Девять жизней Кота Баюна 1. Сказ 1. Дети подлунного света - Александр Михайлович Окольников

Дневной зной сгинул, затаившись на чьей-то печной трубе или под пузом кудахтающей наседки в соседнем сарае, оставляя поселение на растерзание знобящего ветерка, юркого проныры, снующего тут и там, словно выведывающего: «Кто голосит? Кому неймётся?»

Заохали бабы, побросали дела и в невнятном беспокойстве метнулись в избы к чадам, по дороге шикая на ребятишек постарше, которые еще не доросли до возраста помощников мужей, готовящихся с оружием в руках защищать родной дом. Суетно заскрипели двери, готовящиеся дать отпор незримому супостату. Поспешно застукали ставни, преждевременно погружая горницы во тьму. Вздрогнули печные заслонки, впервые испугавшись опустившейся тягостной темени. Затрещали березовые щепы, одалживая толику жгучего тепла у печных углей. Мрак нехотя отступил, готовясь вновь воссесть в своих владениях, лишь только игривые огоньки добегут до другого конца лучин. Наконец притихли младенцы, убаюканные в люльках или в заботливых руках испуганных матерей.

Единственной из баб, кто не бросился прочь, а наоборот, вышел из избы навстречу болезненному крику, была седая как лунь женщина. Покачивая неподвижный сверток, она смотрела пустым, как иссохшие колодцы, взглядом, на навес травницы, под которым, корчась в муках, извивался словно уж и надрывался криком старый пастух, да приговаривала, поглаживая свою ношу:

– Спи-поспи, Вараксушка. Скоро батька с выпаса придёт, будем ужинать. А пока на, почмокай молочком, да подремли, кровинушка родненькая, вырастешь, станешь мне помощницей, батьке усладой очей.

После чего она скрылась в доме, невесело нашептывая колыбельную.

– Бегите!

От повторного крика колыхнулись, местами едва не погаснув, костры, на которых варилась похлебка для воинов –защитников поселения, качнулись котлы с бурлящим варевом. Вздрогнули, напрягшись, только что закрытые ставни, смолкли воющие псы, попрятавшись кто куда. Мявкнули коты, в убежищах которых попытались укрыться дворовые собаки. Колыхнулась гроздь засушенной рябины, которой было вдоволь под навесом травницы. Колыхнулась и, отломившись от веточки, упала на лицо тяжело дышащего, до сих пор не пришедшего в себя Ждана.

Пастух тяжело вдохнул, выдохнул. Красные бусинки ягод скатились ему на грудь. Дыхание медленно восстанавливалось. Старик попытался закричать в третий раз, но лишь закашлялся, ловя воздух, выгнулся и смолк. Дышать становилось легче. Он уже не постанывал при каждом вздохе, а только скрипел зубами, пугая сидевшую неподалеку на бревнах детвору.

От раненного в бою с Полуночницей исходил едкий запах плесени. Стелящийся по земле смрад учуяли все сельчане, морщили носы, не в силах понять, откуда исходит погань. Несмотря на немалую величину поселения, стоявшего на высоком холме у реки, дурной запах распространился повсюду, проник в каждый дом и каждую щель. Только единственная изба оказалась не по зубам едкому душку – неказистое, местами подлатанное строение с исхудавшей крышей оказалось вне власти плесени. Незримые щупальца чужой воли вновь и вновь пытались взять неприступную твердыню, но каждый раз отступали, одёргиваясь, словно обжигаясь о невидимую преграду. Тогда смрад сгустился, стянув растекшийся по поселению вонь, и пошёл на решающий приступ, стремясь во что бы то ни стало одолеть непокорную избушку.

