Сердце дыбом - Борис Виан

— А вот и кузнец, — сказал кто-то.

— Право, вы слишком жестоки к бедной скотине, — не удержавшись, пробурчал Жакмор.

— Это не просто скотина, это племенной жеребец, — сказал стоявший рядом крестьянин.

— Но он не сделал ничего ужасного.

— Сам виноват. Нечего было блудить.

— Да ведь такое его дело.

Ученик установил жаровню и мехом раздул огонь. Его хозяин ухватил крюк, помешал им уголья, подождал, пока он как следует накалится, а потом вытащил и подступил к жеребцу.

Жакмор отвернулся и со всех ног пустился прочь; бежал он неловко, потому что зажимал уши руками да еще кричал, чтобы не слышать отчаянных воплей жеребца. И только очутившись на площади за церковью, остановился и уронил руки. За спиной яркой лентой колыхалась красная речка, которую он перебежал по деревянному мосту. Выше по течению, отдуваясь, плыл к своей лодке Хвула. В зубах у него болтался белесый, расползающийся кусок плоти.

Жакмор затравленно озирался. Кажется, его позорного бегства никто не видел. Вот и храм — большое яйцо, синий витраж на нем — как пробитая в скорлупе дырочка. Изнутри слышалось пение. Жакмор обогнул церковь, медленно поднялся по ступеням и вошел.

Кюре стоял перед алтарем и отбивал такт. Хор, десятка два мальчуганов, пел гимн в честь первого причастия. Слова его были столь необычны, что пораженный психиатр подошел ближе, чтобы лучше слышать.

Чуден ладан ароматом,Чуден ландыш белым цветом,Детский лепет чуден матом,Но чуднее, чем все это,Ты, Господь сладчайший наш.Травку кушают лошадки,Папы кушают котлеты,Для голов бывают шапки,Но чуднее, чем все это,Ты, Господь сладчайший наш.Ты, Господь, небесный шик,Ты, Господь, бессмертный пшик,Ты, Господь, святая блажь…

Тут Жакмор догадался, что исполняемый гимн сочинен не иначе как самим кюре, и перестал вслушиваться — он всегда мог попросить автора переписать слова. Музыка подействовала на него успокоительно. Не желая отрывать кюре от репетиции, он тихонько сел. В церкви было прохладно, детские голоса взлетали под просторный свод и эхом отскакивали от резных завитушек. Жакмор заметил, что кафедру починили и водворили на место, кроме того, ее укрепили на двух больших шарнирах, так что теперь можно было опрокидывать ее без всякого ущерба. Он вдруг сообразил, что не был здесь с самого дня крестин, и подивился, как летит время. Вот и этот день уже пролетел: уже потускнели синие витражные лучи, мелодичнее и нежнее зазвучал хор — в полумраке музыка всегда проливается в душу целительным бальзамом.

Жакмор вышел из церкви умиротворенный и подумал, что надо все-таки договориться с кузнецом, иначе дома достанется от Клемантины.

Уже смеркалось. Жакмор пошел в сторону площади, туда, откуда доносился несильный запах паленого копыта. Чтобы не заблудиться, он закрыл глаза, и вскоре нос привел его к мрачному сарайчику. Внутри ученик кузнеца старательно раздувал мехами огонь в горне. У дверей стояла лошадь, уже подкованная на три ноги. Кроме того, ее только что постригли наголо, шерсть осталась только ниже колен. Жакмор с удовольствием оглядел гладкий круп, изгиб спины, мощную грудь и коротко подрезанную жесткую, как щетка, гриву, похожую на ровно подрезанные кустики самшита.

Из черного проема вышел сам кузнец. Это его Жакмор видел час назад приступающим к истязанию жеребца.

— Здравствуйте, — сказал психиатр.

— Здрасте, — отозвался кузнец. В правой руке у него были длинные щипцы с зажатой в них раскаленной железякой, в левой — молот. — Подними ногу, — приказал он лошади.

Та повиновалась и в мгновение ока была подкована. От копыта пошел густой вонючий дым. Лошадь опустила ногу и притопнула, пробуя обновку.

— Ну как? — спросил кузнец. — Не маловата?

Лошадь мотнула головой, положила голову кузнецу на плечо, а он потрепал ее ноздри. После чего довольная скотина отправилась восвояси. На земле, как на полу в парикмахерской, остались валяться кучки конского волоса.

— Эй! — крикнул кузнец ученику. — Ну-ка, подмети тут!

— Хорошо, — послышался голос ученика.

Кузнец повернулся и пошел было, но Жакмор удержал его за плечо:

— Послушайте…

— Чего?

— Вы не могли бы прийти в дом на горе? Там ребенок начал ходить.

