препроводят к одному из моих помощников и доверенных лиц, который и расскажет вам более подробно о грядущих делах.

– Но я, кажется, не дал еще согласия, – заметил Рязанов.

Генерал аккуратно вынул из кармана большой платок с монограммою, развернул его, высморкался, так же аккуратно убрал обратно и сказал с некоторой укоризною:

– Полноте, милейший Иван Иванович, я знал, что вы согласитесь, еще когда звал вас сюда. Мне очень нужен сумасброд и мистик, потому как вижу вокруг засилье людей рассудительных, благоразумных и скушных. А не то нынче время, чтобы благоразумно рассуждать, надобны головы необычные, работники всесторонние… Кому надо, пускай занимаются чем велено, а вам будет особое задание и отдельное начальство. Идите, идите, и вы не пожалеете, уверяю. Прошу извинить за столь короткую аудиенцию – не вижу смысла задерживать вас без толку, сам я всего лишь хотел еще раз на вас взглянуть, ибо не видел несколько лет.

Помощника и доверенное лицо Лорис-Меликова звали Бенедикт Карлович Миллерс, надворный советник. Лет сорока пяти, с седою всклокоченной шевелюрой и умным сухим лицом, он с удобством расположился в маленьком полутемном кабинете: окна там были завешены тяжелыми бордовыми портьерами и светили, несмотря на полдень, слабо шипящие угольные лампы.

– Извольте садиться, господин Рязанов, – сказал Миллерс, перебирая на столе вороха бумаг.

Перед столом помещалось два кресла, но на обоих лежали все те же бумаги, и Иван Иваныч не без труда освободил потребное себе место.

– Погодите минуту, иначе я забуду, что искал, – сказал Миллерс, продолжая копаться в документах.

Со скуки Рязанов принялся разглядывать книги, в совершенном беспорядке лежавшие на краю стола, в большинстве своем знакомые хотя бы названиями: первый том «Трудов Этнографической статистической экспедиции в западный русский край», Уложение о наказаниях 1846 года, Сборник Харьковского Историко-филологического Общества, разрозненные нумера «Недели» и «Киевлянина», а также на немецком и английском: «История немецкого народа» Янсена, переиздание «Глоссографии» Блаунта, «Об истине, заключенной в народных суевериях» Майо, «Очерки Элии» Лэма, «О преступлениях и наказаниях» Людовико Синистрари – впрочем, эта уже на итальянском. Довольно дико смотрелись здесь «Листок "Земли и воли"» и двадцатилетней давности «Полярная звезда» лондонского издания, запачканная то ли вином, то ли кровью.

Еще здесь была разнообразная литература по спиритизму – весьма толковая и полная подборка, в которой Иван Иванович приметил хорошо ему известные менделеевские «Материалы для суждений о спиритизме», петербургское издание Вильяма Крукса «Спиритизм и наука. Опытное исследование над психической силой», книги «Месмеризм, одилизм, столоверчение и спиритизм» Карпентера и «Спиритизм» Гартмана, а также журналы: аксаковский «Psychische Studien», издающийся в Лейпциге, и русский «Ребус».

– Любопытствуете? – спросил Миллерс, наконец освободившийся. Он взял небольшой лист бумаги, который тут же тщательно изорвал и бросил в корзину под стол.

Интересный подбор книг, ваше высокоблагородие. Не ожидал увидеть таковых в Комиссии Михаила Тариеловича, – смело заметил Рязанов. – Кроме разве вот этого. – И он постучал пальцем по «Листку "Земли и воли"».

В Комиссии Михаила Тариеловича многое можно увидеть, хотя почти все эти книги – моя личная собственность. Прошу прощения, что заставил вас ждать, господин Рязанов. Не удивляйтесь сумбуру на моем рабочем столе, ибо это не сумбур, но одному мне известный порядок. Так гораздо удобнее, уверяю… Что ж, приступим к делу. Не обижайтесь, если задаваемые мною вопросы напомнят вам пусть опять же сумбурный, но допрос: таковой у меня стиль, что поделать, таковая система.