Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания - Виктор Аллахвердов

Может быть, стоит принять, что в неосознаваемом бытии находится возможность (предрасположенность) возникновения осознаваемого бытия? Но что это значит? Где именно находится эта возможность? Какими механизмами реализуется?

Среди разных попыток решения проблемы возникновения сознания существует и такой: сознанию приписывается статус особого природного явления. Тогда сознательное (идеальное) вообще не является следствием каких-либо материальных процессов, а является чем-то иным. Так мы приходим к дуализму: бытиё изначально состоит, по меньшей мере, из двух не сводимых друг к другу субстанций – материи и духа. Иначе говоря, сознание существует всегда наряду с материей, а потому незачем объяснять, откуда оно взялось. Однако такой вариант снятия проблемы не кажется удовлетворительным, по крайней мере, до тех пор, пока не будет объяснено, что это за странный природный (т.е., по буквальному смыслу слова – физический) процесс такой, именуемый сознанием.

Пока же дуализм мало кому нравится. Как писал в начале двадцатого века известный русский психолог А.Ф. Лазурский, «ум человеческий никогда не останавливается на этом двойственном объяснении». И добавлял: «это неискоренимое стремление человеческого рассудка» привело к признанию единства всего существующего, к монизму.[75] По мнению П.Я. Гальперина, «подлинным источником "открытого кризиса психологии" был и остается онтологический дуализм – признание материи и психики двумя мирами, абсолютно отличными друг от друга».[76] А Дж. Сёрл в конце ХХ века высказался ещё жестче: «О дуализме в любой его форме не может быть и речи, поскольку считается, что он не согласуется с научной картиной мира».[77]

Иногда в живых существах видят особую жизненную силу (vis vitalis, отсюда – витализм), напрямую связываемую с психикой. Этому способствовал и авторитет Аристотеля, любившего своим своеобразно-шершавым языком говорить здравоосмысленные банальности. Я уже приводил его знаменитое высказывание: "Необходимо душу признать сущностью, своего рода формой естественного тела, потенциально одаренного жизнью". Если принять такую позицию, то принципиальная возможность субъективных переживаний у нашей компьютерной модели связана с проблемой наличия жизни у такой модели. Действительно, можно ли компьютер сделать живым? Тем самым дополнительно порождается иной – тоже пока неразрешимый – вариант онтологической проблемы: как из неживого бытия возникает жизнь? Что вообще означает «быть живым»? Где граница между жизнью и смертью? Вирусы, ферменты, гены, сухие бактерии, виноградные косточки – живые? Космос – живой? Петух, которому отрубили голову, способен пробежать несколько шагов – он в это время живой? Человек, реанимированный из состояния клинической смерти, был в состоянии смерти живым? "Может быть, – провокационно спрашивает В.В. Налимов, – неживым мы называем просто то, в чем не умеем видеть живое?"[78] Сегодня, наверное, никто точно не скажет, что же конкретно надо ввести в модель, чтобы её можно было однозначно оценить как живую. Но даже если кому и удастся сделать такую оценку, то на самом деле всё равно не ясно, как решить, есть ли субъективные переживания у виноградной косточки, муравьёв, обезьян или, тем более, у космоса. Впрочем, учебное пособие по экологии, написанное выдающимися специалистами, решило эту проблему с достоинством и простотой: «Сознание – это свойство передвигающихся животных».[79]

Многие и философы, и психологи связывают жизнь с познанием. Х. Плеснер предлагал рассматривать жизнь как «бытиё для созерцания».[80] «Жизнь как процесс познания», – называет целую главу своей книги К. Лоренц.[81] Ему вторит У. Матурана: «Живые системы – это когнитивные системы, а жизнь как процесс представляет собой процесс познания».[82] Дж. Келли заявляет: жизнь – это «отношение заинтересованности между частями нашего мира, в котором одна часть – живое существо – способно побудить себя к тому, чтобы репрезентировать другую часть – своё окружение».[83] (Текст Ф. Шиллера из "Кассандры": «Жизнь заключается в ошибках, Познанье означает смерть», разумеется, не столько противоречит, сколько подтверждает сказанное: когда познание закончится, тогда, полагает поэт, закончится и жизнь).

