Дар дождя - Тан Тван Энг

Его отец позаботился о том, чтобы дети не забыли семейное наследие, и Эндо-сан провел детство, обучаясь навыкам самурая: рукопашному бою, стрельбе из лука, верховой езде, владению мечом, составлению букетов и каллиграфии. Кроме того, отец обучил его коммерции, объединив принципы военного искусства с принципами купли-продажи.

– Отец повторял нам, что торговля – это война. – Эндо-сан сделал глоток чая.

Он родился в тысяча восемьсот девяностом году, в один из самых бурных периодов в японской истории. Тогда Япония выходила из сакоку, добровольной изоляции под властью сёгуната Токугава, продлившейся двести лет.

– Политика сакоку, «страна на цепи», означала, что Япония закрыла двери для иностранцев. Жители не могли покидать страну. Некоторые пытались; пойманных приговаривали к смерти. Уехавшие больше никогда не могли вернуться. За выполнением этих законов, введенных сёгуном Токугавой Иэясу, строго следили.

Эндо-сан объяснил, что сёгун был верховным военным правителем, имевшим больше власти, чем император, которому отводилась роль статиста.

– Благодаря суровым законам сёгуна период самоизоляции стал золотым веком искусств: поэзии хайку, театров кабуки и но. Но к девятнадцатому веку силу Японии подорвали голод и нищета. Мы были ослаблены и отсталы, а весь мир ушел вперед. Когда к нашим берегам приплыли американцы, мы были вынуждены уступить их требованиям и открыть страну[26].

Я согласно кивнул. По всей Азии было то же самое. Я сам был плодом похожей истории.

– Политика самоизоляции ослабила нас. Пока западные страны завоевывали и колонизировали, Япония стояла в стороне: она желала участвовать в мировых событиях, но была искалечена прошлым затворничеством и недостатком опыта и технических знаний. Мы отправляли самые одаренные умы на обучение в Европу, и успех западных стран вдохновил наши собственные военные амбиции, – медленно покачал головой мой собеседник.

– Именно пришествие гайдзинов, «людей извне», сделало торговлю такой прибыльной. Ко времени моего детства мы потеряли голову от всего западного. Меня учили играть произведения великих европейских композиторов, я изучал европейскую и американскую историю и брал уроки английского чтения, письма и речи. Вот почему я могу сегодня говорить с тобой, в японском ресторане, в Малайе, за тысячи миль от наших с тобой отечеств, разве нет?

– Мой дом здесь, Англия никогда им не была. Она для меня такая же заграница, как… как Япония.

Между нами повисло уютное молчание: мы обдумывали слова друг друга. Неужели прошло только два месяца с тех пор, как незнакомец пришел одолжить у меня лодку? Сегодня я обедал с ним, слушал его рассказ. Мне казалось, что я сплю, плыву во сне в фантастическом бассейне с тягучей водой.

Мы съели сырую рыбу с рисом, завернутую в сушеные водоросли. Когда шофер привез нас обратно в Истану, был уже поздний вечер. По пути к лестнице на берег Эндо-сан произнес:

– Мне бы хотелось получше узнать Пенанг. Покажешь мне его?

– Да.

Его просьба мне польстила.

Так я стал его гидом по острову. Сначала ему хотелось увидеть храмы, и я тут же понял, куда его отвести.

Эндо-сан проявил интерес к Храму лазурного облака, где обитали сотни гремучих змей; свернувшись вокруг подставок для благовоний и карнизов с балками под крышей, змеи вдыхали дым благовоний, воскуряемых прихожанами.

Он купил у монаха упаковку благовоний и, прошептав молитву, поставил палочки в большую бронзовую урну. На столах стояли блюда с яйцами – подношения змеям. Я несколько растерялся. Религия никогда не занимала в моей жизни большого места. Мать когда-то была буддисткой, но мы всей семьей посещали еженедельную службу в церкви Святого Георгия. Этот храм с его замысловатыми надписями и большими деревянными панно на стенах – лак на них потрескался и поблек – казался мне странным. Когда я проходил мимо, многочисленные боги и богини, сидевшие в алтарях, провожали меня пристальными взглядами из-под прикрытых век.

Прозвонил колокол, и сквозь дым донеслось монотонное пение монахов. Кобра раскрутила обвитые вокруг колонны кольца и заскользила по неровным плиткам пола, раскачиваясь в такт гулу. Ее высунутый язык пробовал воздух на вкус, чешуя сияла, как тысячи заблудших душ. Проходивший мимо монах поднял змею и повесил на спинку стула. Он попросил ее потрогать. Я погладил сухую прохладную кожу. Так же как и змей, меня постепенно одурманивал дым с монотонным напевом, вибрациями отдававшийся в теле, пока не вяз в крови или не натыкался на кость.

