Минин и Пожарский - Алексей Шишов

Дмитрию Пожарскому еще до призывной грамоты Прокопия Ляпунова довелось читать письма, приходившие в Москву, в которых рассказывалось о бедствиях, чинимых интервентами по всей стране. Особенно взволновали его грамоты осажденных смолян.

Надо отметить, что в начале 1611 года чрезвычайно окрепла и расширилась патриотическая переписка между городами. Еще при организации князем Скопиным-Шуйским северного ополчения в 1608–1609 годах города договаривались об общем сопротивлении врагу. В 1611 году число таких призывных грамот заметно возросло. Они во многих списках шли во все концы страны. Специальные гонцы ездили от города к городу, из уезда в уезд, вызывали колоколом народ на общий сход, зачитывали письма и призывали всех подняться для изгнания иноземных захватчиков с Русской земли. На сходе же всем миром писали грамоты, призывая идти «на государевых изменников», на интервентов.

Население городов и сел с воодушевлением откликалось на эти призывные грамоты. Росло национальное сознание широких народных масс. На сходах обсуждали вопросы об организации ополчения и самообороны. Люди целовали крест, они клялись дружно встать на борьбу за Родину, не служить польскому королю, биться насмерть с чужеземными захватчиками. На сборные пункты отправлялись ратники, туда же свозилось воинское снаряжение.

Немало таких грамот приходило и в Зарайск. Пожарский, как городской воевода, читал их и был полон надежды в победном завершении начатого дела. Дмитрий Михайлович свой организаторский талант, опыт военного руководителя направил на подготовку зарайского ополчения.

На призывы Ляпунова, патриарха Гермогена главы православной русской церкви с 1606 года — откликнулись многие города. К рязанцам присоединились ополченцы Нижнего Новгорода (в рядах которых, по всей вероятности, находился и Кузьма Минин), Ярославля, Владимира, Суздаля, Костромы. Сразу же откликнулись Тула и Калуга. По заснеженным дорогам к Москве из этих городов шли пешие и конные отряды, чтобы принять участие в освобождении столицы. Примкнуло к первому земскому ополчению и значительное число казаков — бывших тушинцев во главе с боярином Дмитрием Трубецким и донским атаманом Иваном Заруцким. Присоединился к рязанцам и тушинский стольник Просовецкий, отряд которого стоял к северу от Москвы. Некоторые из этих бывших отрядов «тушинского царька» вошли в состав народного ополчения только потому, что со смертью Лжедмитрия II не знали, кому служить, и теперь надеялись продолжать безнаказанно совершать грабежи и насилия. Но большинство, разумеется, было таких, кто хотел постоять «за землю и православную веру».

Прокопий Ляпунов давно и хорошо знал характер своих союзников из числа бывших тушинцев. Самоуверенный и властолюбивый, рязанский дворянин считал, что сумеет держать в руках эти отряды. Поэтому он не только сговорился с атаманами, стоявшими под Калугой и Тулой, но и звал к себе всех окраинных, понизовых казаков, обещая жалованье и военное снаряжение. Благодаря таким призывам под Москвой собирались со всех сторон большие массы казаков, численно превысивших провинциальное служилое дворянство, на которое опирался Ляпунов.

Рязанский воевода не стал собирать отряды ополчения в единое войско на дальних подступах к Москве, Торопила весна — наступающие оттепели грозили превратить наезженные зимние дороги в непролазную грязь.

Московское восстание

В марте 1611 года по последнему зимнему пути ополченцы стали стягиваться со всех сторон к Москве. Князь Пожарский во главе своего отряда выступил из Зарайска в начале марта. Подойдя к столице, его ратники небольшими группами и поодиночке проникли в московские слободы. То же самое сделали воины из других отрядов, первыми подошедших к окраинам города.

Через несколько дней москвичи ожидали подхода главных сил земского ополчения, но дождаться их не удалось. 19 марта на улицах Москвы начались ожесточенные бои с интервентами. Так долго, терпеливо и тщательно готовившиеся к восстанию москвичи выступили стихийно.

Гонсевский, русские изменники знали, что на южных подступах к Москве собирается земское ополчение. Они принимали меры предосторожности. Купцам было запрещено продавать топоры, ножи и другое холодное оружие. Подозрительным казался даже русский обычай подпоясывать рубахи и кафтаны: опасались, что москвичи могли прятать за пазуху оружие. Поэтому патрули задерживали всех и заставляли распоясываться. Интервенты тщательно обыскивали каждую повозку, прибывавшую в город. «…Мы… день и ночь стояли на страже, — писал поляк Маскевич, — и осматривали в городских воротах все телеги, нет ли в них оружия: в столице отдан был приказ, чтобы никто из жителей под угрозой смертной казни не скрывал в доме своем оружия и чтобы каждый отказал его в царскую казну. Таким образом случалось находить целые телеги с длинными ружьями, засыпанными сверху каким-либо хламом; все это представляли Гонсевскому вместе с извозчиками, которых он приказывал немедленно сажать под лед». Но и под страхом смерти на дворах и подворьях Москвы ковалось оружие.

В самой Москве постепенно накапливались силы для выступления против интервентов. Руководители венского ополчения задумывали двойной удар — извне и изнутри столицы. В Москву задолго до восстания из подмосковных местечек и деревень сходились люди пол предлогом поиска защиты, тайно принося с собой оружие, приходили и ополченцы Ляпунова, переодевшись в городское платье, их никто не узнавал, так как они смешивались с городское чернью. Изменник боярин Салтыков советовал польскому командованию спровоцировать преждевременное выступление московского населения, с тем чтобы расправиться с патриотами до подхода земского ополчения. 17 марта после традиционного шествия патриарха в Кремль во время церковного праздника в вербное воскресенье Салтыков говорил польские панам о том, что она упустили удобный случай для расправы с москвичами: «Ныне был случай, и вы Москвы не били, ну так они вас во вторник будут бить».

Иноземные захватчики была всерьез обеспокоены надвигающимися событиями и планировали свои контрмеры против земского ополчения. Вот что по этому поводу писал одна из них, польский ротмистр Маскевич: «Мы были осторожны; везде имели лазутчиков… Лазутчики извещали нас, что с трех сторон идут многочисленные войска к столице. Это было в великий пост, в самую распутицу. У нас бодрствует не стража, а вся рать, не расседлывая коней ни днем ни ночью… Советовали нам многие, не ожидая неприятеля в Москве, напасть на него, пока он еще не успел соединиться, и разбить по частям. Совет был принят, и мы уже решились выступить на несколько миль от столицы для предупреждения замыслов приятельских».