Вторая жизнь Уве - Бакман Фредрик

– Персидское, – поправляет она.

– А?

– Я из Ирана. Там живут персы.

– Перцы?

– Да.

– Хороши, нечего сказать, – соглашается Уве.

Она вдруг хохочет, совершенно огорошив его. Так газировка, если слишком быстро плеснуть в стакан, вспенится и польется через край. Никак не вписывается этот хохот ни в серый бетон, ни в прямоугольную геометрию каменной плитки. Шумный, хулиганский, против всех предписаний и правил.

Уве пятится. Цепляет скотч, которым приклеил пленку к порогу. Раздраженно трясет ногой, пытаясь стряхнуть ленту, но лишь свозит кусок пленки в углу. Пытаясь освободиться от липких пут, оступается и отдирает еще больший кусок. Еле удерживается на ногах. Становится на пороге, собирается с силами. Взявшись за ручку, смотрит на увальня, резко меняет тему:

– Ну а ты чем занимаешься?

Увалень чуть поводит плечом, смущенно улыбается:

– Я айтишник.

Уве с Парване качают головой. Удивительно слаженно – хоть на соревнованиях по синхронному плаванию выступай. И Уве пусть крайне неохотно, пусть на пару мгновений, но как будто чуть меньше недолюбливает ее.

А увалень словно и не слышит, будто речь и не о нем вовсе. Зато с любопытством разглядывает дрель – Уве держит ее как-то небрежно, но вместе с тем так естественно – словно рисуется, словно он африканский повстанец с «калашом», дающий интервью западной прессе за минуту до штурма правительственного дворца. Надивившись досыта, увалень вытягивает шею и заглядывает внутрь дома.

– А что вы делаете?

Уве в ответ глядит на увальня так, как глядел бы любой человек с дрелью в руке, у которого спросили: «А что вы делаете?»

– Сверлю.

Глянув на увальня, Парване закатывает глаза. За такое Уве мог бы даже слегка зауважать ее, если бы не пузо – красноречивое свидетельство того, что баба совершенно добровольно вынашивает третью по счету генную модификацию этого олуха.

– А, – кивает увалень.

Снова заглядывает внутрь и видит, что полы в гостиной аккуратно застелены пленкой. Вдруг оживает, с улыбкой подмигивает Уве:

– А такое чувство, будто замышляете убийство.

Уве молча наблюдает.

Кашлянув, увалень добавляет, уже нетвердым голосом:

– Просто похоже на эпизод из «Декстера».

Ухмылочка на его лице теряет прежнюю уверенность.

– Сериал есть такой… про одного типа… убийцу, – едва слышно лепечет увалень и начинает ковырять ботинком зазор между пленкой и порогом.

Уве качает головой. Немного непонятно, по поводу какой именно из сказанных увальнем глупостей.

– Мне некогда, – коротко говорит он Парване, покрепче ухватывая дверную ручку.

Парване многозначительно пихает увальня в бок. Тот косится на нее, словно собираясь с духом. Наконец смотрит на Уве – затравленно, словно весь мир собрался расстрелять его из рогатки.

– Мы вообще-то пришли попросить у вас парочку вещей…

– Каких еще вещей?

– Лестницу. И еще шестилапик?

– В смысле, шестигранник?

Парване кивает.

Увалень озадачен:

– А не шестилапик, нет?

– Шестигранник, – в один голос восклицают Уве с Парване.

Парване победно вскидывает голову, кивает на Уве:

– А! Что я тебе говорила?!

Увалень мямлит что-то чуть слышно.

– А ты мне: «Да ТЫ ЧЁ! Это шестилапик!» – передразнивает его Парване.

Увалень обижается:

– Я не таким тоном говорил.

– Таким, таким!

– Не таким!

– Нет, ТАКИМ!

– Нет, НЕ таким!

Уве только глазами водит с одной на другого, как здоровенный пес на двух мышат, не дающих ему вздремнуть.

– А я говорю – таким, – пищит один мышонок.

– Это ты его так называешь, – отвечает другой.

– Не я, а все!

– А все – что, не могут ошибаться?

– А если погуглим?

– А чё, и погуглим. Зайди в «Википедию».

– Давай мобильник.

– У тебя свой мобильник есть.

– Где? Я не взяла.

– Вот блин!

Уве смотрит на него. Потом на нее. Ссора закипела – не унять. Прямо два чайника на плите – кто кого пересвистит.

– Господи! – бормочет Уве.

Парване пытается пальцами изобразить что-то шестилапое, вроде жука. Жужжит, подначивая увальня. Подначка действует. И на увальня, и на Уве. Уве ретируется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он идет в прихожую, кладет дрель, снимает пиджак, надевает шлепанцы на деревянной подошве и направляется мимо соседей в сарай. Те едва ли заметили, как он прошел между ними. Он уж вынес лестницу, а они все лаются.

– Да помоги же ему, Патрик! – командует Парване, вдруг заметив Уве.

Увалень неловко принимает лестницу. Уве глядит на него так, точно увидал слепого водителя за рулем рейсового автобуса. И только тогда замечает: в его отсутствие к дому подтянулась еще одна личность.

Рядом с Парване стоит Анита, жена Руне, из крайнего дома. И благонравно наблюдает за всем этим цирком. Единственный разумный выход: внушить себе, будто она ничего не видела. Хотя, может, это только раззадорит ее. Уве протягивает увальню коробку цилиндрической формы – в ней с любовью расставлены шестигранники всех сортов.

– Ой, сколько их! – Увалень чешет в затылке.

– Тебе какого размера? – интересуется Уве.

– Ну, какого… обычного размера, – отвечает увалень, обнаруживая свою принадлежность к породе людей, говорящих прежде, чем успеют подумать.

Уве долго, долго, очень долго смотрит на него.

– И для какой же надобности он тебе, мил человек? – спрашивает он наконец.

– Да мы, когда переезжали, комод из «Икеи» раскрутили. А этот, шестилапик-то, я и не взял, – без тени смущения отвечает увалень.

Уве смотрит на лестницу. Потом на увальня.

– А комод, стало быть, на крышу снес?

Увалень усмехается, мотает головой.

– Скажете тоже, ха! Не-е. Просто на втором этаже раму заклинило. Окошко, в смысле, не открывается. – Последнюю фразу увалень произносит так, словно пытается донести до Уве смысл слова «заклинило».

– И ты хочешь попробовать открыть его снаружи? – недоумевает Уве.

Увалень кивает. Уве собирается что-то сказать, но передумывает. Поворачивается к Парване:

– Ну а ты чего с ним пришла?

– Поддержать его морально, – стрекочет она.

Уве смотрит на нее с некоторым недоверием. И увалень как будто тоже.

Взгляд Уве невольно перемещается на жену Руне. Та все не уходит. Да, много лет минуло с тех пор, как он видел ее в последний раз. Вернее, когда в последний раз толком смотрел на нее. Сдала, постарела. Да и все вроде сдали, постарели.

– Чего тебе? – спрашивает Уве.

Анита мягко улыбается, складывает руки на животе.

– Прости, не хотела тебя тревожить, Уве, но у нас с батареями беда. Не греют совсем, – вкрадчиво объясняет она, улыбаясь по очереди каждому – Уве, увальню, Парване.

Парване с увальнем улыбаются в ответ. Уве смотрит на циферблат пузатых часов. Удивляется:

– Так день на дворе – у нас тут что, вообще никто не работает?

– Я на пенсии, – с виноватым видом отвечает Анита.

– А я в декрете, – беспечно шлепает себя по пузу Парване.

– А я айтишник, – говорит Патрик.

Уве с Парване снова синхронно качают головами.

Жена Руне не сдается:

– Все-таки, мне кажется, это что-то в самих батареях.

– Ты их продувала? – спрашивает Уве.

Она удивленно мотает головой:

– Ты думаешь, проблема в этом?

Уве закатывает глаза.

– Уве! – строго, как школьная училка, одергивает его Парване.

Уве округляет глаза. Парване отвечает ему тем же.

– Кончай вредничать, – требует она.

– Блин, да кто вредничает?!

Она не сводит с него глаз. Уве ворчит, хочет вернуться в дом, становится в дверях. Все, довольно, сыт по горло. Хотел всего лишь тихо-мирно повеситься. Неужто эти олухи не могут проявить элементарного уважения?

Парване ободряюще обнимает Аниту за плечи.

– Уве вам обязательно поможет с батареей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Ох, Уве, ты бы меня так выручил! – просияв, отвечает жена Руне.

Уве, руки в карманах, ковыряет мыском шлепанца отошедший край пленки.