– Прорицательница, – Эндо-сан указал на толстую старуху, прохлаждавшуюся под взмахами ротангового веера. – Давай посмотрим, что она нам нагадает.

Я сел перед старухой, и она принялась изучать мою руку. На ощупь кожа у нее была такой же, как у кобры. Женщина разглядывала мое лицо с таким выражением, словно изо всех сил пыталась вспомнить, где видела раньше.

– Ты уже бывал здесь?

Я покачал головой.

Она погладила линии у меня на ладони и спросила число и точное время моего рождения. Говорила она на хок-кьеньском диалекте.

– Ты родился с даром дождя. Твоя жизнь будет полна благополучия и успеха. Но она приготовила тебе великие испытания. Помни: дождь приводит к паводку.

Ее бессмысленное заявление заставило меня отдернуть руки, но она не обиделась. Она посмотрела на Эндо-сана, и ее взгляд затянуло поволокой, словно она пыталась вспомнить какого-то давнего знакомого. Она вновь пристально посмотрела на меня и произнесла:

– У вас с твоим другом есть общее прошлое, в другую эпоху. И вам предстоит путешествие, еще более великое. После этой жизни.

Я озадаченно перевел ее слова Эндо-сану, который знал на местном диалекте всего несколько фраз. Он тут же погрустнел и тихо сказал:

– Значит, слова никогда не меняются, где бы то ни было.

Я ждал, что он объяснит, что имел в виду, но он задумчиво молчал.

– Что написано на ладони моего друга? – спросил я предсказательницу.

Она скрестила руки на груди и отказалась прикасаться к Эндо-сану.

– Он цзипунакуй – японское привидение. Им я предсказаний не делаю. Берегись его.

Меня смутило то, как она отвергла Эндо-сана, и я решил смягчить ее грубость прежде, чем передать ему ее слова.

– Она плохо себя чувствует, говорит, что сегодня гадать больше не будет.

Но он заметил в моем лице смятение и, покачав головой, тронул меня за руку, чтобы показать, что он все понял.

Я расплатился, мы оставили позади гулкий рокот храма и его сумеречное, вневременное пространство и вышли на солнце, под которым наши тела постепенно обрели упругость и вернули себе безмятежность. Казалось, что снаружи все движется быстрее, даже тени.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что слова никогда не меняются? – спросил я, когда Эндо-сан покупал мне стакан холодного кокосового молока у лоточника на обочине.

– Я повидал много прорицательниц, всех, какие есть. Некоторые гадали мне по лицу, некоторые – по ладоням. Другие входили в транс и просили совета у духов. И всегда говорили одно и то же, – ответил он, направляясь обратно, туда, где нас ждал шофер.

– А что они говорили? – догнал я его.

Он остановился и посмотрел на меня. У меня не было выбора, кроме как посмотреть на него в упор.

– Они говорили, что мы с тобой встретились столетия назад. И что в будущем встретимся снова.

Его слова, как и странные заявления прорицательницы, были совершенно недоступны моему пониманию, о чем я ему и сообщил.

– Ты – последователь Христа. Вряд ли ты знаешь о Колесе бытия, в которое верят буддисты.

Я покачал головой. Видя мое невежество, он продолжил:

– Что происходит после смерти?

Ответить на это было проще простого.

– Ты отправляешься на небеса, если жил праведно.

– Но что было с тобой до твоей жизни? Где ты был?

Простой вопрос заставил меня замедлить шаг и остановиться. Это точно не мог быть рай. Если так, в чем смысл покидать его, чтобы потом вернуться обратно? В конце концов я сдался:

– Не знаю.

– У тебя была другая жизнь. После ее окончания ты был рожден в этой. И так будет продолжаться снова и снова, до тех пор пока ты не исправишь все свои недостатки, все ошибки.

– И что будет потом?

– Возможно, через тысячу жизней ты достигнешь нирваны.

– А где это?

– Не «где», а «что». Это состояние просветления. Свободное от боли, страданий и желаний, свободное от времени.

– Как рай.

Он повернулся, чтобы посмотреть мне в лицо, и вздернул бровь.

– Возможно.

– Получается, у христиан путь короче. Нам достаточно умереть один раз.

Он рассмеялся:

– Ну, это точно!

Я больше не думал о словах прорицательницы. Объяснения Эндо-сана никак мне не помогли, и я выбросил их из головы. Тренировки усложнились. Помимо рукопашного боя, Эндо-сан заставил меня упражняться с деревянным посохом. Это оружие было таким длинным, что, если поставить его на землю, доставало мне до плеч; сам он владел им мастерски. Казалось, в его руках твердое дерево обретает упругую гибкость.