Вторая поправка. Культ оружия в США - Марат Владиславович Нигматулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Америка — страна без прошлого и страна без будущего. Страна вечного настоящего. Страна, у которой нет явных традиций, но где мертвец всё равно цепко хватает за горло живого.
Это и есть американский ужас: токсичная, одержимая религиозным фанатизмом родня («Керри»), злобные похотливые мужики с кольтами («Соломенные псы»), преследующий тебя повсюду трейлерный парк — или старый грузовик какого-то фермера с мощным скотоотбойником впереди («Джиперс Криперс»), а всё вместе — затхлое болото, из которого нельзя сбежать, потому что оно внутри тебя, оно будет звать и обязательно поглотит («Оно»).
Это ведь лишь авторская условность — победа главных героев в финале известного кинговского романа.
Роман этот совершенно гениальный, но конец там откровенно всё портит. Повзрослевшие «неудачники» не могли победить Пеннивайза. Он сожрал их, точно так же, как сожрал тысячи других им подобных.
Ключевая тема американской литературы ужасов — это нищета. В первую очередь — нищета духовная. Полное отсутствие мысли и вытекающее отсюда отсутствие смысла жизни. Эту полость американцы могут заполнять хоть сатанизмом, хоть культом личности известного писателя, хоть истовой протестантской верой.
Отсюда, кстати, название ещё одного гениального кинговского романа — «Мизери».
Misery по-английски — нищета.
Тут же уместно вспомнить и «Призраков двадцатого века» Джо Хилла.
Рассказ «Лучшие новые ужасы» там — отлично иллюстрирует не только американский образ мышления, но и саму специфику американских ужасов. Тут задета и тема коммерциализации, и тема социальной маргинальности в такой богатой стране, и деградация человека, занятого лишь отчуждённым трудом, и много что ещё.
Рассказ, посвящённый жизни редактора альманаха ужасов, который сам оказывается вплетённым в чудовищные события. Заканчивается он так:
«Продолжая этот сумасшедший бег, непрестанно набирая скорость, с каждым шагом пролетая ярды и ярды темноты, Кэрролл ощутил мощный прилив эмоций. Это чувство можно было бы назвать паникой, но одновременно оно очень напоминало восторг. Кэрроллу казалось, что его ноги вот-вот оторвутся от земли и никогда больше не ступят на нее. Он знал этот лес, эту тьму, эту ночь. Он знал свои шансы: почти нулевые. Он знал то, что гонится за ним. Оно гналось за ним всю жизнь. Он знал, где находится — в рассказе, что приближается к концу. Он лучше других знал, чем заканчиваются подобные истории, и если кто-то и способен выбраться из леса, то только он сам.».
Американский ужас широко представлен на наших книжных полках, однако же так ещё и не исследован не только в полной, но и в достаточной степени. Своего исследования он вполне заслуживает (и не одного). Пока же такого нет, мы ограничимся этой небольшой книжкой.
Тем не менее, сейчас речь идёт не о литературе ужасов (хотя произведения того же С. Кинга можно считать энциклопедией американской жизни, а исследование американской культуры через приду хоррора вне всякого сомнения заслуживает внимания).
Культ индивидуализма и брутальности очевидно порождал за собой насилие и культ насилия.
«Покоритель прерий» — это белый (теперь иногда и чернокожий) немногословный мужчина, склонный подавлять свои чувства, заглушать боль выпивкой, потребительски относящийся к женщинам и валящий своих врагов направо и налево.
В настоящее время американская массовая культура всё реже эксплуатирует его образ в чистом, открытом виде. Гораздо чаще он встречается теперь в рамках иного мифа, — мифа о прирожденном убийце.
Согласно ему, современный белый американец в глубине души — прирожденный убийца. Он создан для того, чтобы убивать. Он умеет убивать лучше, чем что-либо ещё.
Тем не менее, современное общество в лице женщин, расовых и национальных меньшинств, гомосексуалистов, правительства, корпораций и левых активистов подавляет его, лишает его возможности «раскрыть своего внутреннего зверя», дать волю эмоциям. Общество эксплуатирует его, не понимает и не принимает. Оно враждебно белому мужчине с его простыми мыслями и простыми радостями.
Этот миф эксплуатируют самые разные произведения современной американской массовой культуры — от «Джона Уика» до «Джокера».
Конечно, полное завершение этого мифа — фильм «Бойцовский клуб».
Безусловно, этот миф, как и почти все американские мифы насквозь буржуазный, был практически во всём противен традиции, был антитрадиционен, противостоял всем европейским канонам и обычаям, ещё сохранявшимся на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков в американском обществе.
Именно этот миф, являющийся разновидностью другого американского мифа, породил множество проблем, до сих пор раздирающих Америку.
Американское общество, не имевшее прочных феодальных оснований в виде уже сформировавшихся культуры и институтов, — сформировалось вокруг одного мономифа, из которого растут все прочие американские мифы. Это — миф о герое-разрушителе традиций.
Краткая его суть очень проста: общество состоит из обывателей, задавленных традициями и штампами. Они не могут смотреть на мир смело, не могут быть по-настоящему эффективны, так как подчинены пагубным отжившим учениям. В этом болоте появляется герой-разрушитель, который смело ломает устоявшийся порядок вещей, разрушает традиции, шокирует обывателей и в награду получает богатство и любовь женщин.
Этот миф — исключительно американский по своему происхождению, хотя похожие мифы есть и у других народов.
Отличие состоит в том, что в мифах иных народов речь обычно идёт о том, что герой не разрушает традицию, а напротив, реставрирует её. Обыватели отвернулись от древних нравов, и нужен герой, который вразумит их и вернёт традиции былую мощь.
Также нужно понимать, что в европейских и российских мифах такого рода герой неизбежно выступает как коллективная сила (даже если он один, он всё равно олицетворяет некие общественные, коллективные интересы) и совершает подвиг не ради награды, а во имя общественных интересов. Также американский миф требует неизменного хэппи-энда, поскольку его отсутствие будет обесценивать подвиг героя.
Таким образом, американский героический миф — испорченный, деформированный. Он существенно отступает от необходимых для такого мифа стадий, выделенных Джозефом Кэмпбеллом.
В этом смысле весьма интересно то, как американцы проинтерпретировали европейскую сказку «Русалочка» в своём диснеевской мультфильме 1989 года. Религиозные и сложнейшие личные мотивы были заменены самым примитивным желанием, исполненным на уровне любовной линии в низкосортном вестерне. Сложнейшая история о личном выборе, предательстве, самопожертвовании, жажде чистой любви и вечной жизни — заменили дешёвым мюзиклом о вроде как запретной, но на самом деле не такой уж запретной любви. Но главное — героиню превратили в разрушительницу традиции, которая бросает своими действиями вызов своему
