Занавес молчания - Андрей Быстров

Позвонить Радецкому, назначить встречу... Но ведь придется залезть к нему в постель? Ну и что, подумаешь... Главное – зачем? Его имя открывает список, но что из этого следует? Совсем не факт, что Бориса пытались убить именно из-за списка, почему бы тут не быть совпадению... Ника ведь не знала, исчезла ли дискета из квартиры Бориса. Хорошо бы разыскать этого дядю Сашу, но к нему никаких подходов, нет и фамилии – дядя Саша, и все. Расспрашивать о нем родственников Бориса – так можно все провалить, да и что она сказала бы ему, если бы нашла? Для такого свидания надо знать больше, сейчас дядя Саша – фактор икс. А встретившись с Радецким, она ничего не потеряет и, если повезет, приобретет хотя бы отправную точку. Какую? Неизвестно. Ника не представляла, что конкретно хочет выяснить у Радецкого, но его имя в списке, а список – все, что у нее есть.

Раскопав старую записную книжку в заваленном всякой мелочью ящике письменного стола, она набрала номер. Ответил сам Радецкий – она сразу узнала его приятный баритон.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Максим, это Ника.

– Ника?

– Журналистка из телекомпании СПКТ.

– Я понял, кто! Моя вопросительная интонация – не следствие плохой памяти. Это из-за того, что я никак не ожидал вашего звонка и очень рад...

– Я тоже рада.

– Правда?

– Конечно.

– Но вы звоните по делу или...

– Или! Знаете, Максим, я ужасно жалею, что пришлось отклонить тогда ваше приглашение, но обстоятельства... Я решила исправиться и сама приглашаю вас в ресторан.

– О!...

– Принимаете?

– Само собой, но есть небольшая закавыка...

– Какая?

– Да вот не люблю я ресторанов, как-то с детства не люблю. Я человек тихий, домашний... Как бы вы посмотрели на то, чтобы встретиться у меня? А я закажу в ресторане ужин с доставкой.

– Вы не любите тратить время даром?

– Что, простите?

Ника тут же пожалела о своей необдуманной реплике – не следовало начинать с колкостей.

– Я говорю, что с удовольствием принимаю приглашение! Когда?

– Давайте часа через два, чтобы я успел подготовиться...

– Тогда через три. Женщине нужно готовиться дольше.

– Пусть будет через три. Адрес помните?

– Найду... Да он и записан у меня.

– Тогда – до скорой встречи, Ника!

– До встречи, Максим.

Скомкав лист бумаги с переписанными именами, Ника подожгла его в пепельнице. Затем она сложила вчетверо бумажный прямоугольник Бориса, вернула его под крышку часов и убрала часы в дальний угол ящика. Позвонила в больницу: состояние Кедрова – крайне тяжелое, без изменений. Если без изменений, сказала она в трубку, значит, хотя бы не ухудшилось; тот, кто ей отвечал, хмыкнул, из чего стало понятно, что может называться здесь ухудшением.

Для встречи с Радецким Ника переоделась в короткое синее платьице с дразнящими вырезами на груди и на спине, выбрала туфли с искоркой, на каблуках-шпильках. Она подкрасилась чуть больше, чем в меру, заглянула в записную книжку, хотя адрес Радецкого, дорогу к его дому и так хорошо помнила. Оставалось решить еще одну проблему. Ника позвонила школьной подруге, у которой часто одалживала машину (та удачно-денежно, пусть и несчастливо, выскочила замуж, и машин в ее семье имелось четыре). Как обычно, Аля не возражала: Ника может взять «Эскорт» или «Аскону», когда пожелает.

14

Ярко-желтый «Эскорт» Ника припарковала невдалеке от высотного дома, где жил Радецкий. Она вошла в знакомый подъезд, вызвала лифт. Пока он полз по этажам, Ника пыталась выстроить план разговора, но ничего не придумала.

Писатель встретил ее в новеньких синих джинсах и пушистом богемном свитере. Он разразился длиннющими комплиментами; Ника не слушала – улыбалась, кивала.

В квартире Радецкого мало что изменилось с тех пор, как Ника была здесь, лишь на стенах добавилось портретов – Германа Гессе и почему-то Нерона, увеличенный снимок с античной геммы. Ника поморщилась. Она ничего не имела против Гессе и даже против Нерона, который как-никак был артистом, поэтом и музыкантом и вдобавок просто нескучным человеком, но такое соседство ее покоробило. Тут отдавало пустым оригинальничаньем.

Накрытый стол поразил изобилием – похоже, Радецкий потратился не на шутку. Половины блюд Ника и назвать не сумела бы. Из напитков присутствовали коньяк «Хеннесси», виски «Баллантайн», водка «Финляндия» и шампанское. В колонках музыкального центра пульсировал ритм диско-группы «Бейб» – «Привет, Магнифико».

