Мужики и бабы - Борис Можаев

- Ты чего карты загнул? - придирался опять к нему Лысый.

- Ты играть будешь или каныжить? - гаркнул Бандей и так хлопнул своей пятерней по столу, что зазвенели в кону деньги и фукнула, мигнув, висячая лампа.

- Я-то играю, - сказал примирительно Лысый. - А ты гремишь как немазаная телега.

- Сдавай!

Бандей все больше и больше горячился, ходил только ва-банк, проигрывался. На кону перевалило за двадцать рублей. Лысый простучал и сдал по последнему кругу.

- Иду ва-банк, - сказал Бандей, не глядя на свою карту.

- Деньги на кон, - сказал Лысый.

- Ты что, не веришь мне?

- Не верю.

- На, мать твою в живоглота! - он вынул из бокового кармана легкого пиджака несколько скомканных бумажек и кинул их на стол.

Биняк кинулся разглаживать бумажки. Пересчитали. Оказалось двенадцать рублей.

- Даю на двенадцать, - сказал Лысый, берясь за колоду.

- А я говорю, ва-банк! - сказал Бандей.

- Где остальные?

- Отдам. Давай на слово!

- На слово просят только у баб...

- Ах вот как! Ну, ладно.

Бандей откинулся на лавке, кряхтя стащил с себя хромовые сапоги, носком протер подошвы, так что свежие шпильки заблестели.

- Во, видал? Новые сапоги... Добавляю, - и поставил их на стол рядом с деньгами.

Лысый взял сапоги, повертел в руках:

- А может быть, они у тебя прелые?

- У меня прелые? Мои сапоги! Ах ты сучий сын! Я для себя их шил. Они двадцать четыре целковых стоят. На, возьми зубами! Попробуй, оторви подошву с носа! Оторвешь - даром отдам сапоги.

- Да я что, волк, что ли?

- То-то и оно. Ты слаб в коленках. У тебя еще и зубы-то репные. Дай сюда! - он выхватил сапоги из рук Лысого. - Ребята, кто хочет счастья попытать? Ну, берись зубами! Не бойся... Оторвешь подошву - я ж и прибью. И сапоги отдам. Знай Мишку Косоглядова. - Это настоящая фамилия Бандея.

Сапоги мягкие, новенькие... Даже при тусклом свете блестят.

Вася Соса, здоровенный детина с длинным рябым лицом, сидевший напротив Бандея, алчно раздувая ноздри, ворочая белками, уставился на сапоги.

- Вася, ты чего смотришь, как кот на сметану? - крикнула с печи Нешка. - Возьми их на зубок. Об твои зубы-то кулак расшибешь.

Вася, довольный, осклабился, обнажая желтые лопатистые, как у мерина, зубы.

- На, пробуй! - сунул ему сапог Бандей.

Вася взял, повертел его в руках, как мосол, приноравливаясь - с какого бока укусить.

- Бери за нос. С каблука и не пробуй!

Вася разинул пасть и сунул в нее головашку.

- Мотри союзку не прокуси, крокодил! - крикнул Бандей. - Товар испортишь.

- Дак ее с торца не возьмешь, подошву-то - чисто срезана, как зализанная, - сказал Соса.

- А ты поперек ее бери!

Наконец Вася изловчился, сдавил каменную подошву своими лошадиными зубами и зашелся аж до посинения, пытаясь вырвать изо рта головашку.

- Дай-кать я за голенища потяну! - кинулся к нему Чухонин.

- Я те потяну!.. - замахнулся на того Бандей. - На голенище уговору не было.

Вася выбросил сапог на стол и сказал, отдуваясь:

- Нет, выскальзывает...

- То-то. Знайте, черти, Косоглядову работу, - торжествующе сказал Бандей Лысому, протягивая карту. - Значит, ва-банк, как договорились.

Лысый дал ему карту.

Тот быстро глянул и на ту, что лежала ранее, и на эту, бросил их и поморщился:

- А ну, еще.

И опять быстро заглянул, кинул и эту карту, как горячий блин, и только рукой махнул:

- Твои сапоги.

За столом суета и гул: кто сапоги разглядывал, кто деньги считал, а кто языком работал. Заговорили, загалдели все разом.

- Лысый, с такого банка литру мало поставить.

- А я и так литру ставлю.

- Дак нет же у меня водки-то больше, - сказала Нешка с печи. Кончилась.

- У тебя нет - у Колчачихи найдется. Не то к Ваньке Вожаку сбегайте.

- Лучше до Козявки сбегать. У нее самогонка и огурцы соленые.

- Нешка, дай чашку под огурцы!

- А кто пойдет за самогонкой?

- Как кто? Младший. Вот, Маклак сбегает.

- Бандей, в чем домой пойдешь?

- Чуни мои наденет, - просипел Никифор.

- Дойду и босым. Чай, ноне не Крещенье.

Маклаку сунули железную тарелку под огурцы, денег дали на самогонку. Ореха взвесила ему два фунта "Раковой шейки". Набил он полные карманы конфетами и, радостный, вприпрыжку, помотал по селу к шинкарке Козявке.

- Стой, кто идет! - ринулся кто-то к нему из-за толстой придорожной ветлы.

Федька увернулся было, но споткнулся о колесник и растянулся в дорожной пыли. Тарелка с грохотом отлетела в сторону.

