Ученик дьявола - Эдвард Марстон

— Мне показалось, пьеса привела тебя в восторг.

— Это правда, я по-прежнему ею восхищаюсь…

— Так в чем же причина твоей печали?

— Причина моей печали, нацепив на голову дурацкую шляпу, только что отправилась домой в Средний Темпл. Пай невыносим! — взвыл Худ. — Он спорит о каждой гласной и яростно защищает каждую согласную, словно его пьеса — скрижали Завета, которые Господь вручил ему на Синайской горе. Знаешь, что хуже всего? Он не злится и не ругается! Он не дал ни малейшего повода сорваться и накричать на него!

— Но с пьесой-то у вас получается?

— Получается, но так медленно…

— Так дело не пойдет, — посуровел Фаэторн. — Я сам поговорю с этим Паем. Я уж разведу костер под его задницей. «Ведьму из Колчестера» надо закончить как можно скорее, чтобы мы наконец могли начать репетиции. Все остальные пьесы труппе известны, мы можем отыграть их с закрытыми глазами. С этой же — все иначе.

— Да уж, если бы у нас была пьеса без автора, и хлопот бы не было. Однако в нагрузку к ведьме мы получили Эгидиуса Пая.

— Будет тебе, Эдмунд. Все мы когда-то были новичками. Будь к нему чуточку снисходительнее. Пай все равно что хлеб. Если его правильно испечь — будешь есть и пальчики облизывать. — Взгляд Фаэторна упал на заваленный бумагами стол. — Что вы успели сделать? Что поменяли?

— Только самое очевидное.

— Главное — не трогайте самую суть. Пьеса и вправду хороша. Да, она несколько вульгарна, но это как раз убирать не нужно. Пай чудесным образом сочетает скабрезности с комичностью.

— Вот, кстати, о вульгарности, — встрепенулся Худ. — Мы должны помнить о зрителях. Непристойности, которые ждет самый теплый прием среди пьяниц «Головы королевы», могут оскорбить утонченный вкус гостей Сильвемера.

— Не согласен.

— Лоуренс, мы же будем играть перед джентри.[8]

— Ну и что? Джентри вечно больше всех хохочут над сальностями. Про аристократов я вообще молчу. Вульгарности не трогать. Не забывай, на нас будет смотреть лорд Уэстфилд. Хочешь, чтобы наш патрон принялся во всеуслышание сетовать на то, что в нашей пьесе нет скабрезных шуток?

Худ только головой покачал.

— Хорошо, давай к этому вернемся, когда приедет Ник Брейсвелл, — примирительно сказал Фаэторн. — Он как-никак должен обсудить наш репертуар с сэром Майклом Гринлифом и понять, что ему нравится, что нет. Не переживай, очень скоро мы узнаем, как в Эссексе относятся к вульгарности. — Он успокаивающе положил руку на плечо друга. — А пока, Эдмунд, надо поторапливаться. Нам щедро заплатят. Знаешь, сегодня была первая репетиция. Жаль, что ты не видел актеров. Они сияли от радости, словно их выпустили из самого жуткого и темного застенка Ньюгейта. Люди снова почувствовали себя членами труппы. К чему печалиться и бояться всяких глупостей?

— У меня такое предчувствие, что нас ждет беда.

— Нашей бедой была зима. Она чуть не сгубила труппу. Теперь же, — Фаэторн одним глотком допил вино, — нас ждет работа и щедрая плата. А кроме прочего, в Сильвемере нет здешнего трактирщика, так что кусать нас за пятки некому. Да еще теперь у нас есть новый ученик.

— Дэйви Страттону еще предстоит показать, на что он способен.

— Мальчик не вызывает у меня беспокойства. Как, кстати, и его отец. — Фаэторн плеснул себе еще вина. — У меня для тебя одна новость, Эдмунд. После того как мы заключили договор, Джером Страттон дал мне тридцать фунтов. Более того, после окончания гастролей в Сильвемере он обещал заплатить еще пять.

Слова Лоуренса произвели на Худа сильное впечатление.

— Очень щедрый жест с его стороны.

— Щедрость может проявить кто угодно. Кто знает, если мы хорошо выступим в Эссексе, зрители могут раскошелиться. Наша труппа лучше всех! — провозгласил Лоуренс, поднимая кубок. — Мы на пути к славе, и нас теперь ничто не остановит.

Пройдясь по Главному залу, Николас Брейсвелл поднял глаза на хоры, прикидывая расстояние до пола. В это время Оуэн Илайес по просьбе леди Элеоноры декламировал монолог из «Жертвы любви» — во-первых, чтобы продемонстрировать силу голоса, во-вторых — чтобы проверить, как он будет звучать в зале. Валлиец остался доволен: слова монолога будут ясно слышны даже в дальних углах зала. Закончив, Оуэн раскланялся и был награжден аплодисментами. Однако хлопала в ладоши не только леди Элеонора: в дверях стоял сэр Майкл Гринлиф, а за его спиной замер управляющий.

