Шерлок Холмс и уэльские тайны - Ллойд Биггл-младший

Я ещё раз оглядел зал — ни одного свободного места. А в двух рядах от нас я обнаружил светловолосого юношу, которого видел в Лондоне на Еврейском рынке и потом в пивной «Чёрный лев». На нём был тот же самый костюм. Рядом с юношей сидел его постоянный спутник — плотный тёмно-рыжий мужчина с бородой, которого я тоже видел в Лондоне.

Я решил, что об этой новости надо непременно написать Шерлоку Холмсу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я толкнул локтем Мадрина и прошептал ему на ухо:

— Посмотрите назад и скажите мне, не встречались ли вам те двое раньше — рыжий мужчина с бородой и юноша со светлыми волосами?

Мадрин обернулся и. найдя глазами юношу и мужчину, ответил:

— Нет, я их вижу впервые. Если хотите, я потом попробую выяснить, кто они такие.

Лекция оказалась очень интересной. Из неё я узнал много нового о Роберте Оуэне. Он был одним из тех, кого называют вундеркиндами. Поступив в школу шести лет, он уже через год заменял учителя в младших классах. В девять лет он окончил школу и стал работать в галантерейной лавке. Когда ему исполнилось десять, он переехал в Лондон к старшему брату и устроился учеником приказчика в мануфактурную лавку. К восемнадцати годам он уже был компаньоном на фабрике в Манчестере, которая производила ткацкие станки. В двадцать лет стал совладельцем предприятия, на котором работало пятьсот человек. В 1799 году, когда ему было двадцать девять лет, Оуэн купил большую ткацкую фабрику в Нью-Ланарке в Шотландии у бизнесмена, на дочери которого женился.

В начале девятнадцатого века условия труда и жизни рабочих были ужасны. Они трудились по четырнадцать, а то и больше часов в день в полутьме и духоте. За свой тяжёлый труд рабочие получали мизерную плату. На фабриках широко применялся труд детей и женщин. Хозяева брали на фабрики детей из работных домов, превращая их в своего рода рабов. Некоторые из них были не старше пяти лет, но их рабочий день длился столько же, сколько и у взрослых. Их жестоко наказывали, многие из них умирали от плохого питания и непосильного труда или погибали от несчастных случаев, потому что о технике безопасности не было и речи. Между прочим, хозяев фабрик обязывали дать им начальное образование, поэтому детей после изнурительного рабочего дня загоняли в классы. Здесь их также жестоко наказывали. Рабочие жили в бараках, где процветали разврат и пьянство.

Роберт Оуэн, видя всё это, понял, что необходимо изменить это положение, ибо вопиющее неравенство между членами общества могло привести, по его мнению, общество к гибели. На своём предприятии в Нью-Ланарке он улучшил бытовые условия рабочих, замостил улицы, открыл лавки, в которых продукты питания и первой необходимости продавались чуть выше себестоимости. Он ввёл также ограничения на продажу спиртных напитков. Он попытался ввести двенадцатичасовой рабочий день, но владельцы других предприятий потребовали отменить это. Интересно, что Оуэн всё-таки добился своего. Он постановил, чтобы на работу принимались дети не моложе десяти лет и чтобы их рабочий день был короче, чем у взрослых.

Он обратился в парламент с просьбой принять закон об улучшении условий труда рабочих. Парламент принял некоторые поправки к существующему законодательству, но большинство предпринимателей не считались с ними. Тогда Роберт Оуэн потребовал учредить специальный парламентский комитет по наблюдению за выполнением законов об условиях труда рабочих. И здесь ничего не было сделано.

Чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки, он предложил организовывать рабочие объединения, то есть то, что мы теперь называем профсоюзами. Правительство и предприниматели встретили эту идею в штыки и начали систематическую борьбу с профсоюзами.

Но особенно интересными были идеи Оуэна относительно воспитания и обучения детей. Он предлагал принимать в школу детей с двух лет, причём не пичкать их знаниями, а прививать им культуру, развивать их умственные способности. Между прочим, он считал музыку и танцы обязательными предметами. Он писал, что «хорошо устроено лишь государство с прекрасной системой образования». Оуэн утверждал, что труд — источник всякого богатства, и предложил именно труд, а не золото считать мерилом стоимости товаров. По его мнению, конкуренция между человеком и машиной должна быть решена в пользу человека.

Я видел, что лекция захватила рабочих: ведь всё то, о чём говорил Бентон, было их жизнью.

— Всем нам необходимо изучать труды Роберта Оуэна, — сказал он в заключение, — чтобы на деле осуществить предложенные им идеи. В своей следующей лекции я расскажу о том, каким Роберт Оуэн представлял себе будущее человечества.