- Подвинься, я ляжу! - хохотнул над ним голос Чувала.

- Осел вислоносый, сыч лупоглазый! Чтоб тебе кистенем ребра пересчитали, - ругался Федька, отряхиваясь от пыли.

- А я за тобой пошел... Гляжу - Маклак сам бежит навстречу. Я за ветлу... попужать хотел.

- По зубам бы тебя, лупоглазого...

Федька поднял тарелку - она была вся в пыли:

- Ну, где ее теперь мыть? Куда идти?

- Откуда она у тебя? Зачем? - спросил Чувал.

- Ореха дала... Лысый с Бандеем за огурцами послали к Козявке... Да за самогонкой.

- Лысый? А ну-ка, дай сюда! - Чувал взял пыльную тарелку, отвернулся к ветле и помочился.

- На, чистая! - протянул он через минуту тарелку.

- Да ты что?

- А что? Лысый с Бандеем все сожрут... за милую душу.

- И то правда. Лысому поделом, - согласился Федька.

И они пошли за огурцами и самогонкой к Козявке.

Федька с Санькой вернулись на Красную горку, когда уж народ схлынул. Ушли принаряженные бабы с мужиками, расползлась по домам досужая, любопытная и пронырливая мелюзга, разошлись парочки по заулкам да по выгону, остались одни неугомонные - десятка два парней и девчат, для которых еще понятие "улица" больше было связано с забавами и проделками, чем с шушуканьем да любовными утехами наедине.

Девчата сидели на одной скамье, ребята поодаль на другой. Мишка Кочебанов, отыграв свое, застегнул гармонь и положил ее в фанерный футляр, похожий на скворечню. Лузгали семечки, сосали конфеты, принесенные Маклаком, перебрехивались, как говорили в Тиханове.

- Ребята, а я знаю, у кого из девчат пятки немытые, - сказал Мишка Кочебанов.

Он был головаст, кривоног и носил прозвище Буржуй.

- У кого?

- У второй с краю.

На скамье девчата завозились, и Тонька Луговая заголосила на всю улицу:

- Буржуй головастый! Ты на себя погляди. Сроду за ушами не моешь.

- А ты откуда знаешь? На ухо ему шептала, что ли?

- К щеке прижималась...

- Коленкой, да? - кричали девчата. - Он ей по шейку и то не будет.

- Она приседала... Гы-гы! - неслось от ребят.

- Обормоты! Да если Тонька захочет, вы сами все станете перед ней на четвереньки.

- А еще она ничего не захочет? Га-га...

- Срамники окаянные! - подражая бабам, кричат девчата. - Вот на это вы только и способны.

- Цыц, сороки! Ребята, айда сало из них жать.

- Только попробуйте...

Федька и Чувал подбегают к девчачьей скамейке и начинают плечом теснить, сдавливать всю эту сидячую шеренгу. Девчата цепляются за скамью, визжат, отчаянно сопротивляются. К ребятам подбегают еще на подмогу и начинают толкать враскачку.

- Раз-два, взяли! Еще взяли...

Наконец сбитые со скамейки девчата кубарем, как снопы друг на дружку, валятся наземь. Потом с криком, по-воробьиному разлетаются во все стороны.

Федька нагнал Тоньку Луговую у самого плетня Кочебановых и с лета, как коршун, накрыл руками, сцепив их в замок на ее груди. Разгоряченной ладонью он почувствовал упругую Тонькину грудь и часто задышал ей в ухо.

- А ну пусти! - рвалась она и говорила глухо. - Пусти же!..

- Тонь, пошли отсюда!.. Пошли на пруд, - прошептал он.

Она застыла в минутном оцепенении, а он ждал и слушал, как жарко и гулко стучит в висках и отдает где-то под лопатку.

- Да ну же! - неожиданно рванулась она, уходя нырком вниз из его объятий, и пошла к скамейке, оправляя на себе кофточку.

Федька вернулся на толкучку каким-то яростно веселым, вертлявым, как бес. Что-то знакомое, легкое подымалось из него, распирало грудь и давило на горло; хотелось кого-нибудь щелкнуть по затылку и засвистеть, закружиться в лихом ползунке.

- Ребята, давайте сыграем в отгадай! - предложил он.

- Давайте!

Кто-то сбегал, вытянул сухой прут из кочебановского плетня, и вот уж дюжина увесистых ребячьих кулаков зацеплялась, полезла друг за дружкой по этому пруту вверх к кончику.

- Кто нижний, становись на кон!

Водить досталось Ваньке Ковяку. Плотный, приземистый паренек с белесыми бровями и красным, как из бани, лицом повернулся ко всем спиной, заслонил глаз ладонью, а вторую ладонь высунул из-под мышки, растопырив на плече.

- Бей!

Буржуй ударил его снизу - ладонь наотмашь, как плетью.

- Бух!

Ковяк аж покачнулся.

- Отгадай! - дюжина кулаков с поднятыми кверху большими пальцами тянулась со всех сторон к лицу Ковяка, и ближе всех, нахальнее совал свой кулак Чувал.

- Он! - указал Ковяк на Чувала.

- Га-га-га! Попал пальцем в небо... Становись.

Ковяк опять отвернулся и выставил ладонь.