Растерзанное сердце - Питер Робинсон

Нарисованный василек, цветущий на ее мертвой щеке, казался еще более неуместным в этом грубом мире из стали и мрамора. Чедвик поймал себя на том, что уже не в первый раз задается вопросом, сама ли девушка его нарисовала или же это сделал кто-то из ее друзей? Или убийца? А если нарисовал убийца, что этот василек означает?

Доктор О'Нил аккуратно снял окровавленное платье, соотнеся отверстия в ткани с ранами, и положил его рядом со спальным мешком для дальнейшей экспертизы. Пока им удалось выяснить, что спальник был дешевой популярной марки, продаваемой главным образом через универмаги «Вулворт».

Врач склонился над бледным обнаженным телом, чтобы осмотреть колотые раны. Всего их было пять, как отметил Чедвик, и один из ударов был нанесен с такой силой и нож при этом вошел так глубоко, что на коже вокруг раны остался синяк. Если этот синяк был вызван ударом рукоятки ножа, как полагал доктор О'Нил, тогда получалось, что они имеют дело с четырехдюймовым лезвием с одной режущей кромкой. Это был, видимо, очень узкий нож типа стилета, немного шире самих ран, так как кожа обладает эластичностью. Весьма вероятно, добавил врач, что это был пружинный нож. В Британии они запрещены, но их легко достать на континенте.

Судя по углу, под которым входил нож, доктор О'Нил заключил, что удары наносил крепкий левша, стоявший позади жертвы. Полное отсутствие у нее оборонительных порезов на кистях рук указывало на то, что ее застали врасплох, так что она либо сразу умерла, либо впала в состояние шока еще до того, как осознала, что происходит.

— Значит, она могла и не увидеть убийцу, — заметил Чедвик, — разве что это был кто-то из тех, кого она достаточно хорошо знала, чтобы подпустить так близко.

— Об этом рассуждать не могу. Вы ведь видите, что на поверхности тела больше нет никаких повреждений, кроме небольшого синяка на шее, а значит, кто-то плотно обхватил ее за шею правой рукой, пока колол левой. Разумеется, мы проверим ее желудок и кровь на содержание наркотиков; возможно, она приняла какое-то вещество, которое ослабило ее. Но когда ее резали, она стояла: угол, под которым входил нож, позволяет это утверждать, — так что, по всей видимости, она в этот момент находилась в сознании.

Чедвик посмотрел на тело. Доктор О'Нил был прав. Если не считать фиолетового пятна на шее и кровавого хаоса вокруг левой груди, повреждений на теле не было: ни порезов, ни ссадин от веревок — ничего.

— Как я понимаю, он был выше ее? — спросил Чедвик.

— Да, судя по форме и расположению синяка и углу нанесения ран, я бы предположил, что он был выше на добрых шесть дюймов. В ней пять футов четыре дюйма, а значит, его рост — самое меньшее пять футов десять.

— Как по-вашему, этот синяк указывает на то, что она сопротивлялась?

— Не обязательно. Сами видите, он довольно слабый. Возможно, убийца просто обхватил ее шею рукой, а потом сжал посильнее, когда стал колоть ее ножом. Вероятно, все случилось так быстро, что ему не было необходимости ее поддерживать. Нам уже известно, что оборонительных ран у нее на руках нет, следовательно, ее застали врасплох. Если это так, она, возможно, осела в момент смерти и его рука вокруг шеи оставила синяк.

— Я думал, синяки не появляются после смерти.

— Возможно, это было за какие-то секунды до нее или непосредственно в момент смерти. — Доктор О'Нил перенес внимание на путаницу золотистых волос между ног девушки, и Чедвик почувствовал, как сжалось сердце. Так похожа на Ивонну! Как они оба тогда смутились, когда он случайно увидел ее голой в их передвижном домике.

— Повторяю, — проговорил доктор О'Нил, — мы еще возьмем мазки и сделаем другие исследования, но пока я не вижу каких-либо признаков сексуального акта. В вагинальной зоне и вокруг анального отверстия синяков и ссадин нет.

— То есть вы хотите сказать, что она не была изнасилована?

— Пока я ничего не могу утверждать с уверенностью, — сухо заметил доктор О'Нил. — До тех пор пока не сделаю внутреннее исследование и не получу данные анализов. Сейчас я говорю только, что при поверхностном осмотре не нашел очевидных признаков насильственных или грубых сексуальных действий. Нашли мы лишь тампон. Вероятно, у нашей жертвы во время убийства был менструальный период.

— Что не исключает сексуальных действий?

— Совершенно не исключает. Но если у нее и был секс, у нее нашлось время вставить свежий тампон до того, как ее убили.

Чедвик задумался. Коль скоро причиной ее смерти стал бы секс, тогда наверняка было бы больше признаков насилия, — если только она и ее убийца не были партнерами. Возможно, сначала они занялись любовью, потом оделись, и, пока она предавалась приятному отдыху, повернувшись к нему спиной и прислонившись к дереву, он ее убил? Но зачем, если секс был по обоюдному согласию? Может быть, она отказывалась, говорила, что у нее месячные, и каким-то образом разозлила его? А может быть, это действительно дело рук маньяка?

Чедвик знал, что на этом этапе расследования всегда бывает больше вопросов, чем ответов, и, только отвечая на них, можно продвигаться дальше.

Он смотрел, как О'Нил и его ассистент делают Y-образный разрез, стягивают кожу, вытаскивают мышцы и мягкие ткани из ее груди, задирают кожу ей на лицо и режут грудную клетку электрической пилой. Вонь была страшная. Сырое мясо. По запаху похоже на мясо ягненка, подумал Чедвик.

— М-м, как я и ожидал, — сказал доктор О'Нил. — Грудная полость наполнена кровью, как и другие полости. Обширное внутреннее кровоизлияние.

— Она умерла быстро?

— Судя по состоянию тела, самое большее — за несколько секунд. Посмотрите сюда. — Он повернул нож так резко, что в буквальном смысле отрезал у нее кусок сердца.

Чедвик посмотрел в надежде увидеть то же, что и доктор О'Нил, но различил лишь сплошную массу поблескивающей, окровавленной плоти.

— Приму на веру, — пробормотал он.

Ассистент доктора О'Нила начал осторожно вынимать внутренние органы для последующего исследования. Если не обнаружится каких-нибудь явных аномалий, Чедвик получит результаты через несколько дней. Больше ему в общем-то незачем было здесь болтаться, к тому же у него имелось множество других дел. Он вышел, когда доктор О'Нил как раз запустил пилу, чтобы взрезать череп жертвы и извлечь мозг. Пожалуй, это худший этап вскрытия: пила вошла в кость, и в воздухе запахло паленым. Чедвик порадовался, что оставляет все это за спиной.

Субботнее утро разгоралось ясное и свежее, и Хелмторп выглядел так, словно его отмыли и почистили: улицы, дома из известняка, черепичные крыши, — все это было еще темное от дождя, но выглянуло солнце, небо заголубело, и прохладный ветер с шумом трепал голые ветки.

Бэнкс пошуровал адаптером, который позволял ему слушать айпод через автомобильные динамики, и был за это вознагражден: Джуди Коллинз пела «Кто знает, куда уходит время?» голосом такой болезненной красоты и чистоты, что ему хотелось одновременно смеяться и плакать. Текст песни никогда прежде не казался ему окутанным такой роковой сумрачностью; он невольно подумал о своем брате Рое. «Порше» словно бы с немым упреком мощно скользил среди осеннего пейзажа.

Съев лазанью и выпив небольшой бокал вина, Энни отправилась в Харксайд, оставив Бэнкса наслаждаться одиночеством. Было около двух ночи, однако он налил себе бокал «Амароне» и слушал в темноте «Winterreise» в исполнении Фишера-Дискау,[9] запись 1962 года, и потом улегся в постель, полный мрачных мыслей. Но и в такой поздний час он спал вполглаза. Отчасти потому, что мешала изжога как следствие чересчур поздней трапезы — он пожалел, что не захватил какой-нибудь из антацидных препаратов Ника, поскольку дома у него таких лекарств не водилось, — а когда он все-таки отключался, его мучили тревожные сны. Несколько раз он внезапно просыпался с колотящимся сердцем, напуганный смутными, жуткими картинами, словно скользящими по склонам его подсознания. Он лежал, дыша медленно и глубоко, пока наконец не заснул — и проспал около часа, а потом зазвонил будильник.

Следственная группа собралась в зале заседаний, на стенде были прикреплены снимки с места преступления, но грифельная доска, и это сразу бросалось в глаза, была пуста, на ней значилось лишь имя — «Ник». Спецфургон, оснащенный телефонами и компьютерами, ранним утром уже направили в Фордхем. Полученную информацию после первичной проверки будут передавать в штаб расследования. Заместитель главного констебля Рон Маклафлин официально назначил Бэнкса руководителем расследования, а Энни — его заместительницей. Прочие задачи будут возлагаться на сотрудников полиции сообразно их умению и опыту.

Поскольку суперинтендант Гристорп два месяца назад подал в отставку, сейчас им приходилось иметь дело с исполняющей его обязанности Катрин Жервез. Некоторые шептались, что это место должен бы занять Бэнкс, но он знал, что в планах начальства его имя не значится. Он отлично уживался с заместителем главного констебля Маклафлином, Красным Роном, как его звали, и с самим главным констеблем в тех редких случаях, когда с ним встречался, однако Бэнкса считали человеком, от которого никогда не знаешь, чего ожидать. А когда он сбежал в Лондон, чтобы ухаживать за братом, и втянулся в последовавшую за этим ситуацию, это вколотило еще несколько гвоздей в гроб его карьеры. И потом, ему не хотелось всей этой ответственности и бумажной работы. Гристорп всегда позволял ему вести дела так, как он, Бэнкс, считал нужным, и поэтому Бэнкс сам занимался большой частью необходимой беготни — именно так ему нравилось вести расследования.