– Усаживайтесь, Ника, располагайтесь, – тарахтел Радецкий, не сводя глаз с выреза на ее груди. – Понимаю, что все это очень скромно, однако проявите снисходительность – вы возникли так неожиданно, что мне пришлось импровизировать...

– Вы прирожденный джазмен, – сказала Ника с улыбкой. Она заметила, что на книжных полках нет ни одного экземпляра романа «Кто-то в долине», и добавила: – А где же ваша знаменитая книга?

– «Долина»? Раздарил все до одной. Для меня эта книга – уже призрак прошлого, я ценю сам процесс творчества. Результат со временем начинает раздражать все сильнее...

Он ловко, элегантно разлил коньяк с миллиметровой точностью.

– За вас, Ника.

После второй завязался какой-то неопределенный, ненужный обоим разговор. Максим не мог скрыть, что его интересует далеко не духовное общение, а Ника затосковала. Напрасно она пришла сюда. Что тут можно узнать, выяснить? Как перейти к важной теме, и какая, собственно, тема важна? Но раз она пришла, надо играть партию до конца.

Ника попросила Максима рассказать о его творческих замыслах, о работе над новыми книгами. Стремительно пьянеющий писатель многозначительно поднял указательный палец.

– Я работаю сразу над двумя романами. «Долина» – фигня, паровоз, к которому можно прицепить все остальное. Теперь они проглотят, то есть напечатают, что я захочу. Я им такое скормлю... Они узнают великого Максима Радецкого! Я пишу книгу о Юдифи...

– Библейская Юдифь?

– Ну да, та самая. Героическая девчонка оттяпала голову Олоферну и прославилась. Но у меня необычайно оригинальный подход, такого еще не было... Действие перенесено в современность – раз! Роман называется «Возвращение Юдифи». Никакого героизма, психоанализ! Сексуальный бес Олоферн – у меня это вор в законе, он же губернатор – заставляет зажатую девочку бороться с демоническими искушениями плоти. Она уступает и потому убивает его. Фрейд в отпуске... Вокруг, конечно, депутаты, журналисты – простите, мы не о присутствующих! – киллеры, дилеры, путаны и прочий антураж. Ну как?

Ника была поражена. Неужели Максим не подозревает, насколько заезжена, затерта до дыр его свежая идея? Да ведь еще Карел Чапек в «Жизни и творчестве композитора Фолтына» смеялся над тривиальностью подобного истолкования истории Юдифи. Максим не читал Чапека – или, напротив, читал, оттуда и вычитал? И запросто, с восхитительной небрежностью гения переступил через насмешку – смотрите, мол, как я заставлю засверкать вашу банальность? Может быть...

– А второй роман? – осторожно спросила Ника.

– Второй? А, второй... Второй называется «Концепт». Выпьем!

– Выпьем, – согласилась Ника и наивно поинтересовалась: – А чтб такое концепт?

– О, концепт, это... Это такое слово... – Максим описал в воздухе нетвердый круг обеими руками. – Концепт – это концепт.

– Да, понятно.

– Потанцуем?!

– Лучше выпьем.

– Выпьем! Отныне – «Финляндия»!

Они пили наравне, но Ника, умеющая обращаться с алкоголем, контролировала себя полностью, а вот писателя развезло. Ника того и добивалась – если он отрубится, можно будет осмотреться в квартире. На стратегически значительные находки она не рассчитывала, но снова и снова напоминала себе о необходимости играть до конца.

Еще пара рюмок «Финляндии» довела Максима до неразборчивого бормотания, и вскоре он храпел в кресле. Ника поднялась, убавила громкость музыки и направилась в комнату, приспособленную под кабинет. Ей хотелось взглянуть на романы. Она включила компьютер, нашла в «Моих документах» файл, озаглавленный «Возвращение Ю», открыла его и углубилась в чтение.

Уже первые страницы привели ее в недоумение, а потом она попросту растерялась.

Перед ней была беспомощная графоманская писанина. Нет, здесь не доходило до фраз вроде «Петров познакомился со своей бывшей супругой через поездку в поезде», но для этого надо быть совсем безграмотным. Роман Максима Радецкого состоял из округлых, гладких, безликих, нестерпимо скучных пассажей на уровне школьного сочинения. Где-то на седьмой странице развертывался пространный эротический эпизод – тут язык несколько оживлялся, но сцена эта что-то мучительно напоминала Нике. А, вот оно что! Роман Юрия Петухова «Измена», прочитанный Никой любопытства ради на закате перестройки. Плагиат, и хуже того – кусок из чужой книги насильственно подогнан под суконные штампы Радецкого. Чужой текст сопротивлялся, искалечить его полностью не удалось, но Максим достиг немалых успехов.