— Это срочно?

— Срочно.

— А сам, что ли, он не дойдет?

— Нет.

— Ну ладно, сейчас поглядим.

С этими словами он вошел в кузницу, чуть не сбив с ног ученика. Какой-то драной метлой тот собрал волос в неприглядную кучу. Жакмор подошел к порогу и заглянул. В черной кузнице пылал горн, огненные отблески выхватывали из темноты отдельные предметы. Жакмор различил наковальню и чугунный верстак, на котором лежало что-то, по форме похожее на человеческое тело. Но поверхность его в проникавшем из двери слабом сумеречном свете отливала серым металлическим блеском.

Однако кузнец уже успел заглянуть в блокнот и возвращался. Застав Жакмора у самого порога, он нахмурился.

— Нечего сюда соваться, — сказал он, — здесь не мельница.

— Извините, — прошептал сгоравший от любопытства Жакмор.

— Я приду завтра. В десять утра. И чтоб все было наготове. У меня времени в обрез.

— Хорошо, — согласился Жакмор. — Спасибо.

Кузнец скрылся в глубине кузницы. Тем временем ученик поджег волосяную кучу. Ударила такая вонь, что Жакмор чуть не потерял сознание и поспешно спасся бегством.

На обратном пути ему попалась лавка швейных принадлежностей, она же пошивочная мастерская. В окне горел свет и была видна старая женщина, дошивавшая почти готовое платье, бело-зеленое, отделанное английской вышивкой. Какое-то неясное ощущение заставило Жакмора на минуту приостановиться. Однако только на подходе к дому его осенило: точно такое же платье было несколько дней назад надето на Клемантине. В белую и зеленую полоску, с вышитыми манжетами и воротником. Что же, она заказывала наряды у деревенской портнихи? А если нет, то как это понимать?

9 марта

Жакмор встал с постели. Еще одна ночь прошла в бесплодных попытках разговорить служанку. А кончилось все, как обычно, дурацким совокуплением на четвереньках: другой позиции она не признавала. Сколько ни бился Жакмор, он не мог вытянуть из нее ничего, кроме самых расплывчатых ответов на простейшие вопросы, и утешиться мог, только нюхая свои ладони, на которых сохранялся запах ее лона. Когда девица уходила, психиатр злился и придумывал на следующий раз доводы, доступные ее младенческим мозгам, но каждый раз терпел поражение перед тупым упорством и молчанием, непрошибаемым в своей дикости, и доводившим до отчаяния идиотизмом. Вот и теперь он понюхал ладонь, представил, как овладевает ее телом, утверждается в нем, и при этом воспоминании его уставшая плоть, кажется, восставала вновь.

Он привел себя в порядок, ухитрившись не замочить рук при умывании, и решил наведаться к Анжелю, чтобы хоть с кем-нибудь поговорить.

Он трижды постучался в спальню Анжеля, не получил ответа и заключил, что его там нет. Когда же проверка всех прочих дверей дала тот же результат, он предположил, что интересующее его лицо находится вне дома.

Где-то в парке дребезжала пила. Жакмор пошел на этот звук.

На ходу нюхнул пальцы — еще не выдохлись.

Всхлипы пилы все ближе, и наконец он увидел около гаража Анжеля. В синих рабочих штанах, без куртки, он распиливал лежавшую на козлах длинную доску.

Жакмор подошел, как раз когда неровный, треснутый конец доски отвалился и шмякнулся на землю. Под козлами набралась уже целая куча желтых, пахнущих смолой опилок.

Анжель разогнулся, отложил пилу и протянул руку психиатру.

— Видите, я следую вашим советам.

— Лодка? — спросил Жакмор.

— Лодка.

— И вы сумеете ее сделать?

— Меня устроит самая скромная посудина — лишь бы плавала.

— Тогда сделайте лучше плот, — предложил Жакмор. — Это легче — он же плоский.

— Легче, но не так красиво, — сказал Анжель.

— Все равно что писать картину акварельными красками.

— Вот-вот.

Анжель подвинул доску на козлах.

— На что вы собираетесь ее пустить? — спросил Жакмор.

— Не знаю, — сказал Анжель. — Пока просто обпиливаю негодные концы. Чтобы материал был в полном порядке.

— Но вы делаете двойную работу…

— Ну и что? Времени у меня сколько угодно.

— Занятно, — пробормотал психиатр. — Значит, вы не можете начать работу, пока не выровняете весь материал?

— Могу, но не хочу.

— И давно это у вас?

Анжель прищурился:

— Это что же, форменный допрос?

— Ничего подобного!

Жакмор поднес пальцы к носу, как будто хотел зажать одну ноздрю и продуть другую.