— Великолепно! Просто изумительно, сэр! — воскликнул Гринлиф.

— Вот и мой супруг, — ахнула леди Элеонора, протянув руки к нему навстречу.

Сэр Майкл взял ее ладони в свои, поцеловал поочередно и лишь потом повернулся к гостям, которых леди Элеонора тут же поспешила ему представить. Сэр Майкл тепло поздоровался с Николасом и Оуэном, словно они были почетные гости, а не актеры бродячего театра. Это удивило комедиантов — хозяева усадьбы могли позволить себе отнестись к актерам с пренебрежением, однако супруги вели себя любезно и дружелюбно. Управляющий был единственным, кто держался заносчиво, причем не имея на это никакого права.

Внешний вид владельца усадьбы озадачил актеров не меньше, чем его сердечное расположение. Сэр Майкл явно был не из модников: скромный камзол и зеленоватого оттенка штаны дополнял белый воротник с брыжами, едва державшийся на шее. Хозяин Сильвемера был человеком полным, невысокого роста, лет под шестьдесят: кое-где на его непропорционально большой голове виднелись остатки шевелюры — несколько жиденьких седых локонов, которые, как и борода, воротник, щеки, нос и лоб, были перемазаны чем-то черным.

Удивление на лицах гостей не ускользнуло от внимательного взгляда леди Элеоноры.

— Прошу простить моего мужа. — проговорила она. — Сэр Майкл ставил эксперимент. Он, знаете ли, изобретает новый порох. Насколько я могу судить, эксперимент провалился.

— О нет, Элеонора! — восторженно произнес он. — Все прошло очень удачно. Почти…

— Почти?

— При возгорании пороха орудие дает обратную вспышку. Над этим еще надо поработать.

— Сэр Майкл, так, значит, вы делаете собственный порох? — уточнил пораженный Илайес.

— Ну да, — ответил Гринлиф. — И, смею заметить, он получше тех сортов, что имеются в продаже. Вскоре, я надеюсь, моя работа над ним будет закончена. Надо просто поточнее соблюдать пропорции.

— Вы, кажется, упомянули о пушке? — спросил Николас.

— Именно так. Моей собственной конструкции.

— Было бы интересно на нее взглянуть, сэр Майкл.

— Ну так взглянете, друг мой!

— Ник был в кругосветном плавании под командой Дрейка, — пояснил гордый за друга Илайес. — Так что он не понаслышке знает, что такое стрелять из пушки.

— Великолепно! — воскликнул сэр Майкл. — В таком случае я настаиваю, чтобы вы осмотрели весь мой арсенал. Вы мне сразу отчего-то напомнили моряка. Кругосветное плавание вместе с Дрейком — вот это приключение! Я завидую вам, сэр. Наверняка вы умеете ориентироваться по звездам? Да и вообще, надо полагать, хорошо разбираетесь в звездном небе?

— Долгими ночами заняться было нечем, — кивнул Николас.

— Тогда я непременно покажу вам свой телескоп. Я тоже обожаю смотреть на звезды.

— У моего супруга столько научных увлечений… — снисходительно улыбнулась леди Элеонора.

— Но зачем вам пушка, сэр Майкл? — полюбопытствовал Илайес.

— Поставлю на вершину башни — зачем же еще? — веселился толстяк.

— Но зачем? Вы боитесь нападения?

— Ах нет, мой добрый сэр. Из-за дичи.

— Дичи? — Валлиец чуть не поперхнулся. — Я не ослышался, сэр Майкл? Вы собираетесь бить птицу из пушки?

Гринлиф расхохотался:

— Ну конечно же нет! Экий вздор. Я люблю птиц. Как, по-вашему, зачем я приказал вырыть пруд? Беда в том, что зимой он замерзает, а лед — он толщиной в несколько дюймов. Знаете, как тяжело его пробить и расчистить полынью для уток, гусей, лебедей?

— Так вы собираетесь стрелять из пушки по озеру, чтобы ядра проломили лед?

— Именно так. Причем стрелять будем ночью.

— Ночью? — удивился Илайес. — Это еще почему?

— Ночью холоднее всего, — пояснил сэр Майкл. — К утру лед уже толстый. Стрелять надо, пока он еще молодой — тогда он и сил до утра набраться не успеет. В этом суть моей теории… Но ее еще надо проверить, — признался он.

— Теперь, сэр Майкл, я вас понимаю, — промолвил Николас, скрывая улыбку. — Однако здесь есть одна загвоздка. Когда вы начнете проверять вашу теорию, поднимется чудовищный шум и грохот.

— Друзья, что гостят у нас, давно привыкли, что ночью здесь происходит нечто странное, — беззаботно сказала леди Элеонора. — У моего супруга необоримая страсть к ночным экспериментам.

— Элеонора, звезды указывают мне путь, — кротко отозвался Гринлиф.