Скрипнула кособокая дверь. Одетая в потертые поршни нога ступила на ступень, ведущую из дома. Вторая нога шагнула на ступень пониже, первая ещё ниже. Он спускался неспешно, задумчиво оглядывая встревоженные лица людей. Словно не замечая рвущегося в избу запаха плесени, воткнул в землю посох, намертво пригвоздив задергавшийся смрад к зеленому ковру сочной, хоть и изрядно потрепанной травы. Пошёл вперед, давя своей уверенной поступью невидимого соглядатая. Проныра ветерок с интересом наблюдал за этим действом, сидя на коньке соседнего дома, покачнулся, не удержал равновесия и сорвался вниз, мимолетно задевая краем широкого крыла подол плаща идущего. Запах плесени начал слабеть, выветриваться, испаряясь, гонимый задирой-тиховеем, бежал побитой собакой к своему хозяину, который всё же успел узнать достаточно.

– Богуслав, он совсем плох! – опустив пестик в ступку, в которой растирала травы, наперерез кудеснику бросилась травница, судорожно теребящая подол передника.

– Светозара, угомонись! – голос старика был, как всегда, тверд. – Ведаю, всё ведаю, – он взглянул на небосвод, поморщился, катая желваки, закусил губу и вновь перевел взор на трясущуюся бабу. – Не пристало тебе так себя вести! Глянь – остальные жены на тебя смотрят, да перенимают тревогу. Вон, все по домам попрятались, аки наседки. Брось ты это! Когда охотники прошлым летом не вернулись – сама вызвалась идти, раны выжившим залечивала, не побоялась стаи, ночью решившей добить подранков. Чего сейчас скуклилась? Дрожишь, как осенний лист. Не гоже!

Он погрозил ей пальцем, затем властно ударил посохом оземь и пошел дальше, к воинам, ожидавшим ночного боя, исподлобья косясь на травницу, понуро возвращающуюся к своему делу. Сделал пару шагов и бросил, молча идущим следом за ним мальчишкам:

– Ратко, Тишило, живо взяли ведра и наполнили кадку, что стоит подле Ждана. Остатки старой воды вылейте в канавку, что к речке течет. Затем помогите Светозаре обтереть его и ждите меня, – он сделал шаг, задумался и добавил вслед парням, рванувшим исполнять поручения. – Да веточку рябины, что у него на груди, не убирайте, пусть там и лежит, покой стережёт.

Богуслав отдал указания и пошёл дальше, к костру, подле которого сидели воевода и трое старейшин.

– Явился, не запылился, – прошипел в усы Яробуд, который не мог простить кудеснику то, что никому не дал обмолвиться словом с незнакомцем, принесшим пастуха, да и более того, отпустил странного воина на все четыре стороны, поправ приказ воеводы: никого не впускать и не выпускать из поселения.

Богуслав подобрал плащ, отороченный шкурой волка, уселся на пустующее полено, хмыкнул в сторону воеводы, сверлящего пришедшего взглядом, и обратился к старейшинам, не переставая коситься на взъяренного Яробуда:

– Что мыслите, братья? Сумеем ли отбить неведомое силой оружия?

– Может, и сумеем, – после небольшой паузы вымолвил Сбыня, самый младший из старейшин.

– Но можем и не суметь, – подал голос Невзор, лишенный глаза в одной из пограничных стычек ещё в молодости, но сумевший дожить до преклонного возраста.

Над их костром зависла тягучая тишина.

– Мыслю, что у тебя есть предложение, кудесник? – подал голос Мыслимир, самый старый из собравшихся, единственный помнивший, как в их поселение пришёл молодой безусый юноша, назвавшийся Богуславом.

– Деток бы схоронить, – оглядываясь на навес травницы, проговорил Богуслав, – а то, не ровён час, не одолеем мечом. Чую, не за нами идёт напасть, а за малышами несмышлеными.

– Что?! – вскочил с места Яробуд. – Смуту удумал чинить, найдёнышь? – воины, сидевшие подле соседних костров, вздрогнули, тут же подобрались, готовые кинуться на подмогу своему предводителю. – Думаешь, я не выведал, что ты не наш, а пришлый. Командуешь тут, незнакомца выпустил, слову моему перечить решился! Воинам голову забиваешь ерундой. А теперь и такое