Медвежьи сны - Светлана Смолина

Чем дальше река времени уносила ее от рокового дня, когда она написала записку и уехала, тем труднее ей становилось оценивать свой спонтанный поступок как единственно правильный и неизбежный итог ее семейной жизни. Ощущения были похожи на состояние больного после операции. Опухоль была успешно удалена, но действие анестезии закончилось и неизбежная боль накрывала широкими волнами, не давая возможности сосредоточиться на положительном итоге.

В один из дней она приехала к вечернему выступлению и обнаружила, что ресторан закрыт. Маруся подергала массивную ручку парадного подъезда и столь же безуспешно попыталась войти с черного хода. Особняк был тихим и темным, запертым на все замки, а стеклянную дверь украшало лаконичное объявление «учет». Когда она вернулась к машине, на стоянку подкатил внедорожник, и хозяйский охранник вывалился из-за руля.

– Костя, – начала было примадонна, – что-то я не пойму…

– Садитесь! – Константин распахнул пассажирскую дверь. – Он велел вас доставить.

Формулировка «велел доставить» говорила об имперских притязаниях Костиного шефа. Она представила себя европейской принцессой, взятой в плен турецким султаном. О том, как случайные заложницы становятся гаремными наложницами, ей думать не хотелось. Костя обращался с ней почтительно, но холодновато. Предложил закрыть окно, чтобы не простудиться, переключал радио, интересуясь, что она предпочитает, но на вопрос, зачем они едут к хозяину, втянул голову в плечи и нахмурился.

Машина выбралась из города и мягко покатила по недавно залатанной дороге в сторону коттеджного поселка, где и обретался Дмитрий Алексеевич.

Дом был громадный и возвышался темно-коричневой крышей над другими коттеджами, как здание Министерства иностранных дел над арбатскими переулками. Трехметровый забор, скрывающий от посторонних глаз внутренний двор, не уступал в размерах рублевским.

– Зачем ему такой домина? – удивилась вслух Маруся и поймала на себе недоумевающий взгляд охранника. – Это же крепость. Он готовится к осаде?

Но Костя снова промолчал, подал ей руку, когда она выбиралась из машины, и прошел в дом.

– И в чем, по-твоему, заключается смысл жизни?

Спустившийся со второго этажа хозяин не сводил с нее внимательного взгляда, скрестив руки на груди.

– Моей или вашей? – сразу же нашлась Маруся.

– Ты и про мою знаешь?

– Догадаться несложно. А в моей смысла нет, можно не искать. Как съездили?

Это была чистая вежливость. В действительности ей не было дела до того, куда и зачем он ездил. Вопросов она никому не задавала, а обсуждать с шансонеткой ее покровителя никто не решался.

– Ты мне зубы не заговаривай! – вдруг рассвирепел он. – Что за бардак вы там развели?

Марусе было впору испугаться и начать искать причину хозяйского гнева, но долгая жизнь с Дмитрием Климовым научила ее смотреть на вспышки мужского раздражения снисходительно, порой даже весело. Хотя веселье это, обуревающее ее в душе, демонстрировать было не положено, соблюдая правила игры.

– Драка, перестрелка и запойное радио обошли меня стороной, – догадалась она.

– Зато два кобеля, каждый вечер вьющиеся возле твоей юбки, явно обходить тебя не думают?

– У вас плохие осведомители, – еле сдержала улыбку Маруся. – Кобелей три.

– Что значит три? – Дмитрий Алексеевич повел вокруг себя тяжелым взглядом, думая, на чем бы сорвать злость. – Это такая шутка?

– Могу я рассчитывать на ваше гостеприимство в форме кофе? – осторожно спросила она. – Что-то я подсела на кофе, иначе к двенадцати начинаю засыпать.

– Идем, – буркнул он и повел ее на кухню, где у плиты суетилась худенькая пожилая женщина в красном переднике.

При появлении хозяина с гостьей она вопросительно уставилась на обоих, но получив знак от мужчины, вернулась к своим занятиям.

– Так кто третий? – Он вернулся к прерванной беседе, когда на стеклянную поверхность стола были поставлены чашки с кофе и вазочка с печеньем. – Ужин будет позже.

– Я бы предпочла вернуться домой и поваляться с книжкой, если работы сегодня все равно не будет.

– Ты мне зубы не заговаривай! – Дмитрий Алексеевич проявлял явные признаки раздражения. – Поужинаешь и поедешь. Что за третий?

– Местный пес Филька. Я зову его Филимоном. Не люблю собак, но этот… Он меня приручает, похоже.

– Ты издеваешься? – прищурился мужчина. – Третий – пес?

– Да, и в отличие от двух первых он очень симпатичный.

– Это не мешает тебе принимать подношения от мужиков.

– И чаевые тоже, – подтвердила Маруся. – Надо же мне на что-то жить. А цветы и конфеты… они ни к чему не обязывают.

