Божественный и страшный аромат (ЛП) - Курвиц Роберт

Но главной из неудач оказалось не то, что мировая революция Мазова превратилась в бойню, а после потерпела крах, и не то, что кости возлюбленных-революционеров оказались выставлены в фойе салона ароматерапии. Подавив внутренние беспорядки, Граад становится мировой державой, сверхгосударством; его города разрастаются, и даже с орбиты видна сверкающая паутина его метастазов. С карты мира исчезают целые страны. Страны, где у Мазова когда-то было много сторонников. Такие, как Земск. Страны, жителей которых называют уничижительным общим термином «гойко». Так давно, что они уже и сами начали так себя называть.

Терешу Мачееку семь лет. Его отец, дипломат и коллаборационист, еще не привел его в школу в Ваасе. На границе Земска и Юго-Граада вырастает город (косая черта) зона экологической катастрофы: человеческое поселение на предпоследней стадии развития, после мегаполиса и перед некрополем — Полифабрикат. Это чудовище сжирает исторические центры Земска — старую королевскую столицу Фердиду́рке, сосновые парки Ленки. Приходит лето, и в сумерках подвалов начинают шептать одно имя. Его выкрикивают дети во дворах. Деревья на тихих улицах тревожно шелестят листвой, и граадский милиционер слышит это имя в ее шорохе.

«Франтишек Храбрый…»

Самый отважный из гойко. Кинозвезда, революционер. В конце весны народные волнения были жестоко подавлены, и с тех пор уже два месяца о нём никаких вестей. Говорят, он скрывается далеко в тайге, в джикутcкой резервации, и перенимает тайные знания у жрецов вымирающего коренного народа. Невероятно! У него орлиный прищур и печальный взгляд, его ласковая улыбка — точно рассвет над тайгой. Эту улыбку он бережет для редких минут, когда его суровые, суровые брови не хмурятся от тяжких дум… Его волевое лицо появляется перед смелыми работницами трикотажной фабрики — в запрещенных фильмах, на экране из маек и трусов. Нет, Франтишек Храбрый в Самаре! Ведет переговоры. Он вернется с Народной армией! Не говорите глупостей, Франтишек — далеко в Катле, за Зимней орбитой, в хижине Игнуса Нильсена. Там его никогда не найдут! Вздор! Франтишек Храбрый не прячется! Только вчера его видели в мясном ряду на рынке, в накладной бороде и фартуке мясника, а зовут его теперь Возам Сарк — читай задом наперед!

Но проходят месяцы, новостей нет и нет, и вот наступает осень. Заводская копоть, будто вдовья вуаль, падает на золотые и красные листья. В октябре в Земске начнут ходить совсем другие разговоры. Тихие и стыдливые.

Франтишека Храброго застрелили за мусорной свалкой.

7. МИР СЛОМАН, ВРЕМЯ ВЫШЛО ИЗ КОЛЕИ

Инаят Хан уже час ворочается в своей постели под окном подвала. На улице смеркается, и в комнату проникает белесый свет уличного фонаря. Доверху забитый хламом подвал, в падающем из окна дымчато-голубом луче блестят словно застывшие на месте пылинки. На столах, накрытые тканью, дремлют немые формы предметов — свидетельств исчезновений. На стенах темные квадраты картинных рам, тень от стенда рассеивается на полу. На почетном месте в центре подвала мягко и притягательно поблескивает стеклянная витрина. Армия вещиц на бесчисленных полках замерла в ожидании. Вставай, дорогой коллекционер! Ты так долго лежишь в постели — мы знаем, ты уже не спишь.