Бентон сел, но тут же должен был встать и поклониться, потому что присутствующие дружно аплодировали. Я хлопал вместе со всеми. Идеи Роберта Оуэна и на меня произвели глубокое впечатление.

Когда аплодисменты наконец стихли, председательствующий объявил, что следующая лекция состоится в ближайшую среду здесь же, в это же время. Он попросил одного молодого человека, сидевшего в первом ряду, раздать желающим пригласительные билеты. Мы с Мадрином взяли билеты, хотя я и не знал, буду ли ещё в среду в Ньютауне. Председатель не обратился к собравшимся с просьбой заплатить лектору кто сколько может, и это очень меня удивило.

После лекции Мадрин вышел вместе с другими слушателями на улицу, а я остался и протиснулся к столу, возле которого столпились рабочие.

— Вы прекрасный оратор, — сказал я Бентону. — От вас я узнал о Роберте Оуэне много нового.

— Надеюсь, вы придёте в среду, — улыбнулся он.

— Если буду в Ньютауне, то приду непременно.

К этому времени зал уже опустел. Блондинистый юноша и тёмно-рыжий мужчина исчезли. Я надеялся, что Мадрин не упустил их.

Простившись с Бентоном, и я спустился по лестнице и оказался на улице. После духоты было приятно вдохнуть свежий воздух. Было очень темно. Город освещался, вероятно, лишь в центре. Подошёл Мадрин и сказал, что не сумел проследить, куда девались юноша и мужчина.

— Зашли в какой-нибудь дом поблизости, — предположил я.

— Легко сказать, — ответил Мадрин, — но трудно проверить.

— Наберёмся терпения, — сказал я.

— И что это даст? — спросил Мадрин.

— Что-нибудь да даст. Во всяком случае, они не могли уйти далеко. Значит, если мы станем смотреть за теми, кто будет выходить из домов, мы их не упустим.

— Вот, значит, в чём состоит ваш дедуктивный метод, — несколько разочарованно заметил Мадрин. — Мистер Сандерс говорил мне, что Шерлок Холмс в таких делах не имеет себе равных.

— Вы спрашивали слушателей? — сказал я.

— Да, но никто не знает, кто такие эти двое.

— Наверное, после лекции некоторые рабочие зашли в какую-нибудь пивную неподалёку, — предположил я.

— Здесь рядом «Зелёная таверна», — ответил Мадрин. — Подождите меня, я зайду туда и спрошу.

Он вернулся примерно через полчаса. Юношу и мужчину заметили многие, но никто ничего о них не знал. Я попросил Мадрина последить за улицей и отправился подкрепиться в кафе близ рынка. Две чашки горячего кофе улучшили моё настроение. Я вернулся к Мадрину, и мы продолжали слежку вместе.

Часы на башне магистрата пробили одиннадцать. По мнению Мадрина, наши подопечные вышли через чёрный ход, но я думал, что они остановились где-то неподалёку и просто вернулись к себе. Им не было никакого смысла скрываться через чёрный ход — ведь они не подозревали о нашем существовании. Я попросил Мадрина предупредить хозяина отеля «Медведь», что мы задержимся.

— Я сказал, что мы отмечаем с друзьями ваш приезд, и хозяин дал мне ключ от входной двери, чтобы мы не беспокоили его, — сказал Мадрин, возвратившись из отеля.

— А я-то думал, в вашем городе, Мадрин, двери не запираются.

— Слишком много безработных, — пояснил Мадрин, — вот и приходится даже сараи держать на запоре.

В час ночи мы решили оставить свой наблюдательный пост и по тёмным и пустым улицам направились восвояси. Шагая рядом с Мадрином, я радовался, что нежданно-негаданно нашёл в его лице способного помощника.

— Послушайте, — вдруг сказал он, — мне сдаётся, что дело тут не только в убийствах.

— И мне тоже, — ответил я, — но где зарыта собака, я не знаю. Интересно, почему вам так кажется?

— Потому что эти убийства бессмысленны. То есть убийство Глина Хьюса совершенно бессмысленно. Но я не уверен, была ли убита Элинор Тромблей, хотя мистер Сандерс и Брин Хьюс утверждают, что да: по их мнению, её убийство и убийство Глина Хьюса — звенья одной цепи. А как вы думаете?

— Слишком мало фактов, чтобы утверждать что-то определённое.

— Элинор Тромблей любили все, кто её знал, — продолжал Мадрин. — У Глина Хьюса тоже не было, насколько я знаю, врагов. Поэтому я и считаю оба убийства бессмысленными.