Из всего этого можно сделать разные выводы. Когнитивисты решили: уж если сама жизнь – это познание, то сознание должно быть неизбежным следствием протекания познавательных процессов. Но они сами заявляют, что не знают, ни что такое сознание, ни что оно делает. Для них главный процесс, осуществляемый психикой, – это процесс переработки информации. Поэтому они всё же готовы предположить, что часть перерабатываемой информации специальным образом маркирована как осознанная[84] (хотя они, разумеется, не поясняют ни как, собственно, осуществляется маркировка, ни какую роль она играет). Тем самым они признают, что мозг обрабатывает два разных типа информации: обычную и осознанную. В итоге онтологическая проблема может быть переформулирована так: что надо сделать, чтобы маркированная информация субъективно воспринималась? Или: существует ли такой физически реализуемый способ маркировки информации, чтобы при переработке маркированной этим способом информации возникало субъективное переживание? Понятно, что переформулировка сама по себе проблему не решает, тем не менее, есть надежда, что если проблема не решается в лоб, то иногда даже просто иное её выражение может иметь эвристическое значение.

            Но пока, всё же, остается грустно развести руками и признать, что ясного логического выхода из обсуждаемого тупика никем не было предложено. О чем, собственно, идет речь, когда мы говорим о сознании, на самом деле никому не известно. В общем, как точно сказал М.К. Мамардашвили, «сознание есть нечто такое, о чём мы как люди знаем всё, а как учёные не знаем ничего».[85] Но, уважаемые коллеги-психологи, если мы ничего не знаем о сознании, то чтó же мы вообще как психологи знаем?

Вот ещё одна удручающая многих разновидность онтологической проблемы: с чего вдруг на каком-то этапе эволюции биологических систем возникает социальное? Б.Ф. Поршнев удачно формулирует базовое противоречие: «социальное нельзя свести к биологическому. Социальное не из чего вывести как из биологического».[86] Существует несколько неудачных, хотя и весьма популярных версий происхождения социального. К ним стоит приглядеться повнимательнее, чтобы почувствовать всю трагичность ситуации.

Первая версия: чем выше на эволюционной лестнице находится животное, тем более совершенные способы приспособления оно вынуждено использовать. Так, согласно А.Н. Леонтьеву, когда животные переходят к более сложным формам жизни, им уже требуется психика. Психика, тем самым, есть продукт усложнения жизни, – вторят Леонтьеву его последователи. Поэтому, даже утверждают они, психическая деятельность возникает раньше нервной.[87] Данная версия уже на этой стадии рассуждений выглядит крайне загадочно. Жил, например, себе червь и до сих пор живёт. Зачем было его потомкам усложнять себе жизнь? Не понятно, зачем вообще животное передвигается по эволюционной лестнице, если ему там труднее выжить. Сам Леонтьев чувствовал проблему. Поэтому он к предшествующему высказыванию о роли усложнения жизни в возникновении психического добавлял характерное «и наоборот»: само усложнение жизни – следствие способности психического отражения.[88] После такого дополнения данное Леонтьевым объяснение о происхождение психического можно считать аннулированным.

Как бы то ни было, но "наиболее развитая ветвь животного мира" – человек – достигает пика эволюции. Тут уже, говорят сторонники данной версии, ему и психики становится мало: он конструирует социальные (в частности, трудовые) отношения. И.Л. Андреев поясняет это так: человек оказывается перед выбором «либо вымереть, либо найти "неживотные" средства, чтобы выжить».[89] Но как так происходит, что животное, которому не хватает животных средств, не погибает? Как оно способно породить "неживотные" средства, которых у него до этого не было?

Представители второй версии чувствуют логическую несуразность первой. В.Г. Асеев утверждает: повышение психических возможностей никакому живущему организму не только не нужно, оно гибельно.[90] По этой второй версии, всё происходит строго наоборот. Не новые функциональные задачи вызывают необходимость возникновения ранее неведомых способов приспособления, а новые способы приспособления порождают решение новых задач. Так, биологическая эволюция мозга приводит к тому, что сам этот орган всё более и более усложняется. А чем сложнее любая система, тем она медленнее, тем труднее перестраивается, а потому должна погибнуть. Единственный путь – использовать свои преимущества, например, по предугадыванию и объяснению хода будущих событий. Л.И. Божович так объясняет возникновение социального в онтогенезе: «Кора головного мозга ребёнка уже с момента рождения представляет собой орган такой степени сложности, при которой он для своего  развития нуждается в специальной организации раздражителей со стороны взрослого человека и в постоянном их усложнении».[91] Кора должна функционировать, иначе организм погибнет. Ведь если раздражений не хватит, утверждает Божович, то это может вызвать смерть. А потому становление социальных отношений становится биологически целесообразным.