Приданое Эсмеральды - Нора Робертс

Он попытался представить себе Эстер в таком контексте. Ведь у него должно быть богатое воображение, в противном случае он никогда не станет настоящим писателем. Но, как только он делал попытку вообразить усидчивую бабушку, которая обожала часами сидеть и писать акварели, делать карандашные наброски или работать в саду, поднимающей штангу и встающей на мостик, фантазия изменяла ему.

И все же он прекрасно знал, что Эстер Лэндон ничего не делает без причины. Невозможно было отрицать, что обстановка помещения была самым тщательным образом продумана и явилась результатом серьезных деяний.

Возможно, Эстер решила, что ей нужно удобное место для физических упражнений на тот случай, если погода, как, например, сегодня, помешает ей совершить ее прославленную ежедневную прогулку протяженностью в три мили.

Вероятно, она переоборудовала гостиную не сама, а кого-то нанимала.

Да, Эстер Лэндон умела продумать все до мелочей и, начав что-либо делать, всегда доводила начатое до конца.

И все же у Эли в голове не возникал образ бабушки, вставляющей диск с видеозаписью, чтобы заняться культуризмом.

Он продолжал просматривать диски на стеллаже и обнаружил записку:

Эли, регулярные упражнения приносят пользу и телу, и душе. Поменьше вспоминай о прошлом и побольше потей на тренажере. Я люблю тебя,

Бабушка.

Передано через Эйбру Уолш.

– О господи! – Он не мог решить, как ему реагировать на послание, посмеяться или развести руками от удивления. И вообще, что его бабушка успела рассказать о нем Эйбре Уолш? Как насчет его права на невмешательство в личную жизнь?

Он сунул руки в карманы и прошел к окну, выходившему на берег.

Море немного успокоилось, но все еще оставалось серым под небом цвета заживающего синяка. Волны бились о покрытый снегом берег, постепенно обкусывая края этой белой пелены. Белесые холмики дюн вздымались над водой, и стебли травы кое-где еще торчали из них, словно иголки из подушечки. Они качались на ветру, послушные его непреклонной воле.

Снег завалил ступеньки, ведущие на пляж, и толстым слоем лежал на перилах.

На нем не было заметно ни единого человеческого следа, и тем не менее мир за окном не был пуст. Далеко-далеко в серой бесконечности Эли увидел какое-то пятнышко неопределенной формы, которое некоторое время двигалось, но затем исчезло. Он смотрел, как над заснеженным берегом и морем парят чайки. В безмолвии затянувшейся зимы их крики звучали резко и оглушительно.

Он подумал об Эйбре.

Затем оглянулся назад, без особого интереса уставился на тренажер. Ему никогда не нравилось накручивать мили на подобных приспособлениях. Если у него возникала потребность хорошенько поразмяться, он предпочитал побегать с баскетбольным мячом.

– Наверное, здесь нет ни мяча, ни баскетбольных колец, – сказал он, обращаясь к пустому дому. – А снаружи намело два фута снега. Пожалуй, пора расчистить дорожку. Но, с другой стороны, зачем? Я же никуда не собираюсь выходить.

И вот эта последняя мысль уже почти целый год была для него настоящим источником апатии и депрессии.

– Ладно. Ну, уж никакой дурацкой силовой йогой я заниматься не буду. Может быть, все-таки пробежать парочку миль на этой дурацкой машине?

Эли и раньше иногда накручивал на беговой дорожке по две мили пару раз в неделю. Тренажер в гимнастическом зале он рассматривал как последнее прибежище, хотя проводил там довольно много времени.

Он, конечно, может воспользоваться и бабушкиным приспособлением.

И тогда сможет сообщить ей, что нашел записку и выполнил ее рекомендации. И если она хочет с ним пообщаться на какую-то тему, пусть общается. Незачем вовлекать в их личные дела еще и свою подружку по йоге.

Он подошел к тренажеру, преодолевая внутреннее сопротивление, взглянул на плоский экран. Нет, никаких телевизоров, решил Эли. Он перестал смотреть телевизор, когда на экране стало слишком часто мелькать его собственное лицо, сопровождаемое соответствующими комментариями и дискуссиями по поводу того, виновен он или нет, чудовищными пересказами подробностей его личной жизни, не только реальных, но часто и откровенно вымышленных.

В следующий раз, если таковой будет, подумал Эли, заходя на тренажер, он захватит с собой айпод, но теперь попробует обойтись без музыкального сопровождения.

Он ухватился за поручни, оттолкнулся ногами. На экране дисплея появилось имя его бабушки.

– Ух ты! – Не сдержав любопытства, он рассмотрел систему кнопок и вывел на экран всю статистику, относящуюся к Эстер Лэндон.

– Ну-ка посмотрим, бабуля, что у тебя тут?

Последняя запись свидетельствовала о том, что в тот день, когда Эстер упала с лестницы, она преодолела три мили за сорок восемь минут тридцать две секунды.

– Совсем неплохо.

Заинтригованный, Эли начал программировать систему на второго пользователя. Ввел в нее свое имя. И стартовал, поначалу медленно, чтобы дать себе время разогреться. Затем ускорил шаг.

Через четырнадцать минут, преодолев чуть больше мили, весь в поту, с острой болью в легких, он сдался. Ловя ртом воздух, он прошел к холодильнику и выхватил оттуда бутылку с водой. Сделав несколько больших глотков, упал на пол и несколько минут без движения лежал на спине.

– Господи боже мой! Я не могу угнаться даже за старушкой. Боже, как же я жалок! Настоящий слабак!

Он лежал, уставившись на потолок, пытаясь отдышаться и чувствуя отвращение от судорог в ножных мышцах, вызванных непривычной нагрузкой и усталостью.

А ведь когда-то он играл в баскетбольной команде Гарвардского университета, будь он проклят. При росте шесть футов три дюйма [1] он пытался скомпенсировать относительный недостаток в росте скоростью, ловкостью и выносливостью.

Черт, когда-то он был настоящим спортсменом, а теперь стал слабым, медлительным, слишком худым. Настоящий задохлик.

Ему захотелось вернуть свою прежнюю жизнь. Нет, нет, он неточно сформулировал мысль. Даже еще до кошмара с убийством Линдси его жизнь пошла наперекосяк, перестала приносить ему радость.

Эли хотелось вернуть то состояние счастья, что было до этого. Но, черт побери, каким способом?

Сейчас он даже не мог вспомнить, что значит радоваться каждому дню. Но он точно знал, что когда-то был счастлив. У него были друзья, интересы, стремления. Он мог испытывать сильные эмоции.

Теперь же он не мог собрать в себе силы даже для гнева. Гнева из-за того, чего он лишился, из-за того, по поводу чего сдался.

Он принимал антидепрессанты, проходил сеансы психотерапии. Но возвращаться к этому ему не хотелось. У него элементарно не было сил.