Войны Миллигана (ЛП) - Дэниел Киз

Аллен не ответил.

— Эй… а не тот ли ты парень с кучей личностей, о котором трубили по телеку и во всех газетах?

Аллен кивнул головой, пытаясь продумать ответ.

— Я в камере 46, твой сосед, — продолжил мужчина.

Аллен запомнил числа 45 и 47, а мужчина тем временем сел рядом на скамейку.

— Я видел твои рисунки в журналах и даже по телевизору, — сказал заключенный. — Твои пейзажи и натюрморты действительно хороши. Я тоже немного рисую, но не так хорошо, как ты. Может быть, ты сможешь показать мне пару приемов, когда у тебя будет время, конечно же.

Аллен улыбнулся фразе «когда будет время», но промолчал. Затем, спустя несколько мгновений, во время которых мужчина пристально смотрел на него в ожидании ответа, Аллен произнес негромко:

— Без проблем, но я рисую только портреты.

Мужчина улыбнулся, на этот раз с большей теплотой.

— Послушай, расслабься. Ты привыкнешь к этой крысиной дыре в два счета. Громилу Огги можно не бояться, а вот Флику, лысому, лучше не доверять. Он готов лизать зад начальнику любыми способами. Я здесь уже три года, а состарился всего на десяток. Меня зовут Джо Мэйсон.

Он подмигнул Аллену, встал и удалился, помахав рукой в знак прощания.

Аллен одним щелчком сбросил раскаленный комочек табака на кончике сигареты, а затем пошел искать свою камеру. В 47-й было полно вещей, которые он не узнал, и тогда он заглянул в 45-ю.

Бинго! Аллен обнаружил фотографии матери Билли, его сестры Кэти и брата Джима, приклеенные скотчем к шкафчику.

Он вытащил разные личные вещи из бумажного пакета, зажатого между ящиком и унитазом. Разгладив несколько помятых писем, адресованных Уильяму С. Миллигану, корпус № 22, он понял, что их должны были перевести в другое место. Он не мог долго находиться в корпусе A, так как только что появился Джо Мэйсон. Аллен почувствовал облегчение, потому что другие пациенты не ожидали встретить его здесь.

Кто-то громко постучал в его дверь. Аллен осторожно открыл, но отступил на шаг назад при виде настоящего Голиафа высотой более двух метров, заслонившего собой весь дверной проем. Мужчина, гигант c телосложением медведя и громадными ручищами, весил, должно быть, не меньше ста тридцати килограммов. Колосс, способный сломать вам кости словно ветки!

Держа в одной ручище пластмассовый бидон c холодным чаем, он протянул Аллену другую.

— Привет, меня зовут Гейб.

— А меня — Билли, — ответил Аллен, и его рука исчезла в огромной лапе гиганта.

Голос Гейба показался ему знакомым. Без сомнения, он был тем единственным из всего корпуса, кто осмелился послать Огги на хуй во время обеда, не опасаясь последствий.

Однако Гейб со своими золотистыми волосами и голубыми глазами, несмотря на свою небритую квадратную челюсть, выглядел симпатично ‒ скорее Давид, чем Голиаф.

— Я надеюсь, что ты не пересыльный зэк, — сказал Гейб тихим и приятным голосом.

Аллен пожал плечами.

— Я не знаю.

— Если ты не знаешь, значит, это не так. Я боялся, что ты окажешься одним из них. Вот уже двадцать один месяц в корпусе А нет новеньких. Это значит, что мы, переведенные уголовники Ашермана, незамедлительно отправимся по своим тюрьмам.

Он вопрошающе посмотрел на Аллена, ожидая подтверждения.

— Меня не из тюрьмы сюда направили, — сказал ему Аллен.

Когда гигант произнес имя Ашермана, Аллен вспомнил, что Гэри Швейкарт однажды упоминал недолгое существование в Уголовном кодексе Огайо положения, разрешавшего тюремному департаменту передавать в Лиму заключенных, которые должны были предстать перед судом за сексуальные преступления, а также тех заключенных, которые уже были осуждены в этом штате.

По словам Гэри, на них испытывали целый набор шоковой терапии. Многие из них превратились в овощи, другие повесились. Государство вскоре отозвало этот закон, посчитав его антиконституционным. Ашермановские заключенные, находившиеся в Лиме, снова должны были быть переданы в ведомство уголовно-исполнительной системы, даже если Департамент психического здоровья медлил исполнять это предписание.

— Тогда что ты делаешь в Лиме? — спросил Гейб.

— Невозможность привлечения к уголовной ответственности ввиду психических нарушений, — ответил Аллен. — Я находился в открытой психиатрической клинике для гражданских, но из-за политиканов оказался здесь.

Гейб покачал головой, прежде чем отхлебнуть холодного чая из бидона.

— Большинство пьет из стакана, но для меня в стакане едва ли наберется глоток. — объяснил он, — Хочешь?

Аллен улыбнулся, но отклонил предложение.

Позади гиганта раздался высокий голос.

— Двигай отсюда, жирная корова, ты загородил собой весь проход! — Маленький человечек прошмыгнул под мышкой у Гейба.

— Привет, …

— Этого болвана зовут Бобби Стил, — сказал Гейб.

Насколько Гейб был необъятным, настолько Бобби был тщедушным. Со своими маленькими черными глазками, волнистыми волосами и резцами, торчащими из-под губ, он больше всего походил на мышь.

— Откуда ты? — спросил Бобби.

— Из Коламбуса, — ответил Аллен.

— Мой друг Ричард оттуда. Ты, случаем, не знаешь Ричарда Кейса?

Аллен покачал головой.

Гейб оттолкнул Бобби, чтобы тот ушел.

— Дай мистеру Миллигану прийти в себя. Он никуда не убежит.

Гигант мило улыбнулся Аллену.

— Мы, тридцать пять социопатов из корпуса А, умеем вести себя прилично. В отличие от хроников из корпуса № 22.

Оба исчезли через секунду.

Аллен сел на свою кровать, задумавшись о встрече с этими двумя странными людьми. Они казались вполне симпатичными. Как и Мэйсон, художник из соседней камеры, они, казалось, были рады появлению новичка, и готовы были его принять. Судя по всему, интеллектуальный уровень в корпусе А был куда выше, чем в корпусе № 22. Но поскольку социопаты расценивались как категория особенно опасных людей, охрана здесь была усиленной.

— Я — не социопат! — объявил Аллен вслух.

Он знал, что это лишь эвфемизм, которым называют неизлечимо больных преступников. Это слово часто используют в смертельных приговорах. И в самом деле, некоторые считают, что убийца без моральных качеств и сочувствия не может извлечь урока из своего наказания, и поэтому его нужно казнить, чтобы защитить от него общество.

Как-то доктор Кол объяснил Билли, что его психическое расстройство не лишало его совести и чувств по отношению к другим людям, что и отличало его от преступников-социопатов.

В общем, здесь ему делать нечего.

Либо Томми, либо ему самому придется найти способ сбежать отсюда.