Хан шарит рукой в изголовье кровати. Привычными движениями он раскапывает вещи, нащупывая кнопку магнитофона. Свернуться в клубок под одеялом вдруг начинает казаться ему куда лучшей идеей. По мокрому тротуару за окном шаркают ботинки прохожих, идущих домой с работы, и Хан делает отчаянную попытку снова задремать, хотя бы ненадолго. Ну давай! говорят чудесные игрушки Хана. Послушаем нашу веселую песенку для пробуждения! Атрофированная сердечная мышца Хана начинает болеть даже от мизерного усилия, и заснуть уже не выходит. Рука снова тянется к изголовью, палец ползет по магнитофонным клавишам цвета слоновой кости. Под покрывалами все затаили дыхание от волнения. И вот слышится щелчок, несколько тактов шороха чистой пленки, и вслед за ними плавные гитарные арпеджио и мягкие звуки старомодного электрооргана.

♫ It's been a long, long,

long time

How could I ever have lost you…[4]

Из левого канала грохочет барабанный брейк в сопровождении бас-гитары.

♫ …when l loved you?

Одетый в пижамные штаны, Хан садится в постели под звуки барабанов. Выбравшись из простыней, как змея из старой шкуры, он сует ноги в остроносые тапочки, похожие на туфли Маленького Муххи. Небритый подбородок дрожит в последнем зевке, и наконец Хан широко раскрывает свои большие миндалевидные глаза и надевает очки. Он взъерошивает волосы и начинает лениво подпевать. У него красивый голос.

♫ It took a long, long,

long time

Now I'm so happy I found you

Мохнатый живот слегка нависает над поясом пижамных штанов; дождавшись бриджа, Хан подыгрывает на невидимых барабанах…

♫ How I love you

…и нажимает ногой выключатель. Старые лампочки включаются и выключаются в такт ударным. Нить накаливания секунду гудит, а после гаснет. Додекаэдр c автографом пропавшего композитора-додекафониста графа де Перу́з-Митреси́ из золотого света погружается обратно во тьму. Лампочки загораются снова, и из сумрака выступает название на корешке книги — Los Desaparecidos.

♫ So many tears,

I was searching

So many tears, I was waiting

В песне наступает кульминация, и Хан бесстыдно подпевает в голос, двигаясь по подвалу, как исполнитель по сцене. Ряды ламп на потолке освещают аккуратно расставленные на столах предметы. Деревянные картотечные шкафчики с алфавитной маркировкой, портрет Нади Харнанкур в овальном медальоне, карту пустыни Эрг с гипотетическим маршрутом, по которому Рамут Карзай ушел к дюнам просить аудиенции у Бога. Булавки отмечают места, где на этом пути он мог встретить свою таинственную гибель. Проходя мимо столов, Хан стягивает с них покрывала, и тайна за тайной является его глазам. Вот выстроились в походном порядке золотые и зеленые корабли с резными сераидскими драконами на носах — двенадцать миниатюр размером с ладонь. Ряды весел в темно-синей имитации морской воды с белыми гребнями волн; папирусно-желтые ребристые паруса кораблей гордо расправлены. На палубах стоят люди в тростниковых доспехах, на копьях развеваются вымпелы. Это тысячная экспедиция Гон-Цзы. Три с лишним тысячи лет назад по приказу императора Сафра они отплыли на восток от самарского побережья. Они отправились за персиками, которые должны были даровать императору бессмертие. И так никогда и не вернулись. Два с половиной тысячелетия спустя следы их расселения находят на востоке, на Анисовых островах. Учитывая все обстоятельства, экспедиция Гон-Цзы не могла вернуться обратно. Император был абсолютным монархом, жестоким и кровожадным, а персиков бессмертия не бывает.

Все эти милые сердцу предметы — сувениры, оставленные вещи — имеют отношение и к Хану. И как же от этого больно! Так странно… он никогда до конца не понимал, почему. Но всё же он улыбается, блаженно щурясь — точно большой толстый кот, которого чешут за ухом.

На стенде у письменного стола, в свете настольной лампы с зеленым абажуром — всё о девочках. Газетные вырезки, ворох заметок, а в центре — копии «писем Молин». Графологический анализ показал невозможные 95% совпадения. Письма пришли через полтора года после того последнего дня в Шарлоттешеле. Они были адресованы родителям девочек. «У нас всё хорошо. Мы у одного мужчины, — пишет кто-то, называющий себя Молин. — Мы вас любим».