Приснись мне, убийца - Владимир Гриньков

Вика вскинула голову.

– Это не он! – произнесла испуганно.

– Он!

– Не он!

Большакову показалось, что девушка даже осмелела. Она все еще ничего не понимала, но что-то ей подсказывало: надо рассказать обо всем, что ей известно.

– Его в последнее время мучили кошмары. Он рассказывал мне об этом. Какие-то жуткие сны, которые снились ему ночами.

«Значит, все-таки сговорились».

– Очень интересно, – кивнул Большаков, а глаза оставались равнодушными. – И что же дальше?

– С ним что-то происходит.

«Еще бы. Четыре убийства – это не шутки».

– Я хотела, чтобы он обратился к врачу.

– А он? – быстро спросил Большаков.

– Отказался.

– Почему?

– Боится. Говорите, что ему навесят ярлык ненормального.

А ведь это выход для него, Козлова. Если его признают невменяемым, он останется жить. Значит, и это предусмотрел. Большаков прикрыл глаза. Да, точно. Козлов уже на первом допросе начал косить под идиота. Сны, ночные кошмары. Пока врачи проведут экспертизу, то да се. Время выгадывает.

– Вы сами хоть в это верите?

– Во что? – не поняла Вика.

– В эти бредовые сны.

– Не знаю, – осторожно сказала Вика.

«С ними придется повозиться. С обоими».

– Пишите, – Большаков придвинул бумагу и ручку. – Все, что знаете. О чем вам Козлов рассказывал. Что сами видели.

Вика писала долго, и все это время Большаков сидел не шелохнувшись и смотрел на нее. Глаза опустил, только когда Вика отложила ручку.

– Я написала.

– Все?

– Да.

Она так посмотрела, будто спрашивала, может ли уже быть свободной. Но Большаков не смог бы доставить ей такого удовольствия, даже если бы очень захотел.

– Я задерживаю вас до выяснения обстоятельств дела, – сказал он.

– Какого дела? – спросила Вика упавшим голосом.

Она стремительно, на глазах, бледнела.

– Об убийствах, – сказал Большаков безжалостно. – Так-то вот.

Глава 19

Доктор Хургин обрадовался Большакову как родному.

– О! – сказал он. – Вижу явный прогресс. Вы посвежели.

– Неужели? – удивился Большаков и посмотрелся в зеркало, висевшее в кабинете врача.

– Определенно, – заверил Хургин.

– Стрессы мои отступили.

– Есть причина?

– Думаю, да. Поймали убийцу, и у меня теперь снова тридцать шесть и шесть. Хоть в космос лети.

– А в чем задержка?

– Начальство не пускает, – засмеялся Большаков. – Говорят – раскрути сначала этого маньяка, после полетишь. – Согнал с лица улыбку. – А я к вам за помощью, доктор. – Провел ладонью по лицу, раздумывая, как бы все рассказать покороче. – Убийца ваньку на допросах валяет. Несет околесицу, прикидывается идиотом. Мы его на освидетельствование отправим, за этим дело не станет, но пока, предварительно, не могли бы вы на него взглянуть?

– Зачем?

– Это ваш профиль, доктор. Вы этих симулянтов ведь чувствуете за версту. От вас ничего не требуется: я буду вести допрос, а вы тихонько посидите в уголочке, понаблюдаете. Мне ваш совет нужен, как с этим типом обращаться. С ним сладу нет, и я не знаю, честно говоря, как к нему подступиться.

– Он изображает из себя ненормального?

– Да. Этакий лунатик. Ночью спит в своей постели, видит жуткие сны, в которых он кого-то убивает, а утром просыпается, и все у него нормально. А потом обнаруживается, что убийства эти существуют в действительности. Но он ничего не помнит. А? – Большаков посмотрел на доктора. – Неплохо придумано?

– Провалы в памяти едва ли не каждый второй из такого рода клиентов демонстрирует, – сказал Хургин. – Не знаю, не помню и все такое прочее. На Нюрнбергском процессе один из нацистских бонз такую комедию разыграл. Сидел в зале суда с отсутствующим видом, будто его происходящее не касается. Не помню, мол, ничего, память отшибло – и спроса с меня нет. Но его на чистую воду быстро вывели.

– Каким образом?

– Посадили в просмотровом зале одного и стали ему кинохронику крутить. Вот он парад принимает, вот с Гитлером о чем-то беседует. В общем, его прежняя жизнь, где он был в силе. Приятные воспоминания, он даже прослезился, смотрел с улыбкой умиления на себя прежнего. А его тем временем снимали скрытой камерой. Пленка потом и послужила доказательством, что он все помнит, ничего не забыл.

– Ловко! – сказал Большаков. – Но с этим сложнее все.

– Почему?

– Он не говорит, что у него память отшибло. Наоборот, все помнит. Но утверждает, что видит все во сне. Этакое раздвоение личности.

– А может, и вправду он что-то такое во сне видел?

– Ну что вы, в самом деле, – поморщился Большаков. – Его девушка опознала, на которую он напал. Картина абсолютно ясная.

– Хорошо, я посмотрю на него, – согласился Хургин.

– Когда мы сможем это сделать?

– Завтра, например.

– Но только в первой половине дня.

– Как скажете… А как он вам самому показался? – неожиданно спросил Хургин.

– Кто?

– Убийца.

– Нормальный парень. Аспирант.

– Аспирант? – изумился Хургин.

– Да. Филолог.

– Ну надо же. Мир перевернулся. Чеховы и Толстые взяли кистени и вышли на большую дорогу. Что с тобой, Русь? Чего ради он убивал, кстати?

– Из-за денег. Банальные грабежи.

– Я совсем перестал понимать жизнь, – признался Хургин. – Иногда хочется заснуть и не просыпаться.

Глава 20

В Козлове была какая-то заторможенность. Он вошел медленно в кабинет, так же медленно преодолел расстояние от двери до стула.

Хургин сидел в углу и внимательно рассматривал вошедшего. Козлов бросил на незнакомого ему человека быстрый взгляд и тут же опустил глаза.

– Побеседуем, – предложил Большаков.

Он брал инициативу на себя, и Хургин мог наблюдать за Козловым в естественной обстановке.

– В прошлый раз мы остановились на твоих снах. Я так и не понял: ты в подробностях все видишь?

– Да.

– Всю обстановку в квартире, отдельные предметы?

– Да.

Каждый раз Козлов, прежде чем ответить, выдерживал паузу. Казалось, что даже самый простой ответ дается ему нелегко. Не то чтобы он раздумывал, как ему выгоднее было ответить, а просто не знал, что сказать, выискивал где-то в глубинах памяти вот это простое слово «да».

– И себя тоже видишь?

– Где?

– В своих снах?

– Нет.

– А откуда же ты знаешь, что это ты? – удивился Большаков.

Этот вопрос совершенно поверг в уныние Козлова. Он долго раздумывал, явно не зная, что ответить.

– Просто знаю, что это я, – ответил он мрачно.

– Подруга твоя, Ольшанская, показывает, что ты среди ночи вскочил, якобы увидев во сне убийство. Было такое?

– Было.

– А дальше что?

– Когда это – дальше?

– Ты ведь опять потом заснул. Заснул?

– Да.

– А продолжение сна видел?

– Нет.

– А что ты видел?

– Я видел…

Козлов едва начал фразу и тут же ее оборвал. Сидел на стуле, сжавшись в комок, будто хотел стать еще меньше, чем был на самом деле.

– Ну! – нетерпеливо произнес Большаков.

– Я не помню, о чем мы с вами говорили, – сказал Козлов.

– Когда говорили?

– Только что. Мысли оборвались. Какая-то пустота в голове.

Большаков бросил красноречивый взгляд на притаившегося в углу доктора – каково, мол? Потом сказал, демонстрируя ангельское терпение:

– Мы говорили о твоих снах. Ты в них видел все подробности происходящего. Но если тебя будили неожиданно…

Козлов вдруг закрыл лицо руками и замотал головой:

– Я нить разговора теряю. Вот слушаю вас сейчас и не могу за словами уследить.

– Скажите, а как вы общаетесь со своими близкими? – неожиданно подключился к разговору до сих пор безмолвный Хургин.

Козлов медленно обернулся и посмотрел на доктора.

– Вы женаты? – спросил Хургин.

– Нет.

– У вас есть близкие друзья?

– Нет.

– Ну хоть кто-нибудь, с кем вы встречаетесь достаточно часто?

– Вольский.

– Это кто?

– Профессор. Мой научный руководитель.

– Вы ему симпатизируете?

– Да.

– И у вас хорошие отношения?

– Не совсем.

– Почему?

– Из-за моей диссертации, наверное.

– А что такое с вашей диссертацией?

– У меня пропал интерес к работе.

– Апатия, да? Ничего не хочется делать?

– Да.

– И начались конфликты с этим вашим профессором, – сказал понимающе Хургин.

– Да.

– Давно?

– Нет, не очень.

– А точнее можно определить этот срок?

– Два месяца, наверное.

– Два месяца, как вы поссорились? – уточнил Хургин.

– Нет, поссорились мы совсем недавно.

– А что такое вот этот ваш срок – два месяца?

– Два месяца назад у меня пропал интерес к работе.

– Вот так сразу?

– Да.

– В одно мгновение? – не поверил Хургин.

– Да.

– Проснулись в одно утро и решили, что все?

– Что – все? – переспросил Козлов и даже наморщил лоб, пытаясь сообразить, что к чему.

– Мы говорили о вашей диссертации, – напомнил Хургин. – И о том, что у вас пропало желание работать над ней.