– И ночные прогулки?

– Ах, это… – Маруся от души рассмеялась. – Ночные прогулки в обществе двух соперников куда безопаснее, чем в обществе одного из них. Пока они делят сферы влияния, я могу быть спокойна. Вот когда кто-то соберется отойти в сторону, придется выкручиваться.

– Похоже, ты просто забавляешься? – догадался Дмитрий Алексеевич.

– Пожалуй! Мне не интересны мужчины. – Она выдержала его испытующий взгляд и отхлебнула из чашки. – Отличный кофе.

– Ты слишком молода, чтобы обходиться без них.

– Меня не интересуют мужчины как объекты коллекционирования. И не так уж я молода.

Она дала скользкий ответ на его вопрос, но углубляться в тему он не стал, удовлетворившись ее невинным взглядом и иронической улыбкой. Хотя с тем, что она поторопилась списать себя со счетов, он был не согласен. После трех недель отсутствия он был неприятно удивлен произошедшими событиями, уязвлен ее появившимися поклонниками и пребывал в отвратительном расположении духа, пока она не переступила порог его дома.

– Значит, просто хорошо сохранилась.

– Это потому, что высыпаюсь по утрам, – слегка поддела его Маруся. – И не жарю омлет ни свет ни заря.

Он хмыкнул и мрачно поинтересовался у кухарки судьбой ужина. Маруся с улыбкой взглянула на его профиль с тяжелым подбородком, и воспоминания о прошлой жизни нахлынули на нее, как приливная волна.

Димочка любил борщ. И как Маруся ни билась, сколько рецептов ни перебирала – ей не удавалось приготовить именно то, что ему хотелось. Маленькие секреты и хитрости, которыми под завязку были забиты дамские журналы и поваренные книги, ей не давались. Он ел, хвалил, благодарил, но она чувствовала, что борщ не тот, а муж слишком хорошо воспитан, чтобы сказать прямо. За недели и месяцы кулинарной битвы Маруся научилась готовить кучу блюд, в чем успешно соревновалась с их домработницей, и только чертов борщ оставался для нее недоступным творением. То он был слишком жирный, то слишком светлый, то ему не хватало остроты, то капуста была старовата. Борщ стал ее проклятием на многие годы, и она была готова сдаться, сказав себе, что для владелицы художественной галереи с ее образованием, воспитанием и внешностью роль кухарки – не самая главная.

Вечером того дня у них был запланирован выход «в свет». Вернее, она возилась с ужином, а он позвонил и напомнил, что через два часа им ехать на благотворительный концерт, который продюссировала его мать. Оказалось, что мероприятие с фуршетом планировалось давно, просто он забыл, что приход в паре был обязательным условием. Конечно, мамочка предпочла бы видеть рядом с ним одну из своих протеже, но Дима будто назло матери никогда не приходил на подобные встречи с чужими женщинами. «Машка любой из них даст сто очков форы, – говорил он, чем приводил родственников в состояние белого каления. – А эти твои профурсетки годны только на пару раз!» Ни консерваторское образование Лидочки, ни головокружительная маркетинговая карьера Лорочки, ни третий опубликованный детективный роман Леночки, ни даже папа-олигарх Лялечки не изменили его позиции. Вне маминых мероприятий он вполне мог кувыркаться с Лидочкой и с Леночкой, но на встречи подобного формата возил с собой жену.

Маруся варила борщ, который ненавидела лютой ненавистью, и разрывалась между зеркалом и плитой. До выхода оставалось полчаса, прическа была сделана, макияж готов, платье дожидалось на вешалке. В туфлях, белье и стареньком фартуке Маруся возилась у плиты и не услышала шаги мужа в прихожей. На экране телевизора проходило мировое дефиле, французский комментатор бойко нахваливал новую коллекцию, тощие манекенщицы сменяли одна другую под вспышками фотокамер.

– Ну ты даешь, Машка! – выдохнул Дмитрий Петрович, обхватив полуголую жену двумя руками. – Где тебя так учили мужа встречать?

– Не учили, это случайность. Я почти готова.

– Я тоже, – подозрительно растягивая слова, зашептал он и стащил с нее фартук. – В спальню уже не пойдем.

– Димочка, – слабо сопротивлялась она, – я же причесывалась, красилась…

– Правильно, – одобрил он и враз освободил место на кухонном столе, смахнув ненужные салфетки и пакетики со специями. – Это то, что надо!

Много лет они не делали этого на кухне, впрочем, еще когда делали, их кухня была в три раза меньше нынешней ванной, и единственным местом, где можно было обняться, не рискуя получить травмы, колото-резаные раны или ожоги, был подоконник. Вот на этом самом подоконнике, привлекая внимание соседей из дома напротив, он и подлавливал молодую жену за приготовлением завтрака или ужина.