Всё, что хочет женщина - Андреа Йорк

Юджин не успел еще до конца обдумать эту мысль, а его длинные мускулистые ноги уже несли его, перескакивая через две ступеньки, по бетонной лестнице больницы. К тому времени как он домчался до палаты Роберты, от пробежки по четырем лестничным пролетам у него слегка сбилось дыхание.

Когда он ворвался в палату, на него смотрели две пары глаз, удивленных и виноватых.

Роберта лежала в постели. Юджин перевел пронзительный взгляд синих глаз на священника.

— Падре, я предлагаю вам отойти от кровати и встать у стены.

Аскетическое лицо священника выразило удивление, но он безропотно повиновался.

Сердце Роберты затрепетало, однако на лице ее не дрогнул ни один мускул.

— Вы что-нибудь забыли, мистер Эронсон? Или вам нужно исповедаться? — спросила она.

— Едва ли, — пробормотал он, подходя к священнику.

— А жаль, — без всякого выражения изрекла Роберта. — Уверена, что отец Валенсио был бы рад услышать вашу исповедь.

Юджин слегка вздрогнул, а когда заговорил снова, его голос звучал холодно:

— Я здесь, мисс Стаут, чтобы услышать вашу исповедь.

Взгляд Роберты оставался ясным и твердым.

— Тогда, боюсь, вы будете разочарованы.

— Ну, это как посмотреть. — Юджин пристально разглядывал священника. — Значит, вы отец Валенсио, да? А вы уверены, что не отец Конрад?

Он наблюдал за реакцией священника, но она оказалась совсем не такой, какую он ожидал. Кустистые седые брови отца Валенсио приподнялись над удивленными голубыми глазами. Юджин шагнул ближе к священнику.

— Давайте посмотрим, настоящий ли это отец Валенсио. — Он протянул руку и дернул священника за бороду.

Святой отец вскрикнул от боли и удивленно уставился на Юджина. Тот отдернул руку.

Никогда еще с тех пор, как его, десятилетнего мальчишку, застали за доеданием последнего из маминых пирожков, приготовленных к одной из ее семейных вечеринок, Юджин так не сожалел о своем поступке. С покаянным выражением он уставился в строгое лицо священника и примирительно протянул руку.

— Извините. Я принял вас за другого.

Роберта постаралась спрятать улыбку.

— Мы не являемся свидетелями одного из ваших увлечений? — спросила она с издевкой.

Юджин сделал вид, что не слышал ее.

— Лопес! — крикнул он.

— Да, сэр. — В дверном проеме показался полицейский, охранявший вход в палату.

Юджин развернулся навстречу ему.

— Я строго приказал никого сюда не впускать. Как ты это объяснишь? — Он кивнул в сторону отца Валенсио.

Лопес повел широкими плечами.

— Он сказал мне, что кто-то позвонил ему и попросил прийти сюда как можно скорее. Я подумал, что леди очень серьезно больна.

— Я приказал не пускать сюда никого.

— Может быть, я смогу объяснить, — заговорил отец Валенсио.

Юджин повернулся к нему.

— Слушаю.

— Мне позвонил один из здешних докторов и сказал, чтобы я как можно скорее пришел в больницу, он назвал номер этой палаты. Сказал, что речь идет о жизни или смерти. Естественно, я решил, что нужен умирающему. Что еще я мог подумать?

— Кто вам звонил?

— Доктор Уитни. — Отец Валенсио не колебался с ответом.

Юджин метнул на Лопеса сердитый взгляд.

— Уверен, вы даже не спросили у него документы.

Охранник нахмурился.

— Нет, сэр. Он не вызвал у меня подозрений.

— Извините меня, — прервал их отец Валенсио. — Мне нужно нанести еще несколько визитов. Можно мне уйти? — спросил он спокойно.

— Конечно. Только еще один вопрос, святой отец.

— Да? — Священник испытывал явное облегчение.

— Как долго вы здесь находитесь?

— Недолго. Около пяти минут, полагаю.

— А может, минут пятнадцать или около того? — невинно поправил его Лопес.

Отец Валенсио заколебался. Добрыми глазами он посмотрел на Роберту и перевел взгляд на Юджина.

— Это возможно, я думаю. Боюсь, я не очень хорошо ориентируюсь во времени.

На лицо Юджина легла тень задумчивости.

— Спасибо, святой отец. Это все.

Испытывая одновременно нервозность и облегчение, Роберта прикрыла глаза. Когда она их снова открыла, отец Валенсио уже покинул палату.

Юджин повернулся к Лопесу.

— Позвоните в службу безопасности, пусть они проверят выходы.

Тот кивнул и заторопился к двери.

Юджин вперил в Роберту обвиняющий взгляд.

— Конрад был здесь сегодня?

Она осторожно улыбнулась.

— А я-то подумала, что вы вернулись, потому что не можете больше жить без меня.

— Я не настроен шутить. Кто еще был здесь сегодня?

Она пожала плечами.

— Отец Валенсио, конечно.

— Посмотрите на меня, Роберта, — скомандовал он внезапно охрипшим голосом. Как провинившийся ребенок, она повиновалась. — Кто еще был в этой комнате сегодня вечером? — повторил он.

— Никто. — Роберта покачала головой. — Больше никого не было. — Она сглотнула. Ложь тяжелым камнем легла ей на сердце и придавила ее к постели.

Юджин внимательно разглядывал ее еще какое-то мгновение, потом, к ее облегчению, отошел к окну и посмотрел вниз на улицу.

— Отец Валенсио подходил к окну? — тихо спросил он, приподнимая жалюзи.

— Нет, — вырвалось у нее. Потом она вспомнила, но было уже поздно. Юджин видел, как Конрад опускал жалюзи. — Нет, — повторила она, — но я подходила.

— И что вы видели на улице? — Он продолжал стоять к ней спиной.

Роберта на секунду задумалась.

— Идущих людей. И церковь.

Она ждала его реакции. Ее не последовало. Вместо этого он подошел к кровати и посмотрел на нее сверху вниз.

— Рука все еще болит?

Роберта не ожидала увидеть нежность в его глазах.

— Немного, — ответила она все еще подозрительно.

— Тогда вам лучше отдохнуть. — Юджин смотрел на ее губы. Потом перевел взгляд на грудь, и в его глазах она увидела загоревшийся мужской интерес.

Неожиданно она обнаружила, что укрывавшая ее простыня сползла до пояса, открыв тоненький прозрачный халатик, под которым нетрудно было увидеть высокую молодую грудь с поднимающимися вверх упругими полушариями.

Роберта выдавила из себя слабую улыбку.

— Спасибо, я так и сделаю, — пробормотала она, натягивая простыню до самого подбородка.

Минуту спустя в палату вошел Лопес и что-то шепотом сказал Юджину. Потом они вышли. Юджин не попрощался. Она закрыла глаза. Неопределенность и гложущее чувство вины беспокоили ее сейчас гораздо сильнее, чем пульсирующая боль в руке.

Страх за брата и отчаяние заставили ее пойти на ложь, хотя этого нельзя было делать. Теперь она становилась сообщницей. И если Юджин Эронсон узнает правду, то ни извинения, ни слезы не спасут ее от тюрьмы, в